Голубятня на желтой поляне: Роман-трилогия

1

… — Юрка, — сдавленно сказал Глеб.

Яр каждым нервом ощутил это слово, и прошла по каждому нерву резкая электрическая боль. Он остался неподвижным. Но мысленно он рванулся вперед — чтобы увидеть вплотную, разглядеть до последней черточки живое лицо сына. Юрка встретился с ним влажными, полными беды и упрямства глазами, медленно отвернул лицо, вскинул палочки выше прежнего и пропал за желтым языком огня.

Яр почувствовал, как Глеб сказал — одними губами, но уже твердо:

— Тихо, Яр. Всё — потом.

Да. Все потом. Когда не будет Магистра. Чтобы Магистр ничего не понял, ничего не узнал. Врагу нельзя давать лишнюю ниточку. Сиди и молчи…

Изображение опять качнулось, мелькнули фигуры в коричневых шлемах, похожих на каски строителей. Стал виден фундамент башни, береговые камни, прибой над ними. С башни быстрыми тенями срывались тонкие мальчишечьи тела, не долетали до земли и пропадали, косо рванувшись в сторону Теперь все это виделось нечетко, раздерганно. Картинка металась: то камни на ней, то волны, то мелькающий полет мальчишечьих силуэтов. То очень синее небо с белым облаком — таким спокойным и ласковым.

Яр отчаянно хотел увидеть Юрку еще раз. Сначала просто увидеть. А потом уже что-нибудь понять. Он даже не пытался разобраться в сумятице мыслей, они рвались на клочки: «Где?.. Как это случилось?.. Что с ним?.. Он — ветерок?.. Почему Глеб говорил: он вернулся?.. Какое странное лицо! Нет, не странное, знакомое… А это правда Юрка?.. Я же знаю, что Юрка!» .

Фильм кончился, и было странно, даже дико видеть вместо живых мелькающих картин лаковый черный поднос и намалеванные на нем цветы.

— А дальше? — бесцветным голосом спросил Яр.

— Это все, — сказал Магистр.

Яр ощутил маленькую и твердую ладонь Игнатика. Пальцы Игнатика слегка надавили ему на плечо сквозь толстое сукно пиджака: «Держись, Яр. Мы здесь, Яр». Яр чуть заметно шевельнул мускулами плеча: «Да, Тик. Я держусь».

Чита неожиданно резким голосом спросил:

— И зачем же вы нам это показали, Магистр?

— Вы сами хотели, — отозвался Магистр и вежливо повернул к Чите аккуратную профессорскую голову. — Это была иллюстрация.

— Иллюстрация чего? — спросил Чита.

— Какие же вы сволочи! — тихонько сказала Магистру Данка.

Магистр приподнял седые брови.

Глеб откинулся на стуле и сухо задал вопрос:

— Вы что же, хотели нас напугать?

— Пожалуй, нет, — с доброжелательной задумчивостью ответил Магистр. — Я просто пытался быть предельно откровенным. Откровенность — залог будущего союза.

— Вы всё еще надеетесь на союз? — очень серьезно спросил Глеб.

— Да, Глеб Сергеевич.

— После того, что показали?

— А что я показал? То, что было. В конце концов, мальчики сами виноваты, и это была необходимая акция. Взрослых можно убедить, можно напугать, а дети… Это же категория, не поддающаяся логическим схемам.

— Вашим схемам, — глухо сказал Яр и опять ощутил пальцы Тика. — И поэтому вы решили их сжечь. Неподдающихся.

— Ну что вы, в самом деле, Ярослав Игоревич! Никто же из них не погиб! Улетели. Превратились в этих… в ветерков. Тоже форма существования разумной жизни.

— Не все превратились, — сказал Игнатик. — Не врите.

«Не все! — ахнул про себя Яр. — А Юрка?»

— Я не вру, мальчик, — терпеливо сказал Магистр. — Вы видели сами.

