Стальная маска. Книга 2

— Месть воистину сладка. Когда твоя горячо любимая мамочка бросила меня в пламени, когда она обрекла на гибель моего брата… Я долго думала, за что мне это, чем я заслужила такую боль, — женщина зарыдала навзрыд, стиснула зубы, впилась ногтями в лицо — то были признаки распирающих эмоций. — Но сейчас ты… Ты… познаешь боль, ощутишь мою… месть…

Хозяйка в два шага оказалась у стены, сняла щипцы и, добравшись до Витуса, вцепилась щёчками в клык героя. Боль была неописуемой.

— Открой ротик пошире, барашек! — верещала женщина, надавливая и вырывая клык.

Когда задуманное было реализовано, она отошла на несколько шагов, как бы наблюдая за страданиями юноши. Тот верещал, плевался серебряной кровью, дёргался в кандалах. Насладившись зрелищем, душегуб принялся за новые зверства. Бранши была покрыта тонким выезжающим лезвием. Этот рабочий инструмент, который мастера делали для ремесленников, идеально подходил для пыток. Хозяйка снова оказалась у Витуса, зажала пальцы левой руки основанием щипцов, а следом выпустила доселе скрытое лезвие. Вскоре четыре обрубка оказались на полу. Крик. Стон. Смех. Слёзы. Эйфория! Это был праздник безумия, вечер ужасов…

***

Перед тем, как уйти, душегуб влил в рот Витуса некий раствор, не имеющий вкуса и запаха. Вскоре герой ощутил ужасную боль, волнами прибоя бушующую во всём теле, омывающую каждую мышцу, каждый нерв. Он кричал до хрипоты, вспоминал всех святых, проклинал каждого, кого знал. Это были простые, но действенные пытки. Но за что ему это? В чём он виноват? Ни в чём, ровно как и загадочная госпожа Э.

Эти страдания длились несколько часов, но со временем эффект спал до нуля, и к герою вернулась возможность ясно мыслить. Впрочем, это было лишним, учитывая его измученный вид и повисшее на цепях тело. Он был тушей овцы, готовящейся ко встрече с мясником, рыбой, которую вот-вот выпотрошат — совершенно беспомощный, изнеможённый и готовый к кончине, юноша потерял всякую надежду.

В этот момент он услышал голос, как бы доносящийся в его голове, вернее, в черепной коробке. Он был слабым, подобно тлеющему хворосту, тонким, точно воробьиные песни. Витус узнал его, то был Овид, чей шёпот со временем стал усиливаться, пока не достиг своего пика; отныне брат говорил с ним громко и чётко.

— Витус.

— Замолчи.

— Витус.

— Не смей… Даже… не думай…

— Витус!

— Нет!

— Витус! Хватит скулить, как шавка, это недостойно ни вечного охотника, ни мужчины! У нас есть яйца, бесполезная хрень между ног, поэтому мы всё-таки причисляем себя к сильному полу. Раз так, давай выбираться.

Витус не хотел слышать Овида и тем более давать ему контроль над телом, вспоминая временное помешательство в отрочестве. Тогда он убил детей, а будучи совсем маленьким — насытился охотниками. Нет, он не может так рисковать. Впрочем…

— Ты и правда готов остаться здесь, в этой темнице, отдаться в руки этой суки?

— Оставь меня, оставь меня, оставь меня… — Витус не плакал, он рыдал, шёпотом прогоняя брата.

— Мы не можем умереть, только не здесь. Дай мне контроль над телом, в этот раз всё будет иначе, ты не займёшь моё место, не отключишься.

— Хорошо…

— Хорошо?! Да, да, ты согласен?

— Да… Только условия.

— Мы не в том положении.

— Патриций и Винуен должны выжить. Пожалуйста. Делай, что хочешь, убивай, кого хочешь, только их не трогай.

Овид замолчал, и больше Витус его не слышал. Но вмешательство «извне» были отчётливо заметны. Например, клык юноши снова оказался на месте, как и пальцы левой ладони. То была регенерации, черпаемая «по ту сторону». Отныне юноша не ощущал своего тела; он понимал, что имеет две руки, две ноги, но будто бы не руководил ими, был сторонним наблюдателем. Вскоре скрипнула дверь, раздались шаги. Они были готовы…

***

— Гнида! Ублюдок, гнилой подонок, мать твоя — вытраханная козлами. Пусти меня, Винуен, я ему врежу, я эту суку продажную голыми руками задушу!

Пока Витус подвергался пыткам, его товарищей держали в заточении. Так получилось, что среди пленённых оказался Николай — старый друг Патриция, который, как оказалось, несколько лет тому назад погиб, а на деле дезертировал из армии Ноксуса, перебираясь в Демасию и занимая титул барона. Он уже получил несколько раз, дал столь же крепкий ответ и теперь ожидал новых атак, но старик-кучер мешал бывшему соратнику нанести ему увечья.

Это продолжалось со вчерашнего вечера и до сегодняшнего утра. Сейчас же, когда на дворе полдень, двое некогда сослуживцев расселись по разные стороны камеры и слушали болтовню старика Винуена. Только благодаря ему они не скучают. Как это обычно бывает, когда беда объединяет сердца, наступает момент, как бы примирения, и тогда все дискуссии и споры, обвинения и злословия отходят на вторый план, расступаясь перед совместной работой. Такой момент настал, и двое мужчин, пусть и с обидами друг на друга, принялись размышлять о плане побега.

— Молодчика твоего, чует моё сердце, уже порешали.

— Ты бы за языком следил, Никола, он у тебя, ой, какой длинный. А что до Витуса, то я о нём не беспокоюсь. Он — кот, которого закрыли в коробке с мышами.

— Тогда ему ничего не стоит разорвать эту коробку и уйти, — с удручённой улыбкой сказал блондин, почёсывая бритый подбородок.

— Ты ему не пример.

— Патриций…

— Витус скоро нас спасёт, я уверен. Эй, старик, ты же веришь в своего господина. Вот, то-то же.

— …Это было необходимо. Если бы я не ушёл…

— Эй, рубаки свинорылые, те, что по ту сторону решётки, да, я к вам обращаюсь. Чего лупётки вытаращили? Готовьте сраки, скоро вас будут наказывать по всей суровости закона.

Патриций был уверен в талантах неофита, а потому иного выхода, кроме как дождаться помощи, искать не стал. Несмотря на слова бывшего товарища, Николай не разделял его мнения и вскоре, обособившись с Винуеном, предался разговору о вечном. Говорили о женщинах.

***

На дворе стоял оранжевый закат, по тракту ходили редкие прохожие, то и дело поглядывая на оставленный кем-то экипаж, рядом с которым блеяла овца. Вскоре к ней подошёл человек, достаточно высокий в длинном плаще, перчатках и шляпе, закрывающей лицо. Он сел рядом с животным, прошёлся рукой по её шерсти и заговорил:

— Что я здесь делаю, для чего пришёл, что ищу… Вот ты, шкура блеющая, зачем здесь стоишь, кого ждёшь? Молчишь. Молчи, оно и понятно, потому как твой хозяин — тот ещё идиот. Снова вляпался во что-то, в очередной раз сунулся, куда не надо. Говорила Овечка, предупреждал Волк, брат, возлюбленная, а он всё лезет и лезет. Когда-нибудь ему в зад вобьют кол и поставят в назидания другим. А что? Заслужил. Не гляди на меня так, