Этот большой мир. Тайна пятой планеты

- Автор: Борис Батыршин
- Жанр: Альтернативная история / Космическая фантастика / Попаданцы
Читать книгу "Этот большой мир. Тайна пятой планеты"
Пролог
Часть первая
I
II
III
IV
V
VI
Часть вторая
I
II
III
IV
V
VI
Часть третья
I
II
III
IV
V
VI
VII
Часть четвертая
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
Эпилог
notes
1
2
3
Уж очень нынче наука серьезная пошла, не то что во времена Гальвани и Рентгена. Вот так, не подумав, можно однажды открыть и способ мгновенного уничтожения Земли — с блестящим экспериментальным подтверждением.
Владимир Савченко
«Открытие себя»
Фаэтон (Phaeton, блистающий) сын Гелиоса и Климены, выпросивший у отца позволение править солнечной колесницей, но приблизился к земле, отчего она загорелась. За это был сброшен Зевсом в Эридан.
Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон
«Энциклопедический словарь»
Бешеных молний крутой зигзаг,
Черного вихря взлет,
Злое пламя слепит глаза,
Но, если бы ты повернул назад,
Кто бы пошел вперед?
А. и Б. Стругацкие. «Полдень, XXII век»
Пролог
Основанием памятника служила чёрная плита с неровной, бугристой, словно изъязвленной метеорными кратерами и усыпанной каменными обломками поверхностью. На ней, ближе к переднему краю лежит фигура в скафандре — громоздком, с парой баллонов на спине и глухим шлемом. Человек упал лицом вниз; правая, вытянутая вперёд рука сжимает шест с сигнальным фонарём, левая согнута, скрюченные пальцы впились в грунт, последним предсмертным усилием передвинув человека вперёд — ещё немного, на шаг, на дюйм…
За спиной у человека отпечаталась цепочка следов. Они словно выходят из другой плиты, зеркально-чёрной, установленной вертикально. На этой плите тонкими бороздами намечены силуэты двух людей — тоже в скафандрах, лёгких, едва различимых, с прозрачными колпаками шлемов. Один указывает на лежащего своему товарищу; тот сжал кулаки, лицо искажено горем. По основанию монумента тянутся надписи на русском, английском и французском языках: «Проложившим путь к звёздам».
— Лёш, смотри! — Юлька дёрнула меня за рукав. — Наш капитан здесь!
— Как и Леонов. — сказал я. — Вон он, рядом с Волыновым. А его сосед, высоченный такой, черноволосый, — это Андрей Соколов, художник. Они с Архипычем картины пишут на космические темы. У них типа разделение труда — Леонов специализируется на реальных сюжетах, а Соколов больше по части фантастики. Кстати, мемориал создавали на основе его картины «Через сто лет».
— Точно! А я-то гадала, где я это видела? Пронзительное полотно, я даже всплакнула, когда увидела.
— Да и мемориал не хуже получился. — ответил я.
Она помолчала.
— Лёш, а у вас этого художника помнят?