— Повторите фильм! — жестко потребовал Игнатик. Яр никогда не слышал у него такого голоса. — Повторите! Самый конец.

— Это невозможно.

— Повторите, Магистр, — сказал Глеб.

— Но это невозможно, уверяю вас. Я очень устал.

— Он врет, — сказал Игнатик. — Ладно, я запомнил. Я повторю.

— Не смейте! — тонко сказал Магистр и попытался встать.

Яр быстро оглянулся на Игнатика. Тот резко побледнел, как бледнеет человек от борьбы с очень сильной болью. На верхней губе у него высыпали крошечные капельки. Металлический поднос тонко задребезжал. Яр метнулся к нему взглядом.

Он снова увидел основание башни, каменистый берег, взлетающую пену прибоя. Только сейчас пенные языки взлетали очень медленно. Так бывает, когда пленку с записью прокручивают с тихой скоростью. И мальчишки падали с башни медленно. Видно было, как у самых камней силуэты их тают, а воздух на этом месте скручивается в прозрачную спираль.

Но не со всеми так случилось. Несколько ребят долетели до земли…

— Что вы делаете… — не то простонал, не то прокричал Магистр. — Я не могу…

…При замедленном движении фильма было видно, как сила удара вдавливает ребячьи тела в мелкую гальку среди камней, потом подбрасывает их на полметра — и мальчишки вытягиваются, уже неподвижные. Кто навзничь, кто ничком.

Яр заледенел, готовясь увидеть среди упавших Юрку. А движение фильма все замедлялось, и наконец кадр застыл совсем. Потом берег и камни стремительно придвинулись.

Между глыб желтого ракушечника лежал мальчик. Он лежал, прильнув щекой к гальке и разметав избитые в кровь ноги. Он сжимал круглые камешки в пальцах выброшенных вперед рук. На нем была порванная зеленая рубашка с квадратным белым воротником, похожим на матросский. Ветер кинул воротник на голову мальчику, и можно было разглядеть лишь рыжеватую ребячью макушку с торчащим пучком волос. Из-под руки мальчика выбралась ящерка — маленькая и проворная. По складкам рукава она взбежала к нему на плечо. И замерла там. Только глазки блестели — живые и умные, как у крошечного человечка.

Глеб с коротким стоном подался вперед.

— Это те, кто не успел стать ветерком, — шепотом сказал Игнатик. И шепот странно, очень громко прозвучал в мертвой, какой-то черной тишине.

Изображение погасло, и поднос с коротким звоном упал. Игнатик, часто дыша, лег головой Яру на плечо.

Магистр негромко хрипел. Он полулежал на стуле, и руки его обвисли почти до пола. Лицо его затвердело, левая бровь наполовину отклеилась и висела над веком грязно-белым клочком.

Магистр заговорил, и голос его теперь напоминал шум от просыпавшихся гвоздей.

— Это нечестно… — сказал Магистр.

— Что? — тихо спросил Глеб. Тихо и страшно.

Магистр, ломаясь в суставах, поднялся. Шлепком ладони приклеил бровь. Приоткрыл твердые губы, стеклянно взглянул на Игнатика. Сказал с той же металлической рассыпчатостью:

— Я теперь вижу, что была ошибка. Мы зря пощадили этого мальчишку.

Игнатик поднял голову над плечом Яра.

— Вы — пощадили? — негромко проговорил он. — Иди-ка ты отсюда… глина.

Чита коротко и деревянно засмеялся.

— Я пойду. Разумеется, — сказал Магистр. — Но… Ярослав Игоревич… Я все же надеюсь еще на одну встречу. Деловую. — Он, не дождавшись ответа, медленно и деревянно вышел за дверь.

Чита, гибкий и бесшумный, двинулся за ним.

«Стой», — в первый миг хотел сказать Яр. И тут же подумал: «Нет, ты сам стой. Решись на удар хоть раз!»

«А потом? — быстро спросил он себя. — Какой будет ответ?»

