Время Андропова

Фрагмент объяснительной записки Ю.В. Андропова по фактам своей биографии

1939

[РГАНИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 67. Л. 18–19]

«Я искренне благодарю вас за столь великое, оказанное мне доверие. Партия Ленина — Сталина дала нам свободу, партия большевиков дала нам огромные права. Мы имеем самую демократическую в мире Сталинскую Конституцию. Мы сами выбираем органы управления государством. Вы оказываете мне огромное доверие, и я от всего сердца заверяю вас, что доверие ваше мною будет оправдано»[242].

В опубликованной биографии было все гладко: отец железнодорожник, мать — учительница. Только в газете существенно напутали с описанием комсомольской карьеры Андропова. Отметив его избрание в ноябре 1936 года комсоргом судоверфи, далее писали: «Здесь тов. Андропов работал до июля 1938 года, до выдвижения его на должность заведующего отделом пионеров рыбинского горкома ВЛКСМ. В декабре 1938 года тов. Андропов был избран третьим секретарем, а вскоре — первым секретарем областного комитета ВЛКСМ»[243]. Ну вот опять — газета как исторический источник!

Автобиография Ю.В. Андропова

17 апреля 1939

[РГАНИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 67. Л. 6–8]

В Москве Андропову благоволили. Да и Андропов проявлял завидную активность, не забывая рекламировать свои успехи на всю страну. Его бойкое перо выводило строки с описанием достижений ярославской комсомольской организации. Статьи Андропова охотно помещала центральная комсомольская печать и даже — бери выше — главный партийный орган — газета «Правда». В статье под заголовком «Новое в работе комсомола», опубликованной в «Правде» 15 апреля 1939 года, Андропов писал о деятельном участии комсомола в производственной жизни Ярославского шинного завода и других предприятий области. Отметив, что ранее комсомольская организация «вопросами производства занималась мало», ограничиваясь посылкой агитаторов, Андропов призвал «научить комсомольцев и комсомольский актив по-партийному подходить к решению государственных и хозяйственных проблем»[244].

Статья, выдержанная в деловом тоне, пришлась ко времени. Особенно важным было упоминание шинного завода — основного производителя автомобильных покрышек в стране. Завод с трудом выходил на проектную мощность, хронически не выполнял производственную программу. Вопросы выпуска автомобильных покрышек не раз рассматривались в Москве на самом высоком уровне[245]. Слишком много шло брака. И тут очень своевременным был призыв Андропова комсомольцам «вывести завод из прорыва, выполнить производственную программу»[246]. И еще удивительный факт. В статье Андропова не было никаких принятых в печати славословий в адрес Сталина, он вообще ни разу не упоминался. И это тоже могло вызвать одобрение главного читателя. К чему пустое величание. Важнее дело — обуть военную технику в отечественную резину.

Это был триумф — опубликоваться в газете, которую ежедневно читает Сталин. Андропов развивает успех и теперь регулярно пишет статьи для центральной печати. В «Комсомольской правде» 14 февраля 1940 года Андропов опубликовал статью «Шефы “Большой Волги”».

В ЦК ВЛКСМ работой Андропова были довольны, ему писали неплохие характеристики, хотя были и критические нотки. Например, в характеристике от 17 августа 1939 года наряду с констатацией, что Андропов с работой первого секретаря обкома справляется, отмечалось «отсутствие коллегиальности в решении вопросов»[247]. Но в целом мнение о нем в аппарате ЦК комсомола было самое благоприятное. Он хорошо и грамотно выступал в прениях на пленумах ЦК комсомола. Ему прочили большое будущее.