«У нас» — это в моём прошлом, в двадцать первом веке, откуда я прибыл несколько лет назад. Юлька единственная, кому об этом известно. Есть, правда, ещё один человек, но на его счёт у меня уверенности нет. Очень уж таинственная личность Евгений наш Петрович, он же И. О. О. Вот и он, кстати — стоит шагах в десяти от Леонова с его спутниками, окружённый группой людей в которых я без труда узнал первых лиц советского сегмента Проекта «Великое Кольцо». А дальше, в толпе кэп Сернан, Быковский и ещё многие, каждый из которых — статья в Большой Советской энциклопедии, а все вместе — живая, история космонавтики, первый ряд когорты покорителей космоса,
…с чего это меня пробило на пафос? Сегодня такой день, что без торжественности никак. В Королёве открывается мемориал всем погибшим в Космосе, и мы в числе почётных гостей. Моя подруга, похоже, чувствует себя неловко в окружении космических волков и больших начальников — а зря, заслуг у неё не меньше, чем у иных прочих. А что года едва перевалили за девятнадцать — так времена такие, к Внеземелью надо привыкать с младых ногтей, как любит говорить всё тот же И. О. О…
Имён на плитах нет. И это правильно — счёт жертв Внеземелья за пределами нашей планеты уже сейчас идёт на сотни, а будет ещё больше. Человечество, выбравшись за пределы родной планеты, не собирается останавливаться — а значит, к спискам погибших при авариях и катастрофах будут новые и новые имена, и однажды на плитах попросту не хватит места для новых и новых имён. Но это не мешает мне — нам всем! — помнить тех, кого мы знали, с кем вместе учились, работали, делили отсеки и каюты, строили планы и мечтали — а потом выковыривали их из промороженных в вакууме скафандров или кораблей, навылет пробитых метеоритами. Память хранит галерею этих образов, и трижды справедливы слова припева нашей главной песни…
К горлу подкатил ком, глаза подозрительно увлажнились. Я торопливо отвернулся — не хватало ещё, чтобы Юлька заметила! Хотя, она и сама шмыгает носом…
Выстроившиеся перед мемориалом солдаты подняли к плечам карабины. А серенькое подмосковное небо ударил залп. Десяток мальчишек и девчонок «юниорской» форме, с красными галстуками, — вскинули ладошки в пионерском салюте. Леонов с Волыновым (оба в военной форме, со всеми положенными наградами) взяли под козырёк. Я вытянулся по стойке «смирно» к пустой голове руку, как известно, не прикладывают, — и проводил взглядом двух офицеров с огромным траурным венком. Вот они склонились — особым образом, согнув правую ногу в колене и отставив левую назад, — и утвердили венок на подставке. В облака ударил второй залп, затем третий, оркестр заиграл «Реквием Звездоплавателей» — мелодию, написанную специально к этому событию — солдаты, держа свои СКС перед собой, удалились, чеканя шаг, и я ещё долго видел тускло сверкающие штыки над головами толпы. Оркестр ещё пару раз вздохнул своей медью и умолк. Толпа задвигалась, зашуршала и медленно потекла по направлению к стоянке. А я всё стоял, крепко держа Юльку за руку, и в ушах у меня всё звучало:
'…Если что-то я забуду
Вряд ли звёзды примут нас…'
Нет, не забуду. И никто из нас не забудет.
Часть первая
Поиски и раздоры
I
— Развели, понимаешь, детский сад в космосе… недовольно пробурчал Шадрин. — И ладно бы на орбите Земли, туда кто не шастает — и туристы, и самодеятельность с концертами, скоро школьные экскурсии будут возить! Но чтобы в Дальнем Внеземелье, в системе Сатурна? Куда мир катится?
Серёжа сделал вид, что сказанное к нему не относиться — вот ничуточки! — и планетолог имеет в виду кого-то другого. Хотя, кому ещё здесь адресовать эту обидную реплику? В ангаре «омаров» он один из «юниорской» группы, которую Денис Шадрин так неуважительно обозвал детским садом…
— Про детский сад — кто бы говорил? — отозвался второй планетолог. — Сам-то кто? Студент-дипломник, во Внеземелье чуть ли не в первый раз году, а туда же…
Серёжа приободрился. Леонид Андреевич Пьявко был почти вдвое старше своего коллеги. На «Лагранж» он перебрался не так давно — когда прежний экипаж станции, вымотанный годичной «робинзонадой» пришлось заменять на новый, и срочно понадобились специалисты с опытом работы на малых планетах. Таковых во Внеземелье нашлось не так уж много, и один из них — как раз Пьявко, состоявший раньше старшим селенологом лунной базы «Ловелл». На «Лагранже» он занял аналогичную должность, и как только на станции появились мальчишки и девчонки из «юниорской» программы Проекта, взял их под свою отеческую опеку. Что касается Дениса — то он всего неделю, как прибыл на «Лагранж» для прохождения преддипломной практики. К Серёжке и его одногруппникам он относился с иронией и не упускал случая поддеть, и увы, не всегда по- доброму. Вот и сегодня — в который уже раз заводит разговоры о «детском саде в космосе»… А Володя Зурлов — между прочим, куратор их группы — вместо того, чтобы заступиться за подопечного, ухмыляется и, знай себе, ковыряется в блоке маневровых двигателей…
Пьявко выдернул из манипулятора какую-то блестящую загогулину, критически осмотрел, покачал головой, и выплыл из ангара, хватаясь за прикреплённые к стенам поручни. Загогулину он прихватил с собой. Серёжа проводил ветерана тоскливым взглядом — ну вот, теперь студент снова примется за своё, а осадить его будет некому…
— Слышал, вы скоро нас покидаете? — поинтересовался Шадрин. — А говорили, что практика ваша на два месяца?
