Шофер

* * *

Сергей хотел только припугнуть Коврова, который своей угрозой подставился под ответный шаг, а когда холодный расчёт вдруг сменился желанием убить, вовремя себя одёрнул. Накатившее чувство ярости было коротким и сильным, казалось, дай он ему волю, и нож бы не скользил по гладкой ткани, а вошёл под рёбра. Но желание это пропало так же быстро, как и появилось, а контроль над собой он не потерял, и поэтому не слишком обеспокоился.

Важнее было то, что нашёлся повод из этой истории уйти. Каждый день маячить перед бандитами, у которых на него, Травина, был зуб, и которые могли его узнать, Сергею совершенно не хотелось. Пока обошлось, но появится этот пацан, сбежавший в Сокольниках и следивший за ним до трамвая, и пальцем ткнёт. Свои возможности молодой человек оценивал трезво, с двумя-тремя бандитами он разберётся, но, если вся шайка начнёт охотиться, тут уж о спокойной жизни можно забыть. А пацан его обязательно узнает, раз он и за Ковровым следил, то увидев шофёра, тут же к своим дружкам побежит.

Из-за закрытой двери он разговор подслушал как раз до того момента, когда гостья предложила Николаю потрогать, как стучит её пламенное коммунистическое сердце. Возможно, родственник не врал, и он, и женщина упоминали какого-то чекиста Райниса, фамилия эта молодому человеку ничего не говорила, и вообще, латышей в ЧК было много, чуть ли не каждый третий. Но помогать Коврову он не собирался, если предположить, что ОГПУ знает про хищения, то они и без него разберутся, более того, посторонний, как сказала гостья, человек только мешать будет. Так что он без сожаления оставил ключ от персонального авто конторщику, предупредив, что наниматель спустится позже и просил не беспокоить, и вышел на улицу Белинского, а оттуда — на площадь Свердлова, бывшую Театральную, где останавливался четвёртый трамвай. Очередь на остановке была такой, что Сергей огляделся в поисках извозчика, увидел знакомый радиатор такси, прикинул, сколько будет стоить поездка, пошёл до дома быстрым шагом, переходящим в бег, и уже через сорок минут был в Сокольниках.

— Нашли, — встретила его Пахомова, — окаянных этих.

— Кого, тётя Нюра?

— Кто музыканта убил. Споймали, и солонку нашли, а я ведь тебе говорила, что не брала, а ты не верил.

— Да верил я, успокойся. С чего взяла?

— Милиционер приходил, — Пахомова пребывала в радостном возбуждении, выходит, теперь с неё все подозрения снимались, и одновременно жалела, что слишком рано ложечки отдала, — говорит, мальчонка солонку барыге отнёс, а милиция его арестовала и нашла. А мальчонка этот точь-в-точь такой же, что к Льву Иосифовичу приходил на скрипке играть со своей мамашей, рожа дебильная и косоглазый.

— Кого арестовали-то?

— Да барыгу.

— А пацан?

— Да кто ж его знает, небось бегает где-то, но Тимофей Лукич сказали, что обязательно его разыщут и узнают, кто Льва Иосифовича, царствие ему небесное, прикончил.

— Значит, убийц-то не поймали?

— Выходит, так, — Анна перекрестилась, — ой, а я всё милиционеру рассказала, а если он скажет, что это я, а они на свободе гуляют, что же делать-то?

— Ты — не знаю, а я — спать, у меня смена в семь утра, — сказал Сергей и пошёл на свою половину.

Дверь в комнату инженера Федякина была приоткрыта, несколько человек о чём-то ожесточённо спорили. Сергей постарался проскользнуть незаметно, однажды он попался, был напоен чаем с печеньем и вовлечён в дискуссию об анархии, которая затянулась глубоко за полночь. Дискуссии Травин не любил, политически активная молодёжь мнение своё выражала громко и убеждать пыталась вплоть до физического воздействия.

— Лучше бы лампочку в коридоре ввернул, — зевнул молодой человек и тихо, без щелчка, отгородился дверью от милиционеров, бандитов и профсоюзных активистов.