Чёртов палец

1

— Яблоки полезны, Петр Алексеевич. Когда их жуёшь, думается лучше, — говорил Милосердов, с хрустом надкусывая солидной величины краснобокое яблоко и наблюдая за передвижениями по стене большого чёрного паука.

Тайцев, зашедший в сыскное отделение узнать, как продвигается доследование по делу Навроцкого, уже не раз слышал от своего приятеля дифирамбы яблокам.

— Знаем, знаем… — усмехнулся он. — Кто яблоко в день съедает…

— Вот именно, Пётр Алексеевич! А какие яблоки росли в саду у моей матушки! Мёд, а не яблоки! Нынче таких уже не встретишь…

Узнав от Милосердова, что тот только что вернулся из госпиталя, куда отвезли раненого Маевского, Тайцев терпеливо дожидался, когда Платон Фомич расскажет подробности.

— Вот ведь тварь, а тоже жить хочет, ползёт куда-то по своим паучьим делам, — кивнул на насекомое Милосердов. — Загадочное, между прочим, существо… Я его на днях подкормить хотел, напихал ему в паутину хлебных крошек, так ведь не ест! Гордый, стало быть… Сам себя, мол, прокормлю… Вот бестия!

— Видно, не вегетарианец он, — заметил Тайцев. — Ты, Платон Фомич, лучше мух ему налови.

— Ты полагаешь? — покосился на паука Милосердов. — Да где их взять-то? Нет их уже, холодно…

— А ты купи.

— Где же это?

— Здесь неподалёку лавочка есть, там всякую живность продают: черепах, рыбок… За четверть фунта сушёных мух три копейки просят, а за унцию — копейку.

— Ему, может, не сушёных, а живых подавай… Уж очень привередливая тварь.

Милосердов положил огрызок яблока на край пепельницы, поработал кончиком языка между зубами, извлекая оттуда остатки сладкой мякоти, и только после этого посвятил Петра Алексеевича в подробности покушения на Маевского, о которых ему рассказал сам потерпевший, получивший серьёзное, но не опасное для жизни ранение.

— Позволь, Платон Фомич… — недоумевал Тайцев. — Что-то я в толк никак не возьму… Маевский, Петров, Шнайдер… При чём здесь дело Навроцкого? Что всё это значит?

Когда в голове Милосердова накапливалось достаточное количество материала для размышлений, развязка наступала очень быстро: хорошего крупного яблока ему обычно хватало для того, чтобы обдумать и проанализировать самые запутанные дела и выработать крепкую версию преступления. Так было и на этот раз. Когда тщательно прожёванная масса плода отправились в последний путь, оставив во рту и в душе Платона Фомича приятное о себе воспоминание, в голове его воцарилась заоблачная ясность. Покушение на Маевского представилось ему закономерным звеном в цепи событий, связанных с исчезновением Лотты Янсон. Сложившаяся у него версия опиралась на целый ряд фактов и умозаключений, и он готов был предъявить её суду. Походив по комнате в размышлении о том, как бы подоходчивее изложить дело, он, довольно потирая руки, сказал:

— Это, Пётр Алексеевич, значит, что вышел славный пасьянс.

— Рад за тебя, Платон Фомич. Но кто же такой Петров? — спросил Тайцев.

— Этот Петров — личность примечательная, тёртый калач, — сказал Милосердов, немного подумав. — Некоторое время он служил в банке простым кассиром, а затем стал представляться членом правления банка и мало-помалу втёрся в аристократические круги. Это позволило ему провернуть несколько финансовых махинаций. Он проходил свидетелем по целому ряду уголовных дел, но его прямое участие ни разу не удалось доказать. К тому же он не гнушался сутенёрством и собирал дань с нескольких проституток, промышляющих на Невском проспекте.

— Ну и субъект!

