Шашлык из леопарда

Анна была его лучшим работником. Анна была образцовым хэдхантером. Анна, как он обоснованно подозревал, владела какой-то особой методикой работы, каким-то тайным, абсолютным или почти абсолютным оружием. А всякое абсолютное оружие смертельно опасно и для его владельца. Он, Петер Шлегель, обязан был по долгу службы, ради безопасности собственной корпорации, постичь эту тайну… и значит, все известные средства, за исключением прямого физического воздействия, были допустимы. А в этих средствах и в способах их применения Петер Шлегель разбирался очень хорошо… Он гордился своим отцом — одним из "технических мозгов" Штази, всемогущей спецслужбы Восточной Германии, канувшей в легенды и мифы социмперии. Отец Петера, Манфред Шлегель, был другом самого Маркуса Вольфа, главы Штази, единственного "красного" суперособиста, избежавшего репрессий, казалось, единственно по той причине, что его могущество и совершенство его технологий враги ценили едва ли не больше, чем друзья-союзники, в отличие от него, сдавшие всех, за кого было уплачено и не уплачено.

Крепкие связи покойного отца позволили Петеру сделать карьеру на "восточном фронте". Ему были переданы по наследству кое-какие устойчивые связи с российской ФСБ, он обеспечивал некоторые нештатные каналы между ФСБ и нынешней, уже всегерманской охранкой БНД, он чувствовал себя на месте и был вполне доволен жизнью и той игрой, которую в этой жизни вел. Он и вправду считал, что мощные кадровые агентства типа Schneider Hunt выполняют функцию антиподов спецслужб, уравновешивая их деятельность в глобальном масштабе. "Цели противоположны, средства схожи". Равновесие обеспечено соревнованием сходных методик, иначе равновесия сил не достичь…

Уже два с половиной года, со дня своего прихода в компанию, Анна вносила в жизнь Петера Шлегеля чувство легкой опасности, вернее легкой опаски, чего как раз и не хватало в жизни сыну спецотца, по велению сердца отказавшемуся от карьеры прямиком в БНД. Да и какая у него могла быть работа в БНД? Одни бумажки, движение бумажек с докладами… К приятному делу прямой вербовки, к этим психологическим опытам его никогда бы не допустили по тем же наследственным признакам. Полевым хэдхантером он успел поработать, живо освоив все приемы и заскучав. В жизни не хватало чего-то "секретного", рискованного — и Анна появилась как нельзя кстати.

Почему же отключилась камера?

Профиль Анны Репиной лег ему на стол через пару месяцев после того, как Schneider Hunt открыла свое отделение в Москве. Первым делом нужно было узнать, кто серьезно работает на этой поляне, кто успел подняться. Петера интересовали, ясное дело, не агентства, а конкретные executives высшего уровня, молодые спецы с хорошим образованием, знанием "национальных особенностей охоты" и мертвой хваткой.

Для начала Петер занялся анализом наиболее значимых перемещений крупных менеджеров на московском рынке брендов. Среди цепочек, привлекших его внимание, одна вывела его на Анну. Он приметил талантливого и успешного топ-маркетолога, обосновавшегося в Nestle — корпорации, славящейся во всем мире своими совершенными кадровыми технологиями. У маркетолога была кричащая фамилия Иванов, и в Nestle он перешел, проработав всего год с небольшим в Pepsico… а Pepsico взяло его из одной успешной, но в глобальном плане совершенно заштатной местной фирмы, занимавшейся импортом тропических фруктов. Допустив, что этот Иванов талантлив, амбициозен и очень везуч, Петер допустил и то, что для такой карьеры таланта и везения мало. Он поднял более глубокий пласт информации и обнаружил, что Иванова на протяжении нескольких лет вело одно кадровое агентство, авторитетное, опять же, только в местных масштабах. К тому времени, когда оно попало под прицел Петера Шлегеля, его контрольный пакет акций уже принадлежал конкуренту Schneider Hunt на российском рынке.

