Благословенный. Книга 5

Глава 1

Петербург бурлил. Драматические события, имевшее место в Каменноостровском дворце, никого не оставили равнодушными. Шутка ли: не каждый день в России пытаются убить государя императора в его собственный резиденции! Все лица, имевшие контакты с известными заговорщиками — Паленом, Беннигсеном, Головиными, — в ужасе замерли, с минуты на минуту ожидая услышать за окном скрип кибитки, что повезёт их прямиком в самую глубину сибирских руд.

На самом деле следствие уже располагало очень обширной информацией о всех участниках и нитях заговора. У Палена были решительно все списки заговорщиков, и он передал их еще до той ужасной декабрьской ночи; Проблема состояла теперь лишь в том, чтобы отсечь « мало виновных» — тех офицеров, кто поддался увещеваниям и согласился участвовать в заговоре, но в решительный час решил сховаться в кусты. Таких просто с позором уволили из армии или гвардии: ведь они показали себя сразу и трусами, и дураками. Та же участь ждала людей, у которых хватило глупости в ночь мятежа поднимать тосты «за регента Константина Павловича», демонстрируя свою осведомленность. Но самое неприятную категорию заговорщиков составляли офицеры полков, не примкнувших к мятежу — Семёновского, Лейб-Гусарского, Кавалергардского — то есть те, кто в общем-то, хотел предать государя, и очень старался, уговаривая солдат выйти из казарм, но не преуспел в своём начинании. Вот с этими ребятами пришлось работать долго и старательно. Ведомство Скалона просто выбивалось из сил, проводя многочисленные допросы, обыски и аресты.

Да и вообще, новый 1799 год обещал быть сложным. Во-первых, значительное количество гвардейских и армейских офицеров, а также гражданских чиновников, уличённых в нелояльности, было отставлено от службы. Одновременно множество екатерининских вельмож достигало уже почтенного возраста, заставлявшего задуматься об их замене. Понятное дело, что всё это вместе породило управленческий кризис, но в то же время и породило новые возможности. Государственный аппарат наполнился молодыми людьми: так, вместо престарелого и больного коррупционера Безбородко пришла целая плеяда дипломатов ранее находившихся в тени Александра Андреевича: Виктор Павлович Кочубей, родной племянник бездетного бывшего канцлера.

Забавное дело: иной раз, чтобы составить гений одного человека, природа принуждена бывает отобрать умственные способности у всего рода его. Так поступила она и со славным Безбородкой. Окинув взором всех ближних и дальних родственников, угасающий канцлер в одном только из них заметил что-то на него самого похожее: необыкновенный ум, сметливость, чудесную память и горделивую честь; и этого племянника своего, Виктора Павловича, предназначил быть своим преемником в создаваемом ныне Министерстве иностранных дел. Ничего не пощадив на его воспитание, в самых молодых летах отправил он его в лондонскую миссию, к искусному дипломату, графу Семёну Воронцову на выучку. Ну а когда господин Воронцов, наш посланник в Лондоне, оказался замешан в заговоре против императора, Кочубей был отозван и оказался в департаменте северных стран Коллегии Иностранных дел.

В перспективе я прочил его на место Воронцова посланником в Лондон, но пока держал своим статс-секретарём по ведомству иностранных дел, то есть как бы связующим звеном между мною и министерством. Однако вскоре Виктор Кочубей, хотя начало его карьеры имело вполне дипломатический характер, пренебрег обыкновенными ничтожными занятиями дипломатов, (по большей части — сплетнями хорошего тона), и решил посвятить себя внутреннему преобразованию государства. Здесь ему было чем блеснуть: он лучше других знал состав парламента, права его членов, и прочитал всех английских публицистов. В итоге он стал новым генерал-прокурором Сената, заняв должность, вакантную после ареста примкнувшего к мятежникам Беклемишева.

Из новых лиц на дипломатическом поприще выдвинулся Степан Алексеевич Колычёв, уже немолодой опытный дипломат, отправленный в Париж, и Никита Петрович Панин, родственник прославленного екатерининского вельможи, человек холодный, прямолинейный и скупой на эмоции. Последний был направлен в Вену, взамен бездельника Разумовского, взявшего к тому времени совсем уж проавстрийский тон.

Семимильными шагами, на зависть клеветникам и бездарям, шагала карьера семинариста Сперанского. Этот юноша с глазами раненого теляти, несмотря на буколическую внешность, уже показал себя самым бойким пером и самым систематическим умом русской бюрократии. Вокруг меня уже толпилось немало прекраснодушных преобразователей — и Новосильцев, и адмирал Мордвинов, и тот же Кочубей, — которые показали способности выдвигать новые идеи, но не умели притом ничего написать. Сперанский же, наточив ловкое перо свое и искусно собирая их мнения, взялся за тяжкий труд соглашать их в один документ, приводить чужие мысли в порядок, разбавляя из своими, и, по сути, в одиночку составил проект учреждения министерств! Надо сказать, что Михаил Михайлович, несмотря на юность, возможно, чувствуя мою поддержку, совершенно не трепетал никаких больших начальников и принимал во внимание одни лишь деловые качества, что мне лично очень импонировало. В высоких, блестящих качествах ума никто, даже его враги, ему никогда не отказывали, хотя и шипели за спиною про «безнравственность» его правил.

