Дневник леди Евы

Глава 5. Рыцарское слово сэра Арнольда

Вскоре после этого разговора сэр Джейкоб стал активно готовиться к принятию монашеского сана. Он много молился, а к середине осени уехал. Дел у него было много. Для того, чтобы оставить мир, нужно было испросить разрешения у сюзерена и у короля, а это означало некоторое время пребывания при дворе в ожидании аудиенции и непременную обязанность погостить в замке сюзерена. "Кузен Нэд", очевидно, был недоволен решением сэра Джейкоба, потому что при дворе короля рыцарь пробыл особенно долго. Дело осложняла распутица, поэтому вернулся он только в конце весны, но по его довольному виду можно было судить, что поездка закончилась удачно. Тут же было отправлено письмо в монастырь, и оставалось только дождаться ответа от настоятеля, чтобы начать сборы в дорогу.

В это же самое время в замке появились новые хозяева. Сначала приехал в сопровождении небольшой свиты сэр Арнольд. Он был довольно высоким, как и сэр Джейкоб, но все время сутулился, как будто хотел выглядеть меньше. Внешность у него была какая-то блеклая, словно он очень долго сидел в темноте: мышиного цвета редкие волосы, лоб с большими залысинами, светло-голубые, как будто вылинявшие, глаза, мучнисто-белая кожа. Сэр Джейкоб познакомил с ним Глэдис почти сразу. Она так и не поняла, какое впечатление произвела на сэра Арнольда. На его лице не отразилось ровным счетом, ничего, хотя он тут же рассыпался в комплиментах, "расшаркался", как сказала бы Мэг.

В тот же вечер, в присутствии свидетелей — замкового капеллана отца Джозефа и не знакомого Глэдис рыцаря, были оговорены условия, на которых замок Лоувэлли должен был перейти к сэру Арнольду. В числе прочих было и условие заботиться о гостье замка, мистрис Глэдис и ее ребенке. С сэра Арнольда было взято слово рыцаря, что он выполнит всё. Сэр Арнольд дал это слово, даже, возможно, более поспешно, чем следовало. Он вообще с большим трудом скрывал свою радость по поводу так нежданно свалившегося на него наследства. Как рассказывала Мэг, до этого он жил с семьей в небольшом доме на земле своего сюзерена, и только мечтал о своем замке. Обстоятельства обязывали его проявлять сдержанность, но ему просто не сиделось на месте. То он тщательно обследовал кладовые, то ходил по жилому крылу, открывая все двери и осматривая комнаты, то бродил по донжону. Однажды он так же заглянул в комнату Глэдис. Молодая женщина собиралась кормить ребенка. Увидев ее, сэр Арнольд возвел очи горе, и стал пространно объяснять, что ему-де безмерно жаль, что его дорогой брат, сэр Джейкоб покидает этот мир, и он, сэр Арнольд, хочет исполнить волю своего брата как можно лучше, вот и осматривает замок, чтобы понять, что здесь нужно сделать, и т. п. Потом он уехал, но недели через три вернулся в сопровождении жены, двух девочек, шести и девяти лет и четырехлетнего мальчика.

Жена сэра Арнольда, леди Брангвина, была высокой худой дамой с резкими скулами, нездоровый желтый оттенок кожи говорил о том, что, возможно, у нее проблемы с печенью. Однажды Глэдис даже заикнулась о том, что могла бы осмотреть леди, так, на всякий случай, чтобы предупредить возможные болезни. Это вызвало настоящую бурю. Девушке было заявлено, что никакой необходимости в этом нет, леди никогда ничем не болела, и абсолютно здорова, и если ей понадобится помощь лекаря, она заявит об этом сама, и уж конечно обратится к настоящему лекарю, с разрешением на лечение, а не к деревенскому коновалу, который, или которая вообразила о себе невесть что! Вот так! Ошеломленная такой бурной реакцией, Глэдис осталась стоять на месте, а леди Брангвина, повернувшись, гордо покинула место боя. Через несколько дней Глэдис получила ключ к разгадке такого поведения, встретив в коридоре молоденькую служанку. Девушка плакала навзрыд. Глэдис участливо поинтересовалась, что ее так взволновало, и служанка, глотая слезы, рассказала, что она всегда была горничной, убирала помещения господ, следила за чистотой, а теперь леди Брангвина, придравшись к какой-то мелочи, отправила ее на кухню, помогать кухарке, и сказала, что это насовсем. А все из-за того, что сэр Арнольд шлепнул ее, горничную, пониже спины, а леди заметила. В общем, Глэдис поняла, что видимо, леди ревновала своего мужа ко всем подряд, и возможно, имела на это причины. Теперь все работы в жилом крыле выполняли только пожилые женщины и мужчины. Все молодые служанки были отправлены кто куда — в пекарни, на кухню, в птичник, и чем привлекательнее была девушка, тем дальше была ее ссылка.