"Не беда", — прозорливо решил Петер Шлегель и отложил профиль Иванова в разработку уже не аналитического отдела, а службы безопасности…Справедливости ради надо заметить, что отложил вместе с парой других профилей. Так он и вышел на Анну Репину, которая вела с песней по жизни талантливого мистера Иванова, умело перепродавая его все более серьезным покупателям. Должное надо отдать, наверно, и мистеру Иванову, который ее не подводил. Петер Шлегель просмотрел профиль Анны Репиной и принял решение: надо брать.

Он был человеком слова, тем более данного самому себе. И у него холодок пробежал по спине, когда он вник в биографию кандидата. У него возникло ощущение, будто он приобрел в Интернет-зоомагазине какую-то змеюку, польстившись на ее красоту и изящество, и уже заплатил за нее по кредитке, и уже похвалился покупкой не только перед друзьями, но и перед своим боссом, тоже большим любителем рептилий, и ее уже везут к нему домой и даже подвозят к двери… и тут только он случайно узнает в Википедии, что эта змеюка страшно опасна и ядовита вся, от зубов до хвоста, как ни тронь… он сразу ощутил присутствие в ней таинственной убойной силы, которую либо нужно использовать на всю мощность, и не только для корпоративных целей, либо вообще не трогать. Чувство это утробное и первобытное владело им пару минут, но потом перешло в нормальный немецкий деловой интерес.

В тот день перед ним лежал профиль, или точнее досье на Анну Владиленовну Репину, 29 лет, родившуюся в Москве. Профиль, как и резюме, начинался с конца… Два года кадровым агентом в московской фирме, специализирующейся, по большей части, на перемещениях маркетологов и корпоративных юристов (фокус прост: хозяйка фирмы вышла из маркетологов, а муж у нее юристом и был). И одновременно — советником директора в крупной компании-провайдере, занимавшейся сетями Интернета и IP-телефонией. А до того два года — помощником прокурора в уголовном процессе. Тут первый раз ёкнуло немецкое сердце. "Судя по всему, могла стать очень успешным прокурором. Немезидой, — подумал тогда Петер Шлегель. — Почему завернула?"

Успешная учеба на юрфаке МГУ не особо впечатлила его, но, проскочив на пять лет в глубину веков, он вновь насторожился. Там возникала какая-то хронологическая неувязка. По одним данным, Анна Репина поступила в таком-то году, а по другим — двумя годами раньше. Он копнул глубже и выкопал какой-то триллер. Анна Репина действительно поступила в МГУ двумя годами раньше, окончив школу в шестнадцать лет, притом под фанфары — отличницей-медалисткой. Через год она внезапно отчислилась из университета и… пропала. Тогда же, чуть раньше ее отчисления, умерла ее мать. Отложив профиль, Петер позвонил, кому надо, и попросил копнуть поглубже. К концу дня выяснилось, что вскоре после смерти матери, юная девушка выписалась из своей квартиры, и квартира была продана. Она объявилась во Владивостоке, поработала там мелкой сошкой в архиве прокуратуры, а потом вернулась в Москву… женой капитана милиции. Брак продержался меньше года. Больше браков не было. Детей тоже не было. И нет.

"Прямо какая-то война с жизнью у нее была! — прозорливо подумал примерный наследник Штази. — А что у нее с отцом?" Оказалось, что отец Анны Репиной, носивший коммунистическое имя Владилен, работал таможенником и оставил семью, когда Анне было три года. Ныне на пенсии, при второй семье, двух детях и трех внуках, что теперь уже малосущественно.

"Так, а что у нее с кандидатами? Одни мужчины?" — подумал Петер, проверил и похвалил себя за догадливость. "Тут нужен не Фрейд, а Адлер с его теориями власти", — подумал он немногим позже. Какой психический или физический недостаток она пытается восполнить стремлением устраивать жизнь мужчинам, которых она, судя по всему, ненавидит? Причем ненавидит с самого детства.