— Использовав знакомство с Дерюгиным и кое-какие слухи, ходившие в городских и околоправительственных кругах, — а впитывал он их в салоне графини Дубновой, — Петров придумал несложную комбинацию с липовой покупкой железнодорожной ветки с целью якобы её перепродажи казне и сумел втереться в доверие к Маевскому. Обвести вокруг пальца Маевского, который, несмотря на всю свою удачливость, смыслит в делах неважно, ему не составило труда. Маевский азартен, привык к успеху и поэтому слишком доверчив и неосторожен. К тому же он увяз в любовных интригах и сделался до глупости невнимательным в делах. Ну а уж Маевский, по подсказке того же Петрова, не догадываясь, разумеется, о готовящемся обмане, втянул в это дело вашего Навроцкого…

— А Лотта Янсон? Какое отношение ко всему этому имеет она?

— Лотта Янсон? Постой, Пётр Алексеевич… Ты меня не перебивай… Ну вот, кажется, сбился… Ёжик стриженый! О чём это я говорил?

— О том, что Навроцкого втянул в это дело Маевский.

— Ну да… Так вот, прикарманив деньги Маевского, а затем и Навроцкого, Петров и Шнайдер задумали избавиться от обоих, но так, чтобы не навести на себя подозрение и лучше чужими руками. Маевский же, который знал о деле гораздо больше Навроцкого и был для них опаснее, внезапно уехал за границу. Тогда они и решили не теряя даром времени начать с Навроцкого. Они установили за ним слежку, и, когда Петров вдруг обнаружил, что Лотта Янсон, с которой жил Навроцкий, невероятно похожа на его подопечную проститутку Глафиру Карпович, он тут же задумал воспользоваться этим обстоятельством. Но как? Пока он ломал над этим голову, Лотта Янсон возьми да и пропади, причём обстоятельства и причины её исчезновения, очевидно, были ему известны… Так или иначе, действовать он начал немедленно, в тот же день. Он сразу понял, что это подарок судьбы, и первым делом отправил на тот свет Карпович…

— Зачем?

— Во-первых, для того, чтобы избавиться от свидетеля своих неблаговидных дел. Во-вторых, чтобы направить следствие по ложному пути, что, заметь, ему сначала и удалось. Ну и, в-третьих, чтобы руками правосудия упрятать Навроцкого надолго в тюрьму. Он считал, что для Навроцкого этого будет достаточно. Хуже было с Маевским, из рук которого он получил деньги. Не будь Маевский так занят любовными похождениями и прояви он больше интереса и настойчивости в деле с железной дорогой, он мог бы легко разоблачить Петрова. И это, несомненно, рано или поздно случилось бы. Поэтому здесь были необходимы более радикальные шаги, и Петров решился на убийство. Но убить Маевского он хотел вовсе не в собственной квартире поручика, а заманив его в ловушку, чтобы легче было замести следы. Для этого он подослал к Маевскому Шнайдера. Маевский же, давно подозревавший Петрова в обмане, почуял это, вспылил, и между ним и Шнайдером произошла стычка с известным тебе, Пётр Алексеевич, концом.

— К счастью, Маевский жив…

— Повезло бедняге… И в который уже раз!

— В него и раньше стреляли?

— Ты, Пётр Алексеевич, кажется, не в курсе… Ведь он едва остался жив после автомобильной аварии. Однако речь сейчас не об этом… — Платон Фомич взял со стола графин, налил в стакан воды и сделал несколько глотков. — Так вот… — продолжал он. — Вернёмся к убийству Карпович. Застрелив её, Петров повязал ей на шею шарф Навроцкого и для верности засунул под одежду его же бумажник. Эта шарф и бумажник он уже давно нашёл у неё в квартире и по монограмме легко догадался, кому они принадлежали. Труп он сбросил в Неву, не привязав к нему никакого груза.

— Странно… Ему кто-нибудь помешал?

— Отнюдь не странно, Пётр Алексеевич. Ты, наверное, знаешь, что самоубийцы, чтобы утопиться, обычно привязывают к телу что-нибудь тяжёлое. То же самое делают и убийцы: вешают на труп своей жертвы камень или что-нибудь в этом роде…

— Разумеется. Я и говорю, что странно…

— Ну вот… А Петров, напротив, хотел, чтобы труп Карпович всплыл как можно скорее и желательно в людном месте, поэтому и сбросил его в Неву с таким расчётом. Он не без основания надеялся на то, что убитую скоро найдут и примут из-за поразительного внешнего сходства за пропавшую Лотту Янсон, а о проститутке Глафире Карпович, приехавшей в Петербург бог знает из какой Тмутаракани, никто даже и не вспомнит. Всё это должно было неминуемо повлечь за собой арест Навроцкого, что и произошло. Уже на следующее утро был обнаружен труп Карпович, а вечером арестовали князя.

