Мельпомена

– Позвольте мне поехать с Рене, – опустив все приветствия, сказал Филипп. – Я вижу, что ему сложно показываться на людях, и с этим я легко помогу.

– Какое благородство, – ехидно отвечала Аида. – В этом нет никакой необходимости, мсье Лавуан. Мальчик сам прекрасно справиться, к тому же, там и для одного работы маловато, не то, что для двоих.

– Может и так, но, как Вы сказали ранее: каждый должен вносить свой вклад, – парировал Филипп. – В вашем лагере я недавно, – обращался он теперь скорее к толпе, нежели к девушке, – и чувствую себя обузой, что неприемлемо. Я хочу помогать вам, и считаю, что поездка с Рене ничуть не хуже других начал…

– Если хотите начать, можете помочь Гаспару перетаскать сено…

– Да, но Гаспар и сам прекрасно справляется, – здесь толпа начала роптать в знак поддержки, пусть и не особо активной, – а вот Рене совсем не уверен в своих силах. Мы поможем друг другу.

Аида, хотевшая было начать очередной спор, услышала перешептывание толпы, которая, очевидно, поддерживала инициативу Филиппа. Писатель понимал, что слова стоит подбирать аккуратно, ведь сейчас девушка стоит перед выбором: потерять часть авторитета или же показать свою силу. С учетом обстоятельств оба варианта не прельщали Аиду. Что так, что этак она бы проиграла, и сейчас просто хладнокровно взвешивала, где бы ее проигрыш не был так плох.

– Хорошо, мсье Лавуан, – согласилась атаманша. – Да будет так. Помогите Рене, может он заодно научится также забалтывать продавцов на рынках, а то уж больно много денег мы тратим на ту гадость, что они продают.

Лавуан быстро сел на козлы и взял в руки поводья. Рене же начал обходить повозку, чтобы сесть рядом. В этот момент к писателю и подошла Аида.

– Я знаю, что Вы не по доброте душевной решили помочь бедному Рене, – сказала она полушепотом, так, чтобы никто кроме них двоих не знал предмета разговора. – Зачем бы Вы ни ехали в город, прошу, ни во что не впутывайте мальчика. Даже простой базар для него является адом на земле, не говоря уже о Ваших городских интрижках. Мне неинтересно, что Вами движет. Мне интересна лишь безопасность Рене и нашего продовольствия. Я ясно выразилась?

Филипп ответил лишь покорным кивком. Спорить с властной дамой в такой ситуации было делом гиблым, к тому же в планы Лавуана не входило бросать Рене на произвол судьбы в большом многолюдном городе. Француз хотел было объяснить все это, но ему очень сильно противел приказной тон атаманши. Так что сейчас Филипп молчал из некоего протеста против грубости в свой адрес, как бы глупо и нелепо это не звучало со стороны.

Тем временем Рене сел рядом с Лавуаном, завернувшись в свой старый, разве что не замшелый, плед, и путники выдвинулись навстречу городу. Несмотря на то, что большую часть пути молодые люди провели в молчании – Лавуан по причине своей задумчивости и попытках представить, что же ждет его в родном доме, Рене из своей природной скромности и робости – тем не менее, дорога домой казалась куда как спешней нежели по пути в лагерь. Лошади преодолевали гигантское, по меркам Филиппа, расстояние за считанные минуты, что приводило писателя в восторг.

– Впервые вижу, чтобы кто-то так спешил на рынок, – улыбнулся Рене. – Если продолжите в таком темпе – загоните лошадей, мсье Лавуан. Рынок никуда не переедет.

– Рынок может и не переедет, – согласился Филипп, – а вот многие важные люди – вполне возможно.

Рене не вполне понимал, о чем собственно идет речь, но предпочел не начинать долгий расспрос. Судя по увиденному поведению, Лавуан понимал, что мальчик вообще не склонен к лишней болтовне, и всегда говорит по делу. Разумеется, не всякое слово, соскользнувшее с губ Рене несло глубокий смысл, в качестве примера Филиппу вспоминался тот же разговор в шатре, который был мягко говоря пустым и лишь тешил эго писателя. Но пустота диалога для одних вовсе не обесценивает его в глазах других. Видимо Рене считал все сказанное невероятно важным к произнесению.

