Спасибо за покупку

Юлька поехала к Валерии.

Дверь ей открыл Славка Колесов.

— Юлик, старуха! — обрадованно воскликнул Славка. — Сколько лет, сколько зим, сколько осеней, сколько вёсеней!

— Вёсеней особенно много, — сказала Юлька, уклоняясь от сложенных в трубочку для дружеского поцелуя Славкиных губ.

— Не будь пуристкой, — предупредил Славка и забубнил: — Русский литературный язык гибок. Он гибок и…

— …и не надо бояться его ломать, — продолжила Юлька. — Он гибок, поэтому гнется и не ломается.

Юлька мысленно себя похвалила. Все-таки она умеет владеть собой и вести светскую беседу, будто ничего не случилось. Умеет, черт возьми, притворяться!

— Умна до шершавости, — несколько непонятно выразился Славка.

— Зато ты глуп до блеска! — Валерия встала, держа правую руку ладонью вперед и растопырив пальцы. Это было похоже на какое-то дикарское приветствие, но таковым не являлось. На правой руке она только что накрасила ногти и опасалась смазать лак. Левую еще предстояло красить. — Юшь, милая! Как ты, что? Звонила тебе раз десять!

— В советской торговле все такие умные? — не унимался Славка, с черной завистью глядя на целующихся подруг. — А если вы такие умные, то почему на работу не являетесь? Почему не посещаете?

Юлька вздрогнула и невольно отстранилась от Валерии. «Откуда он узнал? И что знает, неужели все?» Но Валерия снова притянула Юльку и поцеловала еще раз.

— Этот тип был послан предупредить, чтоб ты не занимала вечер.

Ах, как было бы хорошо прийти сюда с Олегом! Познакомить его с Валерией, с этим невыносимым Славкой, провести чудесный, полный шуток и веселых, занятных разговоров вечер. Какой счастливой, какой удивительно счастливой она могла бы себя чувствовать. Как никогда!

И ведь еще вчера утром это было легко достижимо, было возможно. С тех пор не прошло суток, но за ничтожно малое это время все белое стало черным, а черное сделалось еще черней. За считанные часы перевернулся мир, она сброшена в пустоту, в зловещую бездонную пропасть, где никого нет — ни Олега, ни всех тех, к кому она успела привязаться и, кажется, даже полюбить.

Нервный завод, в котором Юлька находилась с утра и который толкал ее в Химки, в райком, водил туда и сюда по городу, вдруг иссяк. В ней что-то сломалось в один кратчайший миг.

Она, наверное, очень побледнела, и лицо ее, наверное, сморщилось, как печеное яблоко, и даже, наверное, она покачнулась. Иначе зачем бы к ней подскочил испуганный Славка и зачем бы Валерия стала опрокидывать флакончик дорогого французского лака на полировку журнального столика?

Потом она лежала на тахте с двумя диванными подушками под головой, и зубы выбивали звонкую дробь по краю стакана, из которого Славка поил ее водой, а она глупо радовалась, что стакан небьющийся, что не расколется от неуемной этой дроби. Потом Валерия долго сидела рядом с ней, нежно гладя ее по лбу и волосам своей узкой прохладной рукой, и было это приятно и вызывало почему-то слезы, тихие ручьи слез. А Славка суетился и нервно мотался по комнате, предлагая различные лечебные средства, в том числе почему-то горчичники.

Все это фиксировалось в Юлькином мозгу разрозненными, но очень яркими картинками, которые сменялись, как слайды в проекторе, перемежаясь ослепительным светом и темнотой. Ей стало казаться, что она живет в сновидении, но не в своем, а в чьем-то чужом, только в чьем именно, она никак не могла сообразить, и это ее мучило. Потом она, наверное, все-таки уснула, но тут же или очень скоро проснулась. И тут Юльку прорвало. Вся вчерашняя история стала выплескиваться из нее, облекаясь в самые горькие на свете слова и фразы.

Когда все как будто более или менее успокоились, Валерия принялась ласково тормошить Юльку. Просветленные слезами ее прекрасные зеленые глаза источали тепло и уют.