"Вот ты и займешься этим, — сказал себе Петер Шлегель. — Очень интересный экземпляр".

Он снова вгляделся в ее фотографию, сделанную для резюме, а потом перебрал фото, сделанные уже не самим кандидатом, а скрытой камерой на улице. Заглянул еще раз в антропометрию. Некоторые физические нюансы тоже вызвали живое немецкое любопытство. Рост — всего сто шестьдесят три, а на фото выглядит выше. По фигуре, пластике, постановке головы выглядит младше — и возрастом, и должностью… а этот взгляд темных глаз, эта колючая складка на лбу, этот короткий жесткий рот — от сорокалетней бизнес-вумен, прошедшей огонь и воду. Расовый тип немного смазан, как у подавляющего большинства русских… ох уж, эти русские равнины от Смоленска до Урала — по их расфокусированному, волнистому, выпадающему из четкой перспективы ландшафту никогда не определишь, какая народность, с каким характером может здесь проживать и творить какую-то материальную культуру. Петер Шлегель нашел в ее некрупном и, по его вкусу, больше красивом, нежели миловидном лице много всего — и славянского, и татарского и чуть-чуть, но явственно тюркского. Цвет глаз и тип короткой стрижки выдавал натуральную жгучую брюнетку.

Любитель старого кинематографа, Петер Шлегель любил сравнения, бодрившие его мужское чувство. "Вот как если бы у Греты Гарбо отец был бы француз, а мать татарка…"

Вообразив такой генетический фейерверк, Петер Шлегель выдержал еще ровно минуту — ровно одну минуту, чтобы собраться. Походив по кабинету и в итоге присев на угол своего стола руководителя, он взял мобильник и набрал ее служебный номер.

Форма ответа была предсказуемой.

— Анна Репина. Агентство "Кредо-Партнер". Слушаю вас внимательно.

Да, естественный ответ при отсутствии его номера в списке ее контактов.

"Тембр глубже…", — отметил Петер Шлегель и откликнулся в той же октаве, как он хорошо умел делать.

— Петер Шлегель. Агентство "Шнайдер Хант". Сектор руководства. И я рад слушать вас.

Пауза длилась секунды полторы, не больше.

— Чем я могу помочь вам? — В той же октаве и том же тембре "калька" со стандартной английской фразы.

И тут на Петера Шлегеля снизошло откровение. Он подготовил другой код контакта, но выдал экспромт, которым потом очень гордился:

— Я ищу работу…

Они встретились через час в демократичной сетевой кофейне на Садовом Кольце. За окнами было темно и слякотно, а Петер Шлегель был очень доволен: она оказалась именно такой, какой он ее себе и представил, вычислил на основе всей собранной информации. Он предположил, что она будет в костюме деловом, простом, но впечатляющем, и не ошибся: она выбрала для встречи костюмчик Хуго Босс, некогда создавшего идеальную по дизайну военную униформу Третьего Рейха, но эффектно нейтрализовала его легким и ярким миланским шарфиком.

— Разговоры о семье и погоде можно пропустить. Я сразу говорю, что готова сотрудничать… Хотя бы в благодарность за то, что вы появились чуть раньше, чем я предполагала, — обезоруживающе, но не напористо призналась она, не дожидаясь никаких прологов, в том числе и заказанного тирамису.

Этикет ее не беспокоил, она сразу крепко уперлась локтями в стол.

— Очень хорошо, — с немецкой твердостью в оценках констатировал Петер Шлегель, по ее жестам замечая, что она, конечно же, проходила курсы нейролингвистического программирования и теперь дает намек, что это она может, но не обязательно. — Остается, как я понимаю, одна мелочь. Есть такое острое русское слово, многосмысловое… — Он посмаковал его про себя, как одно из любимых лакомств русской языковой кулинарии. — Отмаза… простите.