Согласно принятому Основному закону, в России учреждались следующие ведомства: Военное, Морское, Промышленности, Торговли, Науки, Путей сообщения, Внутренних дел, Юстиции, Финансов, Народного просвещения, Внешних сношений, Народного здравоохранения, Железнодорожный комитет, Комитет по делам заморских и покровительствуемых территорий, Комитет по переселениям, (прежде — Экспедиция колонизации) Комитет обер-прокурора, Комитет общественной безопасности, Счётный комитет. К комитетам приравнивались Академия Наук и Академия художеств. Главы всех этих ведомств вместе с председателем Государственного банка и тремя вице-канцлерами составляли Правительство, возглавляемое Канцлером.

Военное и Морское Министерство опять возглавил я сам, хотя уже подыскивал себе замену. Возникла у меня идея поставить на военное ведомство Николая Карловича, конечно же, по возвращении того из Персии. Но для этого надо было иметь хотя бы 2–3 года мира, поскольку было бы расточительством держать его в тылу во время войны.

Министерство промышленности возглавил Иван Богданович Барклай де Толли, военный инженер, старший брат столь широко известного Михаила Богдановича. От этого ведомства я ожидал самых скорых и верных успехов. Уже готовы были первые образцы электродвигателей и генераторов, разного рода ткацкие и металлообрабатывающие станки, прокатные станы, прядильные машины, паровые машины нескольких видов, пароходы и паровозы, и теперь надо было запускать всё это в дело.

Министерство коммерции возглавил граф Румянцев. Николай Петрович был сыном знаменитого полководца П. А. Румянцева-Задунайского. Надо сказать, что отношения с отцом были у него сложными: когда он, будучи офицером, являлся к отцу, то ему приходилось просить доложить о себе, наравне с обычными посетителями. Вполне унаследовав острый ум и административные таланты родителя, Николай Петрович оказался лишён его вздорного характера, за что благословляем был своими подчинёнными.

Задачей Румянцева стало прежде всего выравнивание внутренних цен. Дело в том, что из-за крайне хреновых путей сообщения внутри России бывало, что в соседних губерниях в одной амбары ломились от зерна, а в соседней был голод; в одной мясо продавали по три копейки фунт, а рядом его просто не было. Надо было это исправить, для чего нужна была хорошая связь и пути сообщения. Еженедельно в каждом губернском городе Торгово-промышленной палатой должны были выпускаться бюллетени с указанием цен на основные продукты и промышленные товары, и срочной почтой рассылаться во все остальные губернии. Важной задачей было давать рекомендации по изменению таможенного тарифа, обнаруживая предприятия или отрасли хозяйствования, требующие для развития государственной поддержки. Посланцы Румянцева колесили по свету, выискивая рынки для русских товаров или, наоборот, источники для закупки иностранных товаров. Кроме обычных своих обязанностей, Румянцев-младший отличался еще и великими, беспримерными в России делами: снаряжал за свой счет корабли и для открытий отправлял их вокруг света, с издержками и трудами отыскивал и собирал любопытные отечественные древние рукописи, издавал их и предлагал читающей публике, учреждал музеи, заводил для всех открытые библиотеки.

Министерство науки, конечно, было беспрецедентным явлением, неизвестным доселе в Европе. Впрочем, его название не вполне отвечало назначению: фундаментальной наукой всё-таки больше занималась Академия Наук, а в министерстве сосредоточились прикладные исследования: разработка новых электроприборов, красителей, сырья для производства динамита, т.д. Также, именно здесь занимались порошковой металлургией, способами выработки фосфора, алюминия, магния, технологиями рафинирования меди и многим другим. Министром был назначен Николай Николаевич Новосильцев, молодой, но подающий надежды господин.

Этот самый Новосильцев, сын побочной сестры старого графа Строганова, много лет прожил на его счёт за границей. Англия совершенно обворожила его, привив ему при этом жажду к познаниям. При Екатерине он числился в армии подполковником и оставил службу вслед за её смертию. Познакомившись с ним накоротке, я увидел в нем умного, способного и сведущего сотрудника, веселого и приятного собеседника, и, что немаловажно — преданного и откровенного друга.

Министерство путей сообщения возглавил, конечно же, Карл Фёдорович Модерах. Его обязанности включали постройку каналов, конных железных дорог, бечевников[1], устройство шоссейных дорог, и создание придорожных сооружений — мостов, станций, вокзалов. Он взялся за это дело с истинно немецким педантизмом, составив сразу же многолетний план работы. Мне крайне импонировал его подход к делу, и я очень надеялся, что хотя бы с одной русской бедой он сумеет разобраться.

Главой нижней палаты парламента — Государственной думы — стал Николай Семенович Мордвинов. Известный своими добрыми намерениями, обширными сведениями, живым воображением и притязанием на прямодушие, более нежели когда кипел в это время проектами. Любимец газетчиков, он почитался нашим Сократом, Цицероном, Катоном и Сенекой в одном флаконе. Политический сей мечтатель, с превыспренними идеями, частенько — с ложными понятиями о России и ее пользах, вполне сходился с мыслями молодых законодателей. Мнения, им подаваемые, иной раз были столь смелы, что даже мне казались мятежными. В такие моменты приходилось его одёргивать, спуская с небес на землю.

Державин, видя идущие преобразования и всей душой захваченный ими, увлекался мечтами о равенстве и братстве. Все, что происходило, нравилось ему чрезвычайно, и он с благодарностью принял звание министра юстиции и прежнюю свою должность главы Счётной палаты. Данкович де Мириево стал министром образования; науку возглавил один из моих научных статс-секретарей, Василий Михайлович Севергин.