Роль жертвы

Костя показал мне дорожку, по которой, исходя из показаний постовых, брел наш подозреваемый.

— А фонарик у тебя есть? — спросила я.

— Обижаешь, — Костя вытащил из кармана и протянул мне фонарик.

Направленным лучом света я прочесала эту дорожку, ничего заслуживающего внимания на ней не найдя, потом пошла от парадной в противоположном направлении. Хоть я и не надеялась на столь глупую удачу, мне все-таки повезло.

— Смотри, Костя, — я присела и показала подошедшему Мигулько на рыжие капли и мазки вдоль стены дома. — Смотри, здесь тащили кого-то. И кровь капала. А вот здесь ее размазали.

Костик выхватил у меня фонарик и стал обследовать землю дальше. И нашел явственные следы протекторов шин. Именно от них тянулись мазки и капли.

— На машине привезли? — он посмотрел на меня.

Я кивнула.

— Костя, здесь делали поквартирный обход? Установили личность задержанного?

— Обход сделали, я лично вместе с участковым прошелся по квартирам. Пока все отрицают.

— И Буров сюда притяжения не имел?

— Ну, вот этого я не знаю, но пока данных таких нет. Здесь никто не признался, что Бурова знает.

— Еще вопрос. Чем Бурова ударили?

— Не знаю, Маша. Там, в парадной, орудия нету. Здесь ребята осмотрели окрестности. Мусорные бачки и урны проверили, тоже ничего не нашли.

— Ага. Значит, орудия нет. И при нашем задержанном тоже нет ничего, чем он мог тюкнуть Бурова. Зато ксива буровская в кармане. Куда ж он в таком случае дел орудие убийства, если считать, что он вот только вывалился с места совершения преступления? А?

— Подставили? — Костик полез за новой сигаретой.

— Подставили. Те, кто убил Бурова и привез труп сюда.

— Куда ж он поперся в выходной? Вот дурак, хоть бы меня предупредил... Хотя он до меня мог не дозвониться.

— Послушай, Костя, мне ребенок сказал, что мне кто-то звонил днем. У Бурова мобильника не было?

— Что ты, откуда? А вот телефонная карта была. Пойдем-ка, посмотрим.

Мы вошли в парадную, и сразу увидели рядом с телом на листке бумаги, расстеленном на полу, все буровское богатство, аккуратно вынутое у него из карманов: одноразовая зажигалка, старенький бумажник, перочинный нож и таксофонная карта. Отлично; можно будет проверить, звонил он мне или нет.

Может, телефонная карта хранит сведения и о другом звонке — связанном с убийством. Хуже, если Буров звонил из кабинета или ему звонили в кабинет.

Мы с Мигулько рассказали дежурному следователю, занятому протоколом, о том, какие следы мы обнаружили на улице. Следователь пообещал, что все зафиксирует. Здесь вроде бы все шло как надо, и я, отведя Мигулько в сторону, предложила ему не терять времени — поехать в наше РУВД и открыть кабинет Бурова. Вдруг там есть хоть что-то, что натолкнет нас на разгадку. После того как стало ясно, что труп Бурова привезли сюда на машине, в «пьяное» разбойное нападение уже не верилось.

— Смотри, — рассуждала я по дороге, — если его сюда привезли аж на машине, значит, его убили в таком месте, которое само по себе может указать на убийцу. Значит, надо искать место, где его убили.

— Остались сущие пустяки — найти это место, — цедил Костя. — Как ты себе это представляешь?

Я пока себе этого не представляла, хотя некая смутная идея брезжила в мозгу, но никак не могла оформиться во что-то конкретное.

В дежурке РУВД нас встретили сочувственными взглядами, и явно рассчитывали на подробности, но Костя, ответив на слова утешения, быстро прошел наверх, а я поторопилась за ним.

Поднявшись в убойный отдел, мы немного постояли возле двери в буровский кабинет, невольно оттягивая момент, когда мы войдем туда. Войдем и осознаем, что хозяина кабинета уже нет в живых. Потом Костя достал связку ключей и, выбрав нужный, открыл кабинет; я заметила, что руки у него слегка дрожали.

