Инопланетянка варвара (Лиз и Рахош)

— У меня нет семьи.

— Вообще никого? А что на счет твоих родителей?

— Мертвы, — взгляд на его лице отстраненный.

— Понятно. Ни братьев, ни сестер?

Он качает головой.

— Моя мать резонировала для моего отца только один раз.

— Ааа, — Рáхош кажется совсем затерялся в своих мыслях, так что я продолжаю. — У тебя есть близкий друг в твоем племени?

— Вэктал.

Заставить этого парня раскрыть душу, все равно что пытаться вырвать надоедливый зуб.

— Я познакомилась с ним. А что насчет остальных?

Он пристально разглядывает меня.

— А почему тебе хочется это знать?

— Потому что я скоро буду там жить? Они ведь будут и моим племенем? — высказав это вслух, должна признаться, что меня это немного беспокоит. — А вдруг я им не понравлюсь?

Его густые, выступающие брови опускаются, будто он не совсем улавливает смысл вопроса.

— Ты — моя пара. Не может быть такого «нравится» или «не нравится». Ты будешь частью племени.

— Тебе легко говорить, — говорю я ему. — Ты же вырос вместе с ними. Вы все из одного вида. Я же причудливая чужачка, которая никак не прекратит болтать, помнишь?

Долгое время он пристально смотрит на меня непроницаемым взглядом. Ну а потом, после того, как, кажется, прошла целая вечность, он предлагает мне еще один кусок мяса. Я беру его, а он говорит:

— В нашем племени на данный момент всего два детеныша. С Джорджи будет уже три. А если и другие резонируют, будет еще больше.

Я пытаюсь переварить эту информацию.

— А женщины? Сколько женщин?

— Без людей? Четыре, если не учитывать детенышей.

Я бледнею. А это значит, что множество мужчин чахнут, испытывая чувство неудовлетворенности. Может оно и к лучшему, что Рáхош спрятал меня подальше в этой пещере на некоторое время. Я вот гадаю, из-за остальных девушек, которые не резонируют, не будут ли они грызться как собаки из-за остатков ужина.

— А сколько всего мужчин?

— Нас осталось двадцать четыре. Двадцать из них без пары.

— Остались одни?

Он кивает головой, отрезая еще один кусок мяса.

— Жизнь здесь тяжелая. Несколько лет назад из-за неудачной охоты мы потеряли многих из нашего племени. Погибли четыре из наших мужчин и одна женщина, прежде чем мы могли убить та-ли[8], — он потряс головой. — Это было трудное время.

— Звучит очень опасно.

— Именно поэтому женщины больше не охотятся. Дело не в том, что они не могут, а в том, что мы не хотим рисковать существованием племени, подвергая их опасности.

Я открываю рот, чтобы ответить, а он тут же впихивает в него еще один кусок мяса. Это больше похоже на тактику, чтобы заставить замолчать, так что я быстро пережевываю, а затем все-таки продолжаю.

— Но у вас же теперь человеческие девчонки. Это означает, что вы больше не одна большая компания мальчишек. Это увеличивает племя до…, — мгновение я подсчитываю. — Двенадцать человек и тридцать с вашей стороны, ребята, то есть нас насчитывается сорок два. Много охотников.

— Немногие захотят на охоте рисковать своими парами, — говорит он, предложив мне очередной кусок мяса. Я отказываюсь от него, и вместо меня он ест его сам, погруженный в свои мысли. — Многие вообще больше не захотят охотиться.

— А почему?

— Охота по своей сути крайне одиночная и ведется в уединении от других. Мы выходим в снег и вьюгу на длительные периоды времени. Можем уйти на полный оборот лун прежде, чем вернуться домой.

— Это что-то вроде месяца?

Он пожимает плечами.

— Большинство охотится в одиночку. Так легче охватить всю территорию. Мы охотимся на небольших зверей во многих различных направлениях и прячем дичь под снегом, чтобы вернуться за ней позже, когда угодья неприступны, а весь отличный зверь впал в спячку, уйдя со льдов.