— Не расстраивайся ты, Юшенька, дорогой, милый мой, не надо! Нашла на кого транжирить душу! — Валерия указала на Славку, который был сейчас непривычно по-серьезному задумчив и не играл, по своему обыкновению, во всемирный авторитет. — Вон Слава и раньше говорил, не место тебе в магазине, не надо было туда идти. Пусть себе грызутся, как пауки в банке, из-за своей прибыли-убыли. Такие, как ты, не нужны там — добрые, ранимые. Ну и пусть. Пусть!.. Слав, верно я говорю? Чего молчишь? — Не получив от Славки ответа, Валерия продолжала: — Сказать — не сказать… Да не мучай ты себя всякой ерундой. Не ходи туда больше, и все! Ни за что не ходи! Что они тебе сделают? Да ничего! Ни-че-го ровным счетом!.. Подтверди! — потребовала она от Славки. — Или ты язык проглотил?

Окрик подействовал, и Славка сразу выпал из задумчивости. Он запустил все десять пальцев в свою шевелюру и нещадно там ими заскреб, словно пытался таким способом отрыть единственно верное и мудрое решение, которое поставило бы все на свои места.

— Не чешись! — обозлилась Валерия. — Ну? Говори!

Он заговорил тоном несчастным и извиняющимся.

— Валюша, видишь ли, ты… в общем… Валюш, ты не права!

— То есть как? — искренне и до предела изумилась Валерия. — Я не права? Я?!

Юлька, между прочим, изумилась не меньше. Насколько она могла судить, это был первый случай, чтобы верный Валерии паж, преданный раб, вдруг взбунтовался. Виданное ли дело!

— Слушай, гладиатор… — начала грозно Валерия, но голос ее прервался, зазвучал жалобно и потерянно: — Слав, ты что? Ты серьезно?

Но Славка теперь не выглядел несчастным и, кажется, ни перед кем больше не собирался извиняться.

— Не может Юлик все бросить, не имеет права! Ты пораскинь мозгами, Валюша! Мы с тобой только через много лет станем что-то делать, что-то там нужное или не нужное — не знаю, а она уже. Уже! И ведь действительно полезное!

— С каких пор ты стал сторонником теории малых дел? — попыталась съязвить Валерия. Проявившаяся вдруг Славкина неуправляемость ее оскорбляла.

— Малых? Дела остаются малыми, когда они творятся горсткой людей. Крошечной горсткой! Но если каждый из нас свое маленькое по масштабам дело старается выполнить добросовестно, с полной ответственностью перед собой, перед другими… Понимаешь?.. Если каждый вкладывает частицу себя самого в свое дело, если не изменяет себе, себя не предает, не завязает в трясине благополучного или ленивого равнодушия… Ты понимаешь, что происходит?.. А происходит вот что: малые дела превращаются в большие и зовутся уже не делами, а свер-ше-ни-я-ми!

Последнюю фразу он произнес с поднятым вверх указательным пальцем, затем вскочил и убежал на кухню. Было слышно, как Славка открутил там кран и пил прямо из-под него, с шумом втягивая струю воды. Вернувшись, он снова заговорил:

— Не только благодаря Юлику, конечно, но и благодаря ей тоже, в магазине все стало меняться… Менялся сам подход к работе — вот что, по-моему, важно!.. И ведь, кажется, ничего сногсшибательного они там не сделали — ни наша старуха, ни ее разлюбезный директор, ни Майя, их секретарь комсомола… Ну, улучшили внешний вид магазина, ну, удобств стало побольше, ну, покупателей за людей начали почитать. Все это прекрасно и нужно, кто ж спорит? Только ведь это одна сторона вопроса, поверхность, так сказать, явлений. А вы вглядитесь пристальней! И увидите вы, что проблемы, именуемые производственными, имеют тут глубокую нравственную подоплеку…

— Ну, излагает, — поразилась Валерия. — Чистый Цицерон!