Уже по прошествии часа показался город, чьи дома виднелись с небольшого холма. Яркие улицы города с распростертыми объятиями встречали новоприбывших. Стены первых домов, сразу на въезде в город, были полностью облеплены многочисленными цветными афишами. Филипп остановил повозку и спрыгнул вниз на пыльную дорогу.

– Мсье Лавуан, – громко насколько был способен произнес Рене. – Рынок чуть дальше!

Писатель проигнорировал выкрик, машинально отмахнувшись. Взгляд Лавуана быстро скользил по всем афишам, чтобы выцепить что-то интересное. «Открытие нового облагороженного сада в предместьях города». Только дурак пойдет туда в воскресенье. Всем разумным людям известно, что прогулки нужны прежде всего для новых правильных знакомств с особами из влиятельных кругов, коих можно встретить гуляющих то тут, то там. Но не в воскресенье. В воскресенье все они отдыхают от долгих недельных прогулок. Да и не пристало таким высоким господам якшаться с нашедшими единственный выходной простолюдинами. «Новые дивные животные! Редкие экземпляры из Сада Акклиматизации Парижа!». Эти диковинки гостят уже не первый месяц. Право, развлечение на один раз – не более. Не знаю насколько нужно быть темным человеком, чтобы то и дело приходить таращиться на экзотических животных. Далее следовали многочисленные плакаты заезжих шутов, дрессировщиков, нескольких шарманщиков и прочих любителей легкого заработка. Лето прошло, теперь, когда все толстосумы уехали в родной Париж, денег этой ораве проходимцев никто не подаст. Скоро улицы опустеют и придет зима. «Впервые за долгое время проводится международный шахматный турнир». Здесь Лавуан остановил свой взор на невзрачном плакате с маленькой белой пешкой посредине, датированный вчерашним днем. «Уже завтра вечером многоуважаемая публика сможет лицезреть на бульваре С.-Д. важнейшее событие мира шахмат. Спешите приветствовать гостей из других стран!». Турнир уже завтра! Неужели прошло так много времени? Мысли Филиппа устремились к воображаемой встречи с возлюбленной. На несколько минут он впал в своеобразный транс, из которого его сумел вывести лишь сильный толчок в плечо.

– Мсье Лавуан, – ругался Рене, – мы опоздаем на рынок. Если не поспешим – лучшие товары раскупят. На рынок нужно ходить поутру – это всем известно.

– Да, уже пора, – согласился Филипп, отдавая себе отчет в данном атаманше обещании вернуть и мальчика, и припасы.

Спешно взгромоздившись обратно на козлы, путники пустились быстро, насколько позволяли все еще многолюдные улицы города, в порт. Шум, исходивший из каждого уголка, оглушал гостей. Лавуан, за то недолгое время, что пребывал в лагере, успел привыкнуть к невероятной тишине природы, нарушавшимся разве что громким стрекотанием насекомых, да пением птиц. Наверное, и здесь они поют, но за шумом бесконечного количества людей ничего не услышать. Все равно, что пытаться разглядеть звезды в ночном небе, стоя возле фонаря. В рабочих районах гул стоял куда сильнее, чем в остальных. Филипп это объяснял низким уровнем общения рабочих. Чем речь глупее, тем громче ее произносят. Однако сейчас, приобщившись к не самым интеллектуальным слоям населения, он пенял скорее на сложную работу, где крик – просто необходимая часть процесса, без которой, увы, работа будет не выполнена. Как можно докричаться до своего подчиненного, коли все вокруг галдят, как на базаре? Разумеется, нужно пытаться перекричать их. На секунду Лавуану стало противно от своих попыток оправдать необразованных людей. И быть может он так и продолжал бы пребывать в своих думах, если бы случайно не повертел головой в одном знакомом месте.