Остановившись на пороге, мы обвели кабинет взглядом.

Вот на подоконнике вымытые и перевернутые бокалы, из которых мы пили коньяк в ночь с пятницы на субботу. В углу у сейфа стоит пластиковая бутылка с коньяком; насколько я могла судить, содержимого в ней с пятницы не уменьшилось, значит, после нашего ухода Буров не пил в одиночестве.

Все в кабинете было так же, как в пятницу; только Бурова уже не было в живых. Обводя глазами кабинет, я видела перед собой замызганный пол парадной и кровь вокруг трупа. Мигулько присел на диван и обхватил голову руками. Я присела рядом и, выждав некоторое время, тронула его за рукав.

— Костя, — позвала я, — какими делами он занимался в последнее время? Не мог он начать что-то раскручивать и наступить кому-то на хвост?

Костя поднял голову.

— Нет, — уверенно сказал он. — Ничего такого взрывоопасного у Лехи не было. Он месяц всего работал; за такое время врагов не наживешь.

— Как знать, — я покачала головой. — Давай посмотрим его бумаги.

— Давай, — Костя слабо улыбнулся. — Леха нам время сэкономил, все тут — и место работы, и место жительства. Эх.

Пока Костя размышлял, стоит ли приглашать начальников и создавать комиссию для того, чтобы вскрыть сейф своего покойного сотрудника, я подошла к шкафу, распахнула его дверцы и снова пробежалась глазами по полкам. Аккуратно расставленный чайный сервиз, не мейсенского фарфора, а значительно попроще, постельные принадлежности — это я уже видела. Я присела и заглянула на нижнюю полку. Там стояла старенькая спортивная сумка, форменные ботинки, а в угол были задвинуты две пятикилограммовые гантели. Оглянувшись на Мигулько, который все еще совещался сам с собой, я вытащила из шкафа сумку и решительно расстегнула на ней молнию. Так, полиэтиленовый пакет с трусами, носками и майками отложим в сторону; джинсы, носовые платки, бритва, коробка с какими-то гайками. Вот то, что мне нужно: из-под хозяйственных принадлежностей и выудила потрепанную записную книжку с разлохматившимися страничками. В нее были вложены какие-то бумаги — ксерокопии, сложенные вчетверо.

— Костя, — позвала я Мигулько. — давай вот это посмотрим.

Я показала ему свой трофей, и Костя безучастно кивнул.

— Давай, только что ты там найдешь интересного?

— Эх, Костя, — вздохнула я, — ты же сам говорил, что в Питере он врагов нажить еще не успел. А что, если его смерть связана с убийством его жены? А тут какие-нибудь записи важные...

— Маша, — Костя устало поднял на меня глаза, — давай без фантазий. Где убийство его жены и где его убийство... Если тебе так хочется, забирай его архив себе и хоть наизусть его учи. Ты же видишь, этим бумажкам сто лет в обед. Они все в Коробицине написаны. А Леху убили в Питере...

— Хорошо, — я не стала спорить. — А у тебя какие версии?

— Никаких. Для версий мы еще мало знаем.

— Значит, версия о связи его убийства с убийством жены тебе не подходит? А как тебе версия о связи его убийства со смертью актрисы Климановой?

Костя резко повернулся ко мне.

— Не вздумай. При чем тут убийство Климановой?

Я пожала плечами.

— Сама не знаю, Костик. Я же с Буровым познакомилась на ее трупе. Поэтому мне такое в голову пришло. Тем более что он говорил, у него есть какие-то идеи. А вдруг он начал раскрывать и попался?

— Ну какая может быть связь между тем, что Леху стукнули по голове, и самоубийством какой-то актрисы?! — Мигулько почти кричал.

— Ладно, успокойся. А если, выяснится, что актрису все-таки убили?

— Тогда я в запой уйду. Только этого убийства мне еще не хватало.

