Решающий довод

Из-за утренней спешки Милованов не надел парадного темно-синего костюма, сшитого в ателье, и модных остроносых английских туфель. И теперь об этом жалел. Приедет в суд, а публика дошлая, все высмотрит: и как платочек из кармана торчит, во что одет-обут, какой ручкой пишет... Еще бы, защитник приехал из Москвы!

— Видать, до конца? — спросил пожилой мужчина, давно присматривающийся к Милованову с надеждой посудачить.

Разговаривать не хотелось. Милованов не ответил, рассчитывая, что пассажир отстанет.

— Вот долго смотрю за вами и думаю — нервничает человек. Сначала пальцами по портфельчику стучали, теперь макулатурную книгу открыли... Интересная, а не читаете, все в окно смотрите... Значит, какая-то забота у вас...

Навязчивых людей Милованов не любил. «Будет с разговорами приставать — пересяду на соседнюю скамейку».

— А вы налегке. Значит, едете ненадолго, — продолжал попутчик. — И портфельчик — значит, по делам...

«Этому только инспектором уголовного розыска работать», — подумал Виталий Андреевич, удивляясь наблюдательности незнакомца. Тот, воодушевившись, заторопился:

— Не обижайтесь, пожалуйста, мил человек, на меня. Люблю общество, путь долгий, а с хорошим человеком поговорить — одно удовольствие. Смотрю, едет человек интеллигентный, по делам. На строителя не похожи — ботиночки не соответствуют. Мог бы сказать — работаете по научной части, только в Захаровске почему-то нет научных учреждений...

— Откуда же вы так хорошо знаете город, если в нем не живете?

Пришла очередь удивляться попутчику.

— Почему вы решили, что я не живу в Захаровске? — растягивая слова, произнес он.

— Рано из Москвы едете. При себе у вас нет вещей, а такое с провинциалами не бывает. Если поедут в столицу — наденут самое лучшее, а не походный костюм, который сейчас на вас, да гостинцев в столице накупят...

— Раз вы так тонко все подмечаете, значит, человек умный, тем более приятно с вами побеседовать. Мне кажется, я догадался — вы врач и едете консультировать больных.

Милованов с добродушной улыбкой рассматривал человека, так искренне обрадовавшегося начавшемуся разговору.

— Вы смотрите, что пишут! — воскликнул попутчик и достал из кармана сложенную газету. — Врачи спасли новорожденную девочку. Десять профессоров делали ей операцию, уникальную... Небось, сколько денег на лечение ухлопали — тыщи!

Милованов снисходительно слушал пассажира.

— ...Раньше, когда врачей было мало, лекарств не хватало, женщины рожали по семь, восемь, десять и больше детей. Выживали только сильные дети. Сто лет назад люди в молодом возрасте большие дела делали, а сейчас до сорока лет числят себя несовершеннолетними, а после сорока метят на пенсию...

Стараясь вновь настроиться на предстоящий процесс, Милованов теперь не вслушивался в то, что говорит попутчик. Виталий Андреевич понимал, что он столкнется с определенными трудностями, преодолевать которые ему предстоит без посторонней помощи, полагаясь только на себя. В Москве, когда возникали сложные ситуации, во время перерыва в суде он звонил друзьям и консультировался. Там, в Захаровске, это исключалось. Все вопросы по тактике допросов, по проверке неожиданно возникшей версии он должен решать сам, быстро и безошибочно.

— Нет, вот, смотрите, селекция... — не унимался незнакомый попутчик, — чтобы вырастить хороший урожай, в землю сеют отборные семена. А от плохого зернышка хорошего колоска не будет...

Виталий Андреевич смотрел на пассажира: тот разошелся, говорил увлеченно. Скорее для себя. Спорить с ним, переубеждать его было бесполезно, слишком уверенно и безапелляционно излагал он свои мысли.

— И все же любопытно, кем же вы работаете? — продолжал допытываться попутчик.

— Юрист я.