— Значит, охотники… проводят много времени одни? Это, наверное, не самое худшее в мире, учитывая, что у вас дома только четыре девушки, — я задумываюсь. — Это то, что ты делаешь?

Он кивает головой.

— Я — охотник и провожу больше времени в дикой природе, чем в племенных пещерах.

— Почему?

— Что почему?

— Почему проводишь больше времени в одиночестве, чем дома?

Его светящиеся синие глаза четко удерживают меня на месте.

— Там у меня ничего нет. Зато в дикой природе я могу оказать ценную помощь для моих людей. Дома мне дано лишь видеть то, что другие имеют и чего у меня нет. Иногда это… тяжело.

Взгляд, которым он смотрит на меня, в очередной раз чрезвычайно собственнический, и я понимаю, что он говорит о парах.

Я с трудом сглатываю. Поэтому он добровольно ссылает себя в изгнание на долгое время, поэтому он не остается возле всех этих счастливых парочек? Мое сердце сжимается от жалости. Теперь понятно, почему Рáхош дерьмово себя чувствует среди людей.

— Проклятье, не заставляй меня жалеть тебя.

Он издает рык и беспощадно отрезает от дичи очередной кусок мяса, затем прожевывает его с ожесточенным выражением на лице.

— Я не нуждаюсь в твоей жалости, женщина.

— Жалость — это все, что ты сегодня от меня получаешь, — я саркастически передразниваю.

Его зубы обнажаются в рыке.

— Я не нахожу твои слова забавными.

— Я не пытаюсь развлечь тебя, — указываю я. Тогда в раздражении я встаю на ноги. — Боже. Ума не приложу, что мне с тобой делать.

— Я хочу свою пару, — говорит он сквозь зубы, неподвижно сидя у костра. — Именно так это происходит. Кхай решил, что мы с тобой должны быть спарены. Ничего из этого не может быть изменено. Ты будешь моей, и все на этом.

— А это так? — я поворачиваюсь обратно к нему и упираю руки в боки. — Я требую отправиться на охоту. — Ну что, выкусил? — он поднимает голову, и я понимаю, что он пытается разобраться в моих словах. — Это — человеческое высказывание, — я огрызаюсь. — Я хочу охотиться и обеспечивать себя. И знаешь, что? Я также хотела бы принимать решения за себя. Когда я смогу сама определять то, чего хочу, черт побери? — я широко раскрываю руки. — Все вокруг меня думают, что лучше знают, чем мне следует заниматься, а ты хоть имеешь представление, чего я хочу? Нет, не имеешь, потому что никто меня об этом не спрашивал.

— Ты хочешь охотиться, — говорит Рáхош бесцветным голосом.

— Неплохо для начинающих.

— Очень хорошо. Утром возьму тебя с собой на охоту.

В удивлении я таращусь на него, хлопая глазами. Его настроение кажется мрачным, но он… собирается взять меня с собой на охоту?

— Серьезно? Вот так просто?

— При условии… — он делает паузу и окидывает меня очередным горячим взглядом.

— Ооо, ну вот, началось, — бормочу я, затем машу ему рукой, чтобы продолжал. Всегда есть какой-то подвох, не так ли? — Выкладывай все до конца.

— Я возьму тебя на охоту, если ляжешь со мной этой ночью, как должны это делать пары.

— Если думаешь, что я собираюсь перепихнуться с тобой за право поохотиться…

— Не для секса. Перепихнуться? — он смотрит на меня с любопытством. — Никакого перепиха. Одни лишь прикосновения. Обнимать друг друга.

Мое подлое маленькое сердце снова сжимается. Он так одинок. Боже, я такая скотина. Бедный Рáхош, застрял с самой упертой женщиной в мире. Я смягчаюсь.

— Пожалуй, я справлюсь с этим.

Рáхош молча кивает, а потом выпрямляется и встает.

— Мы должны убраться в пещере и подготовиться к завтрашней охоте, если собираемся на выход.