И сама Глэдис стала понемногу отдаляться от новых хозяев. Так, она перестала есть вместе с ними в большом зале. Во время ужина царила такое чопорное и холодное молчание, что невольно приходила на ум мысль о покойнике в доме. А потом почему-то все блюда стали готовиться в очень небольшом количестве, и когда слуги заканчивали обносить хозяев, на долю Глэдис оставались только какие-то крохи. Наконец, ей это надоело, и она стала оставаться в комнате, ссылаясь на то, что у нее есть срочная работа. Теперь еду ей приносила Мэг и прямо из кухни, что было только к лучшему, потому что эта еда была горячее той, которую ели в зале, да и на кухне знали Глэдис (ее средство от ожогов часто оказывалось там кстати) и старались передать ей что-то вкусненькое. Правда, теперь ей доставалось гораздо меньше мясных блюд, но она была неприхотлива, и при случае могла обойтись одними овощами. В часовню она тоже заглядывала теперь реже, и только тогда, когда там никого не было, но отец Джозеф ни разу не упрекнул ее за это.

Сэр Джейкоб ни во что не вмешивался. Он теперь вообще редко выходил из своей комнаты, все время проводя в молитвах, даже его скудную еду ему приносили туда же. Только один раз он изменил своему добровольному затворничеству. Это случилось, когда леди Брангвина решила отобрать у Глэдис домик, в котором она принимала пациентов. Дама заприметила чистенькое помещение и задумала поселить там свою приближенную, вдову в годах, которая часто исполняла при леди обязанности компаньонки. Злые языки говорили, что с некоторых пор леди стала подозревать, что ее подруга недостаточно уродлива. Ничтоже сумняшеся, леди отдала распоряжение освободить домик, но когда слуги принялись выносить из него пузырьки с лекарствами и травы, прибежала Глэдис. Разгорелся скандал. Глэдис пыталась вразумить хозяйку, что не сможет принимать больных в замке, так как доступ туда ограничен, что, в общем, правильно, но людей надо лечить, и хозяин замка обязан заботиться о своих вассалах. Леди ни в какую не хотела уступать, и кричала, что раз у Глэдис нет разрешения на медицинскую практику, то она и не лекарь. На что ей начали возражать все собравшиеся на шум люди: многие из них уже получили медицинскую помощь от Глэдис, и не хотели лишиться своего лекаря. Леди крикнула стражу, люди схватились кто за что, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы в разгар конфликта не появился сам сэр Джейкоб в сопровождении отца Джозефа, который, как потом выяснилось, не только известил набожного рыцаря, но и уговорил вмешаться. Все мигом притихли. Большинство собравшихся все еще были вассалами сэра Джейкоба, и уважали своего сюзерена, несмотря на его причуду с уходом в монастырь.

— Друзья мои, — обратился он к собравшимся, — Я смиренно прошу вас разойтись по своим делам. Замку по-прежнему нужны ваши руки. А Вас, леди Брангвина, я прошу найти сэра Арнольда и зайти ко мне в комнату. И не забывайте, — добавил он, видя, что дама собирается возражать, — Передача замка еще не состоялась.

Ей было нечего сказать на это, и все понемногу разошлись. Примерно, часа через два в комнате Глэдис объявилась сияющая Мэг.

— Можете и дальше принимать больных в своем домике, мистрис, — весело сказала женщина, — Я не знаю, что там им сказал сэр Джейкоб, только эта сушеная треска, да простит меня Бог, я имею в виду миледи, выскочила из его комнаты, как ошпаренная, и вся в красных пятнах! Да и сэр Арнольд вышел мрачнее тучи. Ох, только бы сэр Джейкоб передумал отдавать им замок!

Но, к несчастью, он не передумал. В середине лета пришел ответ из монастыря. Сэр Джейкоб уехал, но через две недели вернулся. В замке стали готовиться к церемонии передачи собственности. Однако переписка с монастырем затянулась до осени.

Джей рос. В девять месяцев впервые пошел сам, некоторые слова уже произносил совсем четко. В начале лета ему исполнился год. Глэдис с грустью вспоминала, как отмечались дни рождения в ее семье. Бабушка и дед были бы в восторге от внука! Наверняка надарили бы подарков, и Олли, конечно, не остался бы в стороне. Наверное, он подарил бы погремушки собственной конструкции, которые начинают светиться и петь колыбельные, если их легонько качать, или смешно ойкать, если их дергать. Такие игрушки он дарил ее подругам, у которых были дети… Как жаль, что нельзя показать малыша родным. Она стала сильно скучать по дому. Спасал только Джей. Уже сейчас было заметно, какой он хорошенький и какой умница: малыш всегда с интересом наблюдал за тем, как мама готовит лекарства и с удовольствием играл со стеклянными флакончиками. Флакончики были грубоватыми, но прочными. Стекло было таким толстым, что они не разбивались даже от довольно сильного удара, поэтому Глэдис была относительно спокойна. Правда однажды Джей умудрился засунуть в горлышко такого флакона пальчик, пытаясь достать прилипшую внутри соломинку, и пальчик застрял, да так крепко, что пришлось звать оружейника. Это был очень искусный мастер, он пришел с малым молотом, который использовался при изготовлении кольчуг, и одним точным и аккуратным ударом разбил горлышко флакона, да так, что ребенок не поранился, только заревел от страха. Для Глэдис разбитый флакончик был довольно большой потерей, они были редкостью и стоили дорого. Сэр Джейкоб ничего не жалел для нее, а как-то будет обстоять дело теперь? Но что такое какой-то флакончик по сравнению со здоровьем Джея! Он всегда мог отвлечь ее от мрачных мыслей, как будто чувствовал, когда мама начинала грустить.

И все же размеренная жизнь в замке успокоила ее, душевные рубцы от страшных событий первых месяцев в этом мире понемногу начали заживать, и в ней проснулся интерес к окружающей жизни. Жители замка выглядели грубоватыми и прямодушными. Рост большинства из них был небольшим, даже невысокая, по меркам своего времени, Глэдис, казалась среди них весьма статной. Однако при небольшом росте, они были очень сильны, даже женщины. Это объяснялось отчасти тем, что бытовые предметы были тяжелыми, не говоря уже о том, что доспехи, даже легкие, были еще более увесистыми, а отчасти своим здоровьем люди были обязаны привычкой находиться в холодных помещениях. Экология здесь не играла такой уж важной роли. Безусловно, вода, овощи и мясо были свободны от разных синтетических добавок, но это компенсировалось неразборчивостью в выборе продуктов и ужасающей антисанитарией. Как-то Глэдис увидела, как служанка, которая несла с кухни какое-то блюдо, уронила на землю кусок мяса, а потом спокойно подобрала его, вытерла и положила обратно на блюдо. Причем никто из присутствующих во дворе не обратил на это никакого внимания. Другой случай был связан с отравлением. Глэдис позвали к внезапно заболевшему гончару. Молодая женщина обследовала его и констатировала отравление спорыньей, она спросила жену гончара, где та брала хлеб, и женщина сказала, что пекла его сама. Осмотрев запас зерна, который, к счастью оказался небольшим, Глэдис нашла зараженные зерна и велела все уничтожить, объяснив, что зерно теперь ядовито. Однако хозяйка, видимо, не послушалась, и Глэдис через некоторое время снова пришлось лечить и гончара, и теперь уже всю его семью. Однако отравлениями, травмами и инфекциями всё ограничивалось. Простудных заболеваний практически не было.