— Ловко же этот вурдалак всё рассчитал!

— Да, ловко. Но Петрову ещё и пофартило. Ведь аресту Навроцкого способствовало и то, что в канале ствола его револьвера был найден свежий нагар, а в оконной раме у него на даче застряла пуля.

— Да-а, ничего не скажешь, стечение обстоятельств…

— Вот именно, Пётр Алексеевич, стечение обстоятельств! Не мог же Петров рассчитывать, что Лотта Янсон будет стрелять в голубя!.. А теперь сам рассуди. Ведь что было у полиции? Револьвер Навроцкого со свежим нагаром — раз; пуля в раме — два; кровь на полу — три; прострелянный труп, в котором князь сам признал Лотту Янсон, — четыре; и, наконец, на трупе найдены бумажник и шарф, оба с монограммой князя, — пять. И при этом никакого алиби у Навроцкого не было. Дача находится в уединённом месте, хозяева видели его накануне вечером, когда он вернулся из Петербурга, приходящая прислуга — на другое утро, а где он был ночью, подтвердить было некому. И как бы ты, Пётр Алексеевич, ни ругал полицию и моего Овечкина, а при таких обстоятельствах, согласись, и ты, пожалуй, не раздумывая арестовал бы князя.

— Да, пожалуй… Но послушай, Платон Фомич… Разве мог Петров знать, куда исчезла Лотта Янсон?

— Объявись она вдруг, Петров бы ничего не терял. Он, разумеется, учёл вероятность такого оборота дела и обставил всё так, чтобы в убийстве Карпович его нельзя было уличить, даже если бы личность этой проститутки полиции удалось установить. Впрочем, поскольку Петров пока не арестован, мы не можем знать, что, собственно, ему было известно об исчезновении Лотты Янсон и был ли он к нему причастен.

— Ты хочешь сказать, что он и её мог?..

— Этого я не могу утверждать, но, как это ни прискорбно, и исключить тоже. Учти, Пётр Алексеевич, что речь шла о миллионе рублей. Благодаря связям в аристократических и купеческих кругах Петрову удалось создать мифическое дело по покупке и продаже ветки железной дороги и без особого труда заполучить огромные деньги на собственный счёт в банке. За такие деньги он готов был устранить на своём пути все препятствия, и попытка убить Маевского доказывает это. К счастью, и Маевский, и Навроцкий живы, но опасность для них не миновала, пока Петров и Шнайдер на свободе. А ведь сегодня один из них был у нас почти в руках, и, если бы Навроцкий не дал такой досадной промашки, Петров сейчас сидел бы у меня на допросе. Надо было князю кого-нибудь приставить к нему или самому дождаться полиции… Ну или хотя бы связать его покрепче… Когда мы приехали по указанному адресу, Петрова там уже не было.

— А где же деньги Навроцкого?

— Деньги Петров, разумеется, успел из банка забрать, но сейчас они, по-видимому, у Шнайдера, хотя, может быть, и нет. Не исключено, что Петров или Шнайдер попытаются скрыться с ними за границу. Кое-какие меры мы уже приняли, но их может оказаться недостаточно.

— А письмо? Найденное на даче князя анонимное письмо? Мог его написать сам Петров?

— Очень даже мог. Машинку «Ремингтон», на которой оно было напечатано, мы, к сожалению, пока не нашли, но я уверен, что написал его именно Петров или его сообщник Шнайдер. Они следили за каждым шагом Навроцкого и, узнав об его встречах с княжной Ветлугиной, решили этим воспользоваться. Петров ведь сам был вхож в дом графини Дубновой и, следовательно, был в курсе городских сплетен и хорошо знал о предстоящем бале-маскараде у неё на даче…