— Это интересно... — Попутчик замолчал, пристально разглядывая Милованова. — А насчет меня вы и угадали, и нет. Сейчас живу у дочери в Москве, но под Захаровском действительно бываю часто. Сад у меня там, недалеко от деревень Нестерово и Ярцево, после войны посадил...

Милованов вспомнил, что деревня Нестерово находится рядом с Болчево.

— А вы по каким делам? — как бы между прочим спросил попутчик.

— По уголовным. Вот еду защищать одного. В Болчево мальчишку сшиб, наверное, слышали...

— Да, что-то люди рассказывали, но подробности забыл, от Болчево до нас километров двадцать с лишком будет.

Между тем в их вагон со всего состава стали собираться расчетливые пассажиры, чтобы после остановки электрички добежать побыстрее до автобуса. Значит, до конечной станции уже недалеко.

— Не знаю, как вас звать-величать, но, видно, пора нам прощаться, — сказал Милованов, видя, что его собеседник снял с вешалки плащ и поставил на колени саквояж.

— Величать меня Родионом Кузьмичом...

Когда электричка остановилась и раскрылись двери, пассажиры поспешили к автобусу. Увлекаемый толпой, Виталий Андреевич тоже было бросился вперед, но вовремя остановился. Ему, московскому адвокату, не подобает скакать, как кенгуру. Виталий Андреевич, приосанившись, направился на привокзальную площадь. Идти пришлось по коридору, образованному двумя рядами женщин, торгующих яблоками, ягодами, семечками, какими-то сушеными травами. Родион Кузьмич семенил сзади, стараясь не отставать.

— Ух и воздух! — приостановившись, вздохнул полной грудью Виталий Андреевич. — Не то что в Москве! Лет сто можно прожить!

— Да, воздух здесь как молодой квас, в голову так и бьет, — поддержал попутчик. — А вот отъехать километров двадцать в сторону...

На привокзальной площади стояло несколько автобусов, которые уже были наполовину заполнены. Милованов, выбирая сухие места, пробирался к автобусной остановке.

Предприимчивый таксист искал четвертого пассажира. Площадь была окружена многочисленными палатками, окрашенными в синий цвет. Около телеграфного столба, запряженный в обшарпанную телегу, стоял гнедой мерин с выжженной на крупе двузначной цифрой. Он скорее по привычке, чем по необходимости, лениво махал хвостом (слепни и мухи уснули до следующей весны). Облокотившись на край телеги, посверкивая цыганскими глазами из-под надвинутой на самые брови шестиклинки, худощавый мужичок высматривал какую-нибудь бабку с неподъемными вещами.

— Не вы будете адвокат из Москвы? — окликнул Милованова молодой мужчина в кожаной на молнии куртке, покручивая на указательном пальце связку ключей.

— Он самый, а в чем дело?

Несколько секунд мужчина в куртке оценивающе разглядывал Милованова, потом широко улыбнулся, подскочил, выхватил портфель.

— Виталий Андреевич, дорогой, а я приехал вас встречать! Мне обрисовала тетя Маша вашу внешность, да народу много... Прошу к машине, — кивнул он головой в сторону «Жигулей» так, будто там стояла «Чайка». Лицо его светилось, он, тщательно вытерев ладонь платком, протянул ее Милованову:

— Валера!

Профессиональным взглядом Милованов осмотрел переднюю часть Валериной машины. Никаких повреждений или следов ремонта он не обнаружил. Родион Кузьмич стоял рядом, не зная, как поступить дальше. Узнав, что он случайный попутчик, Валера посмотрел на него таким взглядом, словно тот хочет задарма прокатиться в царской карете. После чего Родион Кузьмич, поклонившись Виталию Андреевичу, пошел на автобусную остановку.

«Жигули» были чистенькими и ухоженными не только внутри, но и снаружи — видно, хозяин много времени уделял машине.