Зурлов протёр ветошкой внутренность дюзы, зачем-то дунул и кивнул
— Так и есть. Мы с Егором с Татьяной останемся на «Лагранже», а Лестев действительно отбывает. Но не то, чтобы скоро — недели через две придёт «Заря», на ней он и продолжит практику.
— За что это ему такое счастье? — удивился студент. Серёжка поморщился — не слишком приятно, когда о тебе говорят в третьем лице, да и невежливо это…
— А у Лестева там блат. — ухмыльнулся Зурлов. Он, как и Шадрин, не утруждал себя хорошими манерами. — На «Заре» командиром десантной группы Монахов — он знает Лестева, вот и затребовал его к себе на оставшуюся часть практики.
— Это какой Монахов? — Шадрин наморщил лоб. — Уж не тот ли, что на Луне олгой-хорхоев бил?
— Он самый и есть. — подтвердил куратор, и Серёжка подумал, что он, кажется, не слишком-то любит Алексея. — Он, кстати, и на «Лагранже» побывал — когда «Тихо Браге» в «обруч» затянуло.
— А потом куда? К Титану, или к Кольцам?
— Нет, что им там делать? Туда и «Гершель» может слетать. «Заря» на «Лагранже» примет на борт научников и отправится в Пояс Астероидов. Между прочим, Леонид Андреич с ними пойдёт, утром в диспетчерской говорили…
— А кто будет вместо него старшим планетологом? — спросил Шадрин, и Серёжа заметил, что при известии, что Пьявко отбывает со станции, он оживился. Ну да, он же его начальство, и отношения у них, похоже, не сложились…
Зурлов в ответ пожал плечами.
— А ты, значит, тоже в Пояс? — практикант оттолкнулся от борта «омара» и перевернулся вниз головой. — Если так — радуйся, малёк, многие тебе позавидуют…
Например, ты, мстительно подумал Серёжа. Но вслух, разумеется, говорить не стал.
— Я и радуюсь. Поскорее бы только, а то, сколько можно с кустиками возиться?
Перед тем, как отправиться в ангар, Серёжа вместе со своими одногруппниками, Егором Симоновым и Таней Пичугиной три часа проторчали в рекреационном отсеке, пересаживая в керамические горшки декоративные кустики и расстилая присланные с Земли рулоны газонной травы. Егор с Татьяной и сейчас были там; Серёжку же, как лучшего троих механика, Зурлов затребовал в ангар, готовить буксировщики к плановой вылазке на Энцелад.
— Кустики не нравится? — Зурлов ухмыльнулся. — Нет уж, курсант Лестев, будете работать, где поставили, а капризы оставьте до Земли, когда туда попадёте! И вообще: скажите спасибо, что вы трое возитесь с травой и прочей флорой здесь, а не на «Гагарине» или «Звезде КЭЦ», как прочие ваши сокурсники!
Серёжа насупился. Возразить было нечего — то, что они трое попали на практику не куда-нибудь, а в систему Сатурна, на знаменитую станцию «Лагранж», стало настоящим подарком судьбы. Который они, впрочем, честно заработали, заняв первые три строчки в списке лучших курсантов «юниорской» программы. А кустики… что ж, пусть будут кустики, и даже газонная трава. В конце концов, и на «Заре» его тоже не усадят в пилотский ложемент, а поручат какую-нибудь вспомогательную работу — возможно, тоже в рекреационном отсеке или даже на камбузе. Но это будет не так обидно. На корабле, и не каком-нибудь орбитальном грузовике, а тахионном планетолёте с лучшим во Внеземелье экипажем неважно, чем занимаешься и сколько тебе лет — всё равно ты самый настоящий космонавт…