На глаза попался уже родной дом. Раньше, когда Филипп пребывал в нем денно и нощно, он и не думал замечать родства в этом месте. Наоборот, эта маленькая комнатушка, пахнувшая плесенью, казалась ему чужим и временным пристанищем. А вот при слове «дом» ему представлялось то самое покосившееся зданьице, где, как он полагал, до сих пор живет его семья. Но сейчас, когда его место – залатанный на скорую руку шалаш, та коморка на последнем этаже уже не казалась нецивильным местом. Филипп остановил повозку.

– Порт дальше, – указал пальцем на продолжение дороги Рене.

– Я знаю, дорогой друг, – Лавуан уже во второй раз спрыгивал с козел в возбужденном состоянии из смеси ностальгии и животного интереса. – Это не займет много времени. Мне нужно кое-что посмотреть.

Парнишка, вновь не понимал, что творится с его спутником, но засиял от счастья, когда услышал слово «друг». Казалось, этого вполне достаточно, чтобы подчинить волю мальчонки своим интересам, чем не пренебрег воспользоваться Лавуан. Быстро поднявшись по знакомым ступеням, писатель замер возле дверей, через которые проходил так часто. Окно дверцы было разбито. Очень неуклюже, возможно даже по неосторожности. Стекло, тем не менее никто убирать не собирался, что удивляло Филиппа. Мадам Бош должна была бы тотчас все прибрать. Такой уж она человек. Быть может она и старая противная карга, но исполнительности ей не занимать. Помимо разбросанного всюду стекла наблюдалась общая неухоженность как снаружи помещения, так и в холле здания, куда поспешил попасть Филипп. Всюду было пыльно, на столике, что стоял в небольшом закутке возле входа, была куча посуды и прочего мусора, ковер, украшавший парадный вход, стал блеклым от грязи что впитал за время отсутствия писателя. В былые времена в этом узком коридоре постоянно бродили люди: порой здесь толпилось так много гостей и постояльцев, что невозможно было банально покинуть здание. Сейчас здесь не было никого. Даже мадам Бош.

Лавуан прошел в комнатку хозяйки. Там было гораздо чище и опрятней, чем снаружи. Очевидно, старушка находила силы наводить чистоту хотя бы здесь. Сейчас она покоилась в своем кресле, где с особым энтузиазмом что-то пряла. Я и не знал, что у нее есть хобби.

– Добрый день, мадам Бош, – слегка поклонился Филипп.

Старуха не сразу обратила внимание на гостя: пряжа на протяжении нескольких секунд не отпускала ее взгляда. Лишь закончив пару крючков, мадам Бош подняла седую голову в поисках нарушителя спокойствия.

– Мсье Лавуан, – сказала она с некоторым отвращением. – Вас едва можно узнать.

– Как и это место, – ответил писатель.

– Ваша правда, – закивала старуха. – Вам оно теперь под стать, – она улыбнулась своими тонкими губами.

– Что здесь произошло?

– Крысы, мсье Лавуан, – пожала плечами мадам Бош. – Крысы.

– Все их так боятся?

– Может и не боятся, но явно брезгуют, в чем их едва ли можно винить. Мне такое соседство тоже не по душе, знаете ли… Вот только мне бежать, увы, некуда.

– Все разбежались? Удивительное дело, конечно.

– Не все, разумеется, – отмахнулась старуха. – Пара человек осталась. Правда и платить стали меньше, раз уж крысы тут по дому шныряют.

– Почему не потравите их?

– Если захотите стать спонсором сего мероприятия – буду премного благодарна, мсье Лавуан. А до тех пор, придержите свои мудрые советы при себе, будьте так любезны.

Несмотря на свое небольшое меценатство в виде скромного пожертвования, до отбывания в места не столь отдаленные, Филипп снова почувствовал стыд за свою нелепую кражу. Сейчас, в и без того подавленном настроении, он взваливал весь груз ответственности за беды, приключившиеся с этим местом, на себя самого. От всего этого на душе становилось невыносимо тяжело.