Решение бюро Ярославского обкома ВКП(б) об освобождении Ю.В. Андропова от должности в обкоме ВЛКСМ

13 июня 1940

[РГАНИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 67. Л. 24]

Выдвижением на новую вышестоящую должность Андропов обязан руководителю комсомола Николаю Михайлову. В ЦК ВЛКСМ подыскивали кандидатуру на должность первого секретаря ЦК комсомола новой республики — Карело-Финской ССР. Михайлов остановил свой выбор на Юрии Андропове — перспективном работнике, имевшем хороший отзыв и рекомендацию первого секретаря Ярославского обкома партии Патоличева. В мае 1940 года Андропова вызвали в Москву в ЦК ВЛКСМ, где после напутственной беседы с Михайловым он получил новое назначение и отправился в Петрозаводск[248].

«Долго будет Карелия сниться…»

Откуда берутся союзные республики? Ответ прост — их организуют «по просьбе трудящихся». Действительно, если следовать пропагандистским клише, то в Советском Союзе любая организационно-политическая новация была результатом реализации просьб и чаяний трудящихся. На шестой сессии Верховного Совета СССР первого созыва 31 марта 1940 года был принят закон «О преобразовании Карельской АССР в союзную Карело-Финскую ССР». Казалось все просто. Автономную республику в составе РСФСР повысили в статусе до союзной со всеми вытекающими последствиями (право самоопределения вплоть до отделения). В обосновании говорилось буквально следующее: «Идя навстречу пожеланиям трудящихся Карельской Автономной Советской Социалистической Республики и руководствуясь принципом свободного развития национальностей…»[249] Правда, тем самым отрезали от РСФСР довольно значительный кусок территории. Но кто на это смотрел в Кремле. Ведь все остается в составе СССР, и никуда республика не денется, даже если ее наделить правом выхода из Союза.

На сессии с докладом о международном положении выступил Молотов. Расхваливая мудрую и прозорливую политику советского правительства, он отметил, что «стремление Германии к миру было отвергнуто правительствами Англии и Франции» под предлогом защиты интересов «распавшейся Польши» и Чехословакии. Более того, вещал Молотов, «правительства Англии и Франции провозгласили своими целями в этой войне разгром и расчленение Германии, хотя эти цели перед народными массами все еще прикрываются лозунгами защиты “демократических” стран и “прав” малых народов»[250]. И совсем не случайно в речи Молотова права малых народов и демократия оказались в кавычках. В Кремле, как и в Берлине, полагали, что права есть только у больших и великих народов, а демократия — химера. Далее у Молотова вполне закономерно следовал прогерманский пассаж: «Крутой поворот к лучшему в отношениях между Советским Союзом и Германией нашел свое подтверждение в договоре о ненападении, подписанном в августе прошлого года. Эти новые, хорошие советско-германские отношения были проверены на опыте в связи с событиями в бывшей Польше и достаточно показали свою прочность»[251].

Умолчал Молотов о том, что СССР попытался «проверить на опыте» и претворить в жизнь зафиксированную в секретном протоколе к договору о ненападении («пакт Молотова — Риббентропа») договоренность с Берлином об отнесении Финляндии к советской «сфере интересов»[252]. Именно эта договоренность развязала руки Кремлю, выдвинувшему Финляндии требования о территориальных обменах. Мотивировались они необходимостью «обеспечить безопасность Ленинграда», а после последовавшего отказа Москва решила начать боевые действия. И вот теперь Молотов рассказывал об итогах только что закончившейся советско-финляндской войны: «Произошло столкновение наших войск не просто с финскими войсками, а с соединенными силами империалистов ряда стран, включая английских, французских и других, которые помогали финляндской буржуазии всеми видами оружия и, особенно, артиллерией и самолетами, а также своими людьми под видом “добровольцев”»[253].

Молотов выдал провал советской агрессии против Финляндии за блестящую победу, завершившуюся подписанием 12 марта 1940 года мирного договора. Хотя внимательные слушатели его доклада обратили внимание на некоторые события, заставившие Кремль поторопиться с завершением войны. Прежде всего это возраставшие день ото дня военные поставки в Финляндию из Англии, Франции, Швеции и даже Италии и США вооружения и техники (включая новейшие самолеты и тяжелую артиллерию), а главное, подготовка 100-тысячной экспедиционной армии, готовой отправиться в Финляндию уже в начале марта 1940 года[254].

