Альпинист. Книга 1

* * *

— Андрей, ты же отлично играешь на гитаре? — спросила Марина, подходя ко мне.

Тренировка была закончена, и мы вышли на улицу, готовые распрощаться и пойти по домам.

— Ну, не то, чтобы отлично, но умею.

— Слушай, я хотела тебя пригласить в одном место — бард-клуб «Орфей». Тебе понравиться! Там такие песни поют, на гитарах играют. И ты бы мог заодно что-нибудь сыграть. Вина бы могли выпить.

Девушка игриво подмигнула мне.

— Конечно мы пойдем! — тут же подключился Генка, подходя к нам.

— И я с вами! — подскочил Артем.

— А я — пас, — отмахнулся Володька. — Устал с тренировки, поспать хочу.

— Ну так что, придешь? — кисло спросила девушка, явно не ожидая такого наплыва посторонних.

Я задумался. Идти домой не хотелось, а вот послушать хорошую музыку почему бы и нет? Тем более такая компания собралась.

— Пойду, — кивнул я.

И мы прямиком с тренировки пошли в клуб. Затея, конечно, была так себе — потные, уставшие, вымотанные, — но юношеский азарт вносил коррективы в поведение. К тому же фраза «бард-клуб 'Орфей» вызывала определённые теплые ассоциации и картины: уголочек актового зала, где полукругом собралась пара десятков человек, все с бородами, в кофтах, с гитарами, на которых висят банты и на деке наклеена овальная наклейка фотографии девушки. Такой Грушинский фестиваль на минималках.

Но когда мы пришли по адресу, то предположения мои тут же разбились о реальную картину. Во-первых, никакой это был не актовый зал, а вполне себе обычная квартира, хоть и довольно просторная, расположенная на первом этаже двухэтажного старого дома. Во-вторых, основными участниками собрания были не бородатые геологи, а молодежь, кипучая и говорливая.

Мы дружной компанией зашли в квартиру. На нас даже не обратили внимания, никто не встретил и не принялся рассаживать по местам. Все ходили и суетились, о чем-то говорили и звенели стаканами. Лишь в коридоре к нам подошел какой-то парнишка с кривыми зубами, и картаво поинтересовался:

— У вас погтвейна случайно не завалялось в кагманах?

Портвейна в карманах у нас не имелось, о чем мы ему и сообщили. Он тяжело вздохнул и ушел в другу, комнату.

— Марина, ты куда нас привела? — хмуря брови, спросил Костя, оглядываясь. — Шалман какой-то.

— Сам ты шалман, — обиделась девушка. — Сейчас выступать начнут все сам увидишь и услышишь.

К ее правде толпа и в самом деле скоро успокоилась, расселась кто куда. По середине комнаты, ближе к окну, поставили скрипучий стул. К зрителям вышел сутулый паренек с гитарой.

— Максим, давай, нашу, студенческую! — выкрикнул кто-то из толпы.

Паренек улыбнулся, кивнул. Потом сел на стул и начал играть. Песня была так себе по тексту, но в плане ритма и мелодии прочно заседала в мозг, и толпа тут же принялась уже на втором припеве подпевать пареньку.

Музыкант спел еще пару песен, уступил место другому юноше. Тот весьма умело и мелодично исполнил несколько номеров из репертуара Леонида Утесова. Сменил третьего музыканта.

Вот на третьем и началось странное. Паренек оказался словно бы из другого разлива. С редкой бороденкой, наглым взглядом и таким же поведением. Он взял гитару, попутно отвесив неуместную остроту прошлому музыканту. Сидящие зрители его, как ни странно, поддержали, видимо уже знакомые с творчеством и характером этого парня.

А тот на угоду толпе только продолжал распаляться. Он пел что-то «блатное» и в тексте иногда проскальзывало «бля» и «етить твою мать». Это веселило собравшихся, подогревая интерес к запрещенному. Потом паренек, на радость всех, затянул:

— Michelle, ma belle, these are words that go together well My Michelle. Michelle, ma belle…

— Отлично поет! — шепнул Генка. — Да какая песня! Настоящая запрещенка!

— Это же «Битлз», — произнес я, не понимая, что тут такого запрещенного.

— Ага, «Битлз», — кивнул Генка.

Меня это развеселило и озадачило одновременно. Едва парень закончил, как я поднялся с места и спросил:

— Можно я сыграю?

Музыкант кивнул, протянул гитару. Сам тут же закурил сигарету и отошел к окну.

Я взял гитару, настроил противно звенящую первую струну и с соль-мажора проникновенно начал:

— Yesterday, all my troubles seemed so far away, now it looks as though they’re here to stay. Oh, I believe in yesterday.

Среди слушателей даже прекратилось шевеление, все смотрели на меня с открытым ртом и слушали, только распаляя мое тщеславие.

Допевая второй куплет, я по-хулигански думал, а не спеть ли им что-нибудь и покрепче, что они точно не слышали, но от чего у них волосы точно поднимутся на затылке? Хотелось уделать этого придурка, который возомнил себя тут бунтарем. Что-то из «Кино» или «Пикника»? А может быть, похулиганить по-взрослому? «Король и Шут» исполнить или «Ленинград»?

Но задор быстро закончился и даже остаток песни «Битлз» застрял где-то во горле, едва я увидел другого паренька, стоящего в дальнем углу. Он пристально почти не мигая смотрел на меня. Тот самый — вспомнил я, — картавый, с кривыми зубами, который про портвейн спрашивал.

В одной руке у него был магнитофон, а в другой микрофон, который он направил в мою сторону, словно отвел в сторону ядовитую змею.

Парень записывал меня. Фиксировал песню, которую я пел. А я с ужасом вспоминал, вышла ли «Yesterday» к тому году, в котором я оказался и является ли запретной, за которую могут и срок намотать?

Вспоминал и, к своему ужасу, не мог вспомнить.