Милованов удобно устроился на заднем сиденье. От вокзала до центра города недалеко — километра четыре. Но вел машину Валерий осторожно, объезжая выбоины, залитые осенней водой. Виталий Андреевич представил себя в роли следователя в этом Захаровске. Кто бы его встретил? Пришлось бы трястись в обшарпанном районном автобусе. «Нет, и в работе защитника есть свои преимущества!» — попытался подбодрить себя Милованов, ощущая, как по мере приближения процесса его захлестывает волнение.

— Родственник я Грише Гаврилову, — прервал молчание Валерий. — Вот видите, как у нас тут бывает. Судят невиновного... Но мы так дело не оставим, до Верховного Суда дойдем, правду найдем. Если потребуется, сто защитников будут защищать, — подбирая слова, продолжал он, словно желая показать, какие они, родственники, дружные, готовые помочь друг другу.

Эти рассуждения несколько задели Милованова.

— Как невиновного? Виновность Гаврилова подтверждается материалами дела...

— Да так, Гринька никакого преступления не совершал...

Такое категоричное заявление Милованову не понравилось.

— Откуда же вам известно, что Гаврилов не совершал наезда, он что, вам об этом лично говорил? — спросил Виталий Андреевич, намекая на то, что подсудимый сразу же был арестован как опасный преступник и Валерий не мог с ним разговаривать.

— Да я про другое: угнали машину, мальчишку задавили, а Григорий под руками оказался, тем более пьяный. Схватили его, вот и пытаются доказать, что он преступник.

— Если Гаврилов невиновен, зачем же вы, родственники, пригласили защитника из Москвы? Пригласили бы захаровского, он местность и людей лучше знает. Ему разобраться легче...

— Здешние юристы почти два месяца разбирались и сошлись на том, что виноват Григорий. Поэтому вас и наняли. Вы уж постарайтесь, пожалуйста, век не забудем, если оправдают, за нами не заржавеет. А то пострадает ни за что Гриша, упекут, чего доброго, туда, где Макар телят не пас.

Милованова покоробило от этого «наняли». Но Валерию он ничего не сказал. Враз не перевоспитаешь человека.

— Евгения Петровна, судья наша, больно строга, особенно пьяных не любит, — продолжал Валерий. — А в тот день Гриша на моей свадьбе гулял, ну выпил, соответственно, за мою счастливую жизнь... Вы уж постарайтесь... Век не забудем...

За поворотом показалась обширная для такого городка площадь. Валерий остановил машину у старинного двухэтажного дома, возле которого толпился народ. Виталий Андреевич еще раз пожалел о том, что не надел своего лучшего костюма...

В зале было тихо. Люди заходили осторожно, нерешительно, говорили шепотом. Полная блондинка в очках — секретарь судебного заседания, услышав, как за высокими спинками судейских кресел скрипнула дверь, приподнялась со стула и торжественно проговорила:

— Прошу встать, суд идет!

Женщина лет тридцати пяти в темном костюме с университетским значком на лацкане встала перед средним креслом с резным гербом республики на деревянной спинке, дождалась, пока двое народных заседателей подошли к своим местам, осмотрела привычно сидящих в зале людей, бросила взгляд на прокурора, защитника, подсудимого.

— Прошу садиться, — негромко сказала она и заняла свое место перед столом, покрытым темно-зеленым сукном. Держалась она уверенно, сдержанно, и Милованов подумал, что с ней будет легко работать. Это и была Макеева — судья, о которой так много ему говорили.

По обе стороны от нее сели народные заседатели. Справа — мужчина лет сорока — сорока пяти с крупными резкими чертами лица, в добротном темно-коричневом двубортном костюме. Слева, ближе к защитнику, расположился мужчина помоложе. Оба нервничали, были бледны, неестественно напряжены, видимо, в судебном процессе они участвовали впервые. Только сейчас, выйдя к судейскому столу, они до конца ощутили всю тяжесть ответственности — от них теперь зависела дальнейшая судьба понурого парня, сидящего всего в нескольких метрах за невысоким деревянным барьером. А ведь скоро, часа через три-четыре, они должны вынести ему приговор.