Так что нет, не гигантские потери в ходе трехмесячных кровопролитных боев заставили Сталина дрогнуть и отказаться от первоначального плана захвата и советизации Финляндии. Мощная военная поддержка мировыми державами подвергшейся агрессии Финляндии — вот кошмарный сон Сталина. Такой поворот событий мог привести к прямому военному столкновению СССР с Великобританией и Францией, что совсем не вписывалось в планы Сталина быть в стороне от войны в Европе, дожидаясь, когда «империалистические хищники» обескровят друг друга.

А ведь какие надежды возлагались на придуманную и ловко сконструированную комбинацию с нападением на Финляндию. На второй день войны в как бы освобожденном городе Териоки от имени «левых партий и восставших финских солдат» создается «народное правительство Финляндской Демократической Республики» во главе со старым коминтерновцем Отто Куусиненом, приглашающим Красную армию оказать им содействие и выступить «освободителем» финского народа[255]. А уже на следующий день делегация этого марионеточного правительства в лице Куусинена заключает «договор о взаимопомощи и дружбе», согласно которому СССР передает Финляндской Демократической Республике территорию советской Карелии в 70 тысяч квадратных километров, а та, в свою очередь, согласна передвинуть границу на Карельском перешейке подальше от Ленинграда[256]. Ратификационные грамоты планируется передать друг другу «в возможно более короткий срок в столице Финляндии — городе Хельсинки»[257]. И все! Дальнейшие действия Красной армии подаются советской прессой исключительно как освободительный поход в поддержку «настоящего финского правительства» для разгрома засевших в Хельсинки «белофинов».

Но не случилось. Финляндия устояла, хотя ей и пришлось пожертвовать частью государственной территории. Об упразднении организованного Кремлем правительства «народной Финляндии» во главе с Отто Куусиненом на сессии Верховного Совета СССР Молотов сказал сквозь зубы и походя как о чем-то несущественном: «В связи с этим [мирным договором. — Н. П.] встал вопрос о самороспуске Народного Правительства, что и было осуществлено»[258]. Но надо же как-то спасать лицо. А что если влить полученные в результате войны финские территории в Карелию и дать этому образованию новый статус?

С предложением об организации новой союзной республики 31 марта на сессии выступил Жданов. Он произнес недлинную речь, суть которой сводилась к простой мысли: «отход» к Советскому Союзу «новых территорий, естественно, ставит вопрос о наиболее целесообразном их государственном устройстве и о путях их хозяйственного и культурного развития»[259]. А так как новые территории примыкают к Карельской АССР и населены народами, связанными между собой «кровными расово-национальными узами», название республики должно отразить именно этот факт[260]. Жданов огласил проект закона, который в этот же день был принят.

Республику, безусловно, конструировали «на вырост». Иначе говоря, Карело-Финская ССР представляла собой незавершенный проект. Сталину не удалось достичь своих целей с помощью «Зимней войны», но он не оставлял мысли подчинить и включить в СССР всю Финляндию. Именно в таком ключе был сформулирован один из пунктов сталинского напутствия Молотову для переговоров в Берлине в ноябре 1940 года. В нем говорилось о том, что соглашение о частичном разграничении сфер интересов СССР и Германии событиями исчерпано, за исключением Финляндии. То есть согласно «разграничению сфер интересов» присоединили часть Польши, Латвию, Эстонию и даже сверх того Литву, а вот с Финляндией не получилось. Молотову предписывалось в переговорах вновь обсудить вопрос о Финляндии. Напомнить Гитлеру том, что она была отнесена к сфере интересов СССР на основе советско-германского соглашения 1939 года, в выполнении которого Германия «должна устранить всякие трудности и неясности»[261]. Что за «трудности и неясности»? А речь шла о том, что к этому времени в Финляндии был размещен небольшой контингент германских войск и организованы базы для промежуточных посадок самолетов по пути в Киркинес.