— Давай займемся делом, — говорю я, скрывая свое волнение. Правда, я немного нервничаю и трепещу при мысли о том, что сегодня ночью буду спать в его объятиях и позволять ему дотрагиваться до себя. Я в мыслях возвращаюсь к недавнему свирепому облизыванию киски, и ритмичная пульсация желания дрожью прокатывает сквозь меня. Моя вошь тут же начинает мурлыкать настолько громко, что звучит как бензопила. Черт тебя дери, вошь! Ну, прояви хоть какую-то сдержанность, девочка.

Следующие несколько часов мы не спеша занимаемся делами в пещере и, как ни странно, между нами царит дружелюбие. Рáхош делает для меня пару сапог с какой-то очищенной шкурой внутри, которую он приберегал последние несколько дней. Я знала, что он обходился бережно с ней во время потрошения внутренностей и отбросов, используя самих животных, и в результате получились сапоги из жесткой кожи с чем-то вроде меха внутри, чтобы сохранять мои ноги в тепле. По сути, они были немногим больше рукавиц для моих ног с завязками на лодыжках, но, несмотря на это, я была довольна ими. Я работаю над своим луком, и, когда указываю Рáхошу, какой материал мне нужен для тетивы, он достает из своего дорожного мешка нечто, что очень похоже на толстую бечевку. Надеясь на лучшее, я натягиваю свой лук, а затем приступаю к созданию стрел. Их я делаю из кости, а также ребер и костей крыльев чего-то неописуемого, на вид ужасного и похожего на страуса, но с более короткими ногами — четырьмя, кстати — которые, оказывается, подходят идеально. Теперь у меня есть стрелы, которые чуточку короче, чем те, к которым я привыкла, но они легкие и со смертельными иглами в наконечнике после того, как хорошо заточены. Я затачиваю и оперяю свои стрелы, кажется, уже несколько часов, пока костер не гаснет, и я начинаю клевать носом с ножом в руке.

Рaхош вынимает стрелу из моей руки, хотя я изо всех сил стараюсь не засыпать.

— Пора спать, — говорит он мне.

— Ооо, но у меня их всего четыре, — говорю я ему со слабым протестом. — Это совсем немного для охоты.

— Кроме них у нас еще есть копья и ножи. Ты можешь научиться новым способам охоты, — говорит он низким и нежным голосом, когда аккуратно откладывает в сторонку мой лук и стрелы. — Иди и раздевайся, чтобы лечь спать, моя пара.

Мне следовало возразить, что я не его пара, но все, что у меня получилось, — зевок.

— Я могу спать в своей одежде.

— Нет, если мы будем спать как пара, — он бормочет. — Ты именно это мне обещала.

Значит обещала. Меня слишком сильно клонит ко сну, чтобы протестовать, и я не понимаю, насколько сильно вымотана, пока он не поднимает меня на ноги, а мои ноги ощущаются словно желе. Когда Рáхош прислоняет меня к себе и начинает развязывать шнурки на воротнике моей туники, я осознаю, какой он теплый и необыкновенно мягкий, несмотря на твердые защитные наросты вдоль его рук, груди и других частей его тела.

Мои руки сами тянутся к его грудным мышцам, и я потираю их под его жилетом.

— Ты такой мягкий, — я шепчу.

Прикасаться к нему — это как прикасаться… к замше или шкуре лани. На его коже имеется тонкий слой пушка, который я до этого не замечала, но он мягкий и о-Господи-такой-теплый, и я не могу перестать гладить его. На самом деле я не против того, чтобы голой спать с ним, если ощущаешь его именно таким.

Моя вошь, вот же маленькая шлюшка, мурлычет свое согласие.

— Подними руки.

В его голосе слышится мягкая хрипотца, и я вяло поднимаю обе руки вверх, прежде чем даже успеваю задуматься об этом. В следующий момент моя туника быстро удаляется через мою голову, а затем я стою прямо перед ним до пояса голая. Моя вошь у меня в груди напевает, и мои соски твердеют, даже когда я снова зеваю.

— Штаны, — говорит Рáхош, но он не хватает меня и не заставляет чувствовать себя жутко неудобно, поэтому я послушно вышагиваю из них и передаю одежду ему. Сонными глазами я наблюдаю, как он отворачивается и заботливо складывает мои вещи, кладя их рядом. Затем, повернувшись ко мне спиной, он начинает раздеваться.