Однако насмешки в ее репликах Юлька не уловила, скорее, удивление и растерянность. Еще Юлька подумала, что Славке давно следовало перестать быть шутилой, Валерия сумела бы это оценить. Сам Славка замечание Валерии пропустил мимо ушей и продолжал с напористой убежденностью:

— То новое, что появилось у Юлика в магазине, было новым, точнее, иным с точки зрения морали, выражало другую психологию. Психологию коммуниста-директора и комсомолок Майи и нашей старухи…

— Слава, Слава! — взмолилась Юлька. Ей сделалось неловко от Славкиных высокопарностей.

— Не перебивай! Мы знаем: новое вступает в борьбу со старым и сила борьбы зависит от степени полярности этих двух начал, их непримиримости. Не вина директора, а тем более Юлика или кого-то другого, что не ведали они об истинном смысле борьбы. Они думали, перед ними лишь безразличие, лень, отсутствие инициативы, бескультурье или обыкновенное хамство…

— Ничего мы такого не думали, Слава! — простонала Юлька. — Мы просто хотели…

— Я знаю, чего вы хотели! — отбрил Славка. С философского своего конька он слезать не собирался. — Я анализирую этическую сторону происшедшего. Не интересно — не слушай. Лучше уйди!

Славка разбушевался, и Юлька посчитала за лучшее примолкнуть.

— А что оказалось? Оказалось, что против них выступает не одно безразличие и лень, но само его ничтожество частнособственнический инстинкт. А это уже не какие-то там отдельные отклонения, это ми-ро-воз-зре-ни-е! Вот так! Чуждое нам совершенно мировоззрение! И мы видим, само оно не исчезает и не сдается, а защищается не на жизнь, а на смерть!.. Так как же можно сдаваться?! Бежать с поля боя? Дезертировать?!

— Ты все-таки полегче, — попросила Валерия.

— Не буду полегче! — бушевал Славка. — И Юлику не советую! — Он воззрился на Юльку, повернув к ней пылающее лицо. — Ты чего гадаешь, сказать или нет, докажут — не докажут. Твое дело, долг твой — обо всем рассказать, а доказывать другие будут, это их работа. И будь добра, успокойся, не отнимут твою Клаву у детей, не тот случай. Напугала ее великанша ваша до смерти. И тебя заодно. Но это только начало. Она всех подомнет, помяни мое слово! Кого-то в испуге будет держать, кого-то купит, кого-то грязью обмажет, так что сам себя человек перестанет узнавать, как ты, например. Ведь частник, собственник — он ничего святого не знает, кроме собственности своей, кроме наживы, приобретательства, кроме того, чтобы под себя грести!.. Тебя же в школе учили, говорили про все про это, забыла?.. Спешишь в кусты спрятаться, когда частнику морду надо квасить, чтоб знал наших! Чтоб не лез!

— Дон Кихот она, да? Ее бросили все, одна она осталась. Выгнали, бросили, не поверили, что не обвешивала, никто не подумал, не захотел понять, что Юшка скорее умрет, чем кого-нибудь обманет, поступит нечестно! А позору какому предали?! Какому позору! Взяли и исхлестали кнутом на площади! Разве не так?.. И ты еще требуешь, чтобы она… Чтобы Юшка…

Валерия смотрела на Славку с такой отчаянной ненавистью, что Юлька, которой вполне хватало своих переживаний, стала переживать еще и за взбунтовавшегося гладиатора, понимала — ему несдобровать. Однако проникшая было в нее жалость живо улетучилась, когда она еще раз боязливо заглянула в прищуренные, но от того не менее прекрасные глаза подруги. По части ненависти в них был полный порядок, они по-прежнему ее источали в неограниченном количестве.

Это и навело Юльку на одну успокоительную мысль. «Уж не от подобной ли ненависти, — подумала она, — всего один шаг до любви? Не от такой ли?..» Славке данная мысль прийти в голову, конечно, не могла, поскольку была слишком смелой даже для этого безумного храбреца.

Выразительное молчание, установившееся в комнате, прервал телефонный звонок. Валерия резко сорвала трубку и так же резко бросила: «Да!» Но голос ее сразу смягчился, едва она услышала ответ.