— Ладно, Костик. Я завтра съезжу на вскрытие. А все-таки прикинь: смерть актрисы была последним происшествием в его жизни. Когда мы со Стеценко уходили из отдела, Буров обмолвился, что у него есть какие-то идеи. Утром в субботу он ушел и пропал. Куда он так сорвался?

— Да мало ли... Позвонил ему кто-нибудь, встречу назначил...

— Встречу по поводу чего? Больше тебе скажу — Буров и Климанова могли встречаться. Кино с ее участием снимали как раз в Коробицине.

— Только этого мне не хватало! — простонал Костик. — Ты пойми, Маша, я сейчас не в состоянии хладнокровно рассуждать. Давай завтра.

— Давай. Так я забираю это? — я показала Косте черную записную книжку Бурова, и он махнул рукой.

— Забирай. Потом расскажешь.

Оставив Костика в кабинете его погибшего оперативника, я спустилась в дежурную часть, чтобы поклянчить машину. Была уже глубокая ночь; дежурная смена согласилась доставить меня домой в обмен на подробный рассказ о том, что произошло. Пришлось рассказывать.

— А ты знаешь, Маша, — вспомнил помдежурного, толстенький Боря Спицын, — утром в субботу кто-то звонил и интересовался телефоном Бурова. Я только сменился, а Макарыч отошел, и я трубку взял.

— Да? И кто же звонил?

— А хрен его знает. Голос такой странный, как тебе объяснить... Ну, как будто механический. Я сначала даже не разобрал, мужской или женский.

— Механический?

— Ну... Ну как будто неживой какой. Как у привидения.

— А как спрашивал?

Спицын наморщил лоб, силясь воспроизвести все максимально достоверно.

— Значит, так. Спросили: «Это милиция?» Потом: «Как позвонить оперуполномоченному Бурову?» Я спросил, по какому вопросу. Мне ответили — по вопросу убийства. Ну, я думаю, может, важное что. Дал его телефон. А через минут двадцать он вниз проскочил, мне еще рукой махнул... Не могу поверить...

Спицын покрутил круглой стриженой головой.

По дороге домой я пыталась сопоставить известные мне факты из последних двух дней жизни оперуполномоченного Бурова. Утром в субботу ему звонит некто с безжизненным механическим голосом, и через двадцать минут после звонка Буров уходит из РУВД. Он где-то пропадает почти два дня, а в восемь вечера в воскресенье его труп находят в парадной дома, к которому он не имеет никакого притяжения. По словам молоденькой докторши, осматривавшей труп Бурова, его смерть наступила не больше чем за час до обнаружения. Значит, субботу и почти все воскресенье он был жив. Что же он делал все это время?

Убийство Бурова и смерть актрисы Климановой странным образом переплелись в моем усталом мозгу. Улегшись в постель, я почти сразу задремала, и вдруг, как от толчка, проснулась от голоса, прозвучавшего во сне, или наяву, сразу я не разобрала. Безжизненный, лишенный модуляций голос говорил мне прямо в ухо: «Тебя никто не любит, ты должна умереть»... Я села в постели, натягивая на себя одеяло. За стенкой посапывал Гошка, в окно светила луна. Все-таки голос был из сна. Но фраза, которую он сказал, была из яви. Я слышала ее по телефону в квартире Климановой. И адресована она была наверняка ей. И голос был безжизненный, механический. Такой же, как тот, который звонил оперуполномоченному Бурову. Интересно, что же этот голос сказал Бурову? То же, что и актрисе? Я поежилась. Мне стало страшно, и я зажгла свет. Полежав некоторое время со светом, я мысленно рассмеялась над собой. Следователь с большим стажем, не девочка, какого черта я дрожу от страха? Ничего потустороннего не бывает.

Успокоившись, я погасила свет и откинулась на подушку. Но не успела моя голова коснуться подушки, как прямо над моим ухом прозвонил телефонный звонок.

Даже не успев сообразить, сколько времени и кто это может звонить мне глубокой ночью, я тренированным жестом схватила телефонную трубку. Я наловчилась делать это даже с закрытыми глазами, и очень быстро, чтобы ночной трезвон не разбудил Хрюндика.