Музыканты и мстители. Собрание корейской традиционной литературы (XII-XIX вв.)

* * *

Некто по имени Чан Боксон был смотрителем склада серебра при канцелярии губернатора Пхеньяна.

Когда министр Чхэ Чжэгон[165] был губернатором провинции Пхёнан, однажды устроили ревизию на складе и обнаружили недостачу примерно в две тысячи мер серебра. Сам Боксон был очень беден и не мог возместить убыток. По закону его следовало казнить, поэтому он оказался в тюрьме. На следующий день должна была состояться казнь, и жители Пхеньяна все как один очень переживали по этому поводу, стали спорить, даже звучали предложения послать ему в тюрьму вина и еды.

Накануне вечером министр Чхэ отправил в тюрьму своих людей, чтобы посмотреть, что там делается. Оказалось, что в тюрьме Чан Боксон, взяв руки чарку с вином, ведет непринужденный разговор. Вдруг он стал искать бумагу и кисть, сказав людям:

– О смерти нечего сожалеть. Но… если после смерти начнут говорить, что я украл казенное имущество в своекорыстных целях, не станет ли это позором для достойного мужчины? Я оставлю записи, чтобы в будущем они свидетельствовали о моей чистоте.

И, сказав так, начал писать: «Когда у такого-то не имелось средств на похоронные обряды, совершаемые до погребения, так что не во что было одеть покойного, я дал тому столько-то мер серебра. На погребение такого-то я дал столько-то мер серебра. Я отправил замуж такую-то, а на свадьбу такого-то использовал столько-то мер серебра. Для возврата в казну взятого взаймы зерна таким-то, и еще для восполнения растраты, совершенной в местной управе таким-то я выделил всего столько-то мер серебра».

И, записав, произвел подсчеты, так что в сумме получилось чуть более двух тысяч мер серебра.

На следующий день установили шест с флагом, вывели Боксона в поле и поставили на колени. Вот-вот должна была свершиться казнь. Жители Пхеньяна стали возмущаться и кричать:

– Говорят, что сегодня Чан Боксон умрет!

Мужчины и женщины, стар и млад – все как один обступили его, смотрели и плакали. Более ста девушек-певичек кисэн собрались вместе. На головы с волосами, собранными в тугие узлы на затылках, как у замужних женщин, они накинули халаты, так что лиц не было видно. На поле они выстроились в ряд, низко поклонились и запели хором:

Возносим молитвы, возносим молитвы,
Тысячу, десять тысяч раз молимся,
чтобы спасти Чан Боксона.
О, министр Чхэ – господин
из «Красивой местности»[166],
Спасите Чон Боксона.
Если спасете Чан Боксона,
То вознесетесь до должности
главы Государственного совета!
Но даже если и не сможете стать
главой Государственного совета,
То в семье под вашим крылом появится
маленький красивый сыночек,
С изящными шелковыми ленточками в волосах.
Возносим молитвы, возносим молитвы.
Простите Чан Боксона, и по вашему указу
оставьте его в живых.

Еще до того, как закончилась песня, один из низших военных чинов, находившихся в процессии, поставил на землю большущий плетеный сундук и обратился к людям:

– Сегодня день, когда Чан Боксон умрет. Прошу всех, кто хочет его спасти, принести и положить сюда то серебро, которое у вас есть.

В провинции Пхёнан всегда было много серебра, а обычаям присуща роскошность, поэтому почти у всех были серебряные украшения. И в сундук, подобно снегу, посыпались серебряные женские кольца, шпильки, украшения, серебряные ножи в ножнах, серебряные заколки и много другого подобного. Буквально сразу было собрано раза в три-четыре больше, чем мог вместить плетеный сундук. Министр Чхэ высоко оценил личные качества Чан Боксона, поэтому внял просьбам простого народа, отпустил его и еще сам добавил пятьсот мер серебра, чтобы помочь. Так за два дня был полностью разрешен вопрос о добре и зле.

Даже через три дня после того, как освободили Чан

Боксона, нашлось два-три человека, которые приехали из далеких селений, груженые серебром. Услышав, что произошло они, с одной стороны, обрадовались, а с другой – им было стыдно за то, что они прибыли так поздно.

По этому поводу Кёнгымчжа говорил: «Именно

Чан Боксон – странствующий воин. То, что он растратил казенное имущество и взял серебро для частных нужд, согласно закону, действительно заслуживает смертной казни. Но если бы в доме Чан Боксона было полно серебра, зачем ему красть казенное имущество и нарушать государственные законы? Характер у людей нашей страны не слишком изыскан; они скупы в материальном, и мало таких, кто прославился, помогая другим в большом. Хотя Чан Боксон был маловажным служащим в провинциальной управе, у него имелись прекрасные качества, подобные великим странствующим воинам прошлого. Может, потому, что на северо-западе нашей страны обычаи и нравы у людей другие, там проще относятся ко всему мирскому, уважают справедливость и ценят непреклонность и твердость духа?

Недавно один мой знакомый, будучи проездом в Пхеньяне, решил проведать Чан Боксона, но оказалось, что тот уехал в Анчжу и еще не вернулся».