«Страхом не выиграешь бой».

«А ребята? Если что-то случится с ними?»

«Уже случалось. И не раз».

«А если будет еще хуже?»

«Что — хуже? Боя все равно не миновать. Из-за твоей нерешительности и так хватило бед… Решись хотя бы сейчас. Это совсем легко, ничего не надо делать. Только сидеть и молчать».

Он сидел и молчал. Чита исчез за дверью.

Алька вдруг звонко сказал:

— А на улице солнышко.

Все посмотрели в окно. Серые облака поредели. В разрывах между ними еще была пасмурная дымка, но сквозь нее светило мохнатое солнце, похожее на громадный цветок мать-и-мачехи.

Тик сказал:

— Яр. Там на берегу Юрика не было… Ну, среди тех, кто упал.

Яр закусил губу. Ему было стыдно за свою радость. Юрка сумел улететь, но боль тех, кто разбился, отчаяние их отцов и матерей от этого не стали меньше… Но Юрка улетел. Значит, он ветерок? На какой-то поляне, на площади Города, на морском берегу можно встретить его, прижать к себе хотя бы на минуту… А потом?

А потом он опять улетит — живой и не живой, настоящий и призрачный. И неизвестно, есть у тебя сын или есть только одна печаль по нему. Ты будешь стариться, и наконец тебя не станет, а он будет летать над Планетой вечно — всегда маленький, всегда одинокий. И не сможет доделать то, что начал делать отец. Он останется навсегда двенадцатилетним Юркой. Беззащитным. Ему не страшны ни время, ни боль, ни холод, ни огонь. Но кто защитит его от тоски?

А кто защитит их всех, ветерков?

Яр думал об этом, и были в нем страх, берущая за горло тревога и боль, но в то же время его нервы были настроены на звуки в коридоре.

Там, в отдалении, стучали ребячьи подошвы, слышался смех, несколько раз хлопнула дверь. И наконец поверх этих звуков обозначились легкие знакомые шаги. И Яр как бы увидел Читу, спокойного, гибкого, даже красивого в своем черном спортивном костюме, шагающего между облупленных коридорных стен.

Чита вошел.

…Чита вошел очень спокойный, глянул через очки поверх голов. Только на щеках у него был резкий треугольный румянец. Чита отрывисто сказал:

— С Магистром произошла неприятность. Он шел мимо спортзала. Там играли ребята. Они попали мячиком в Магистра.

— И что? — так же отрывисто спросил Глеб.

Чита заложил руки за спину и прислонился к косяку.

— Ничего… Сначала они испугались. Но я им сказал, что это был фокус. Шутка. Что старшеклассники сделали движущийся манекен, а он оказался непрочным… Ну вот… Осколков много, ребята их таскают в мусорный ящик. Странно, что даже пальто превратилось в гипсовую корку… — Чита вдруг прижался к косяку лбом, будто хотел заплакать. Но сказал жестко и пренебрежительно: — Семьсот двадцать девять единиц интеллекта, а все равно. Хватило одного мячика.

Данка подошла к нему и стала гладить по узкой спине с торчащими под черным трикотажем лопатками.

Алька сказал от окна:

— Это Тик измотал Магистра. Тот еле живой сделался. Мячик его добил.

«А если сейчас их явится сотня или тысяча? — подумал Яр. — Не полуживых, а сильных и беспощадных! Как те, в береговой крепости!» Он подумал это без страха, но с напряжением. Пришло обычное состояние скадермена перед лицом опасных и неведомых сил.

— Чита… — быстро начал Яр.

Но его перебил Алька:

— Ух ты! — Он смотрел в окно, прижимаясь ладонями к стеклу.

— Что? — обернулся Яр.

— Они мчатся сюда целой толпой!

Чита по-кошачьи скользнул за дверь. Глеб выдернул револьвер — видимо, машинально.

— Кто? — спросил Яр.

Алька весело сказал:

— Ветерки!