Столичный доктор. Том II

* * *

Сразу после тренировки я отправился к Блюдникову в участок, на разведку. Пристав мне был обязан кое-чем, так что я рассчитывал перед визитом к Зубатову разжиться информацией. Которая, как известно, правит миром. Ну и разумеется, попал с «корабля на бал». Стоило войти в арбатский участок, как на меня обрушился вопль косматого, бородатого мужика из-за решетки «обезьянника»:

— Черти, черти сидят в углу. Господи, спасите! Неужели вы не видите? Чего молчите? Вон же у окна и там под койкой… Ой, Господи, по-мо-ги-те!!

Крик оглушал, я даже прикрыл уши руками. От косматого мощно так перло сивухой, лицо у него было красным, глаза вращались.

— Что тут происходит? — спросил я у дежурного полицейского за стойкой.

— Концерта происходит, а вы кто будете?

— Я знакомец Емельяна Алексеевича. Доктор Баталов. Он у себя?

Полицейский расплылся в улыбке.

— Конечно-с. Кабинет по коридору налево.

А Блюдников-то вроде порозовел немного, подозрительная желтизна почти сошла.

— Евгений Александрович! — пристав выскочил из-за стола. — Какими судьбами?

Открыл дверь, крикнул в коридор:

— Махровцев, чаю быстренько сделай!

— Кто это у вас там орет, как оглашенный? — поинтересовался я, после обязательного светского разговора о погоде, здоровье… Пристав рассказал мне, что блюдет пост и пить совсем забросил. Уже хлеб.

— Да писарь Галушко из управы, — поморщился Блюдников. — Уходил свою жену топором — все в крови измазались, пока его скрутили. Сам он пьющий сильно, Вот, наверное, белая горячка, черти мерещатся. Помутилось в голове, вот и начудил, прости Господи! — перекрестился пристав.

— А точно помутилось? — задумался я.

Что-то в поведении Галушко мне показалось странным. Какая-то нарочитость, театральщина. У настоящих сумасшедших обычно симптомы сглажены — повидал разных на пятом курсе меда, когда проходили психиатрию.

— А есть способ проверить? — оживился пристав.

— Он же грамотный?

— Писарь! — заулыбался Емельян Алексеевич.

— Тогда есть. Дайте чистый лист бумаги.

Смотреть на шоу собрался весь участок. Блюдников, его невысокий, лысый заместитель, аж семеро рядовых полицейских, оказавшихся рядом.

Пристав громко рявкнул на Галушко и тот примолк, настороженно глядя на меня. Я смело вошел в «обезьянник», показал изгвазданному в крови писарю лист бумаги.

— Чертей, значит видишь?

— Ага, рогатых, с длииным хвостом. Вон там и вон…

— Погоди. Они тут тебе письмо прислали. Прочитай-ка

Удивленный Галушко взял бумажку, повертел ее.

— Но тут же пусто! Ничего нет…

Я засмеялся:

— А должно было быть письмо. В делирии начал бы читать, может быть, пожаловался на почерк, но точно не увидел пустой лист.

Писарь резко побледнел, отбросил от себя бумагу:

— Черти! Вона и вона!!!

— Поздно, дружок! Под сумасшедшего сыграть не получилось. На каторгу поедешь!

Надо было видеть как резко побледнел Галушко. То был красный, как помидор, а тут кровь резко отлила от лица, мужчина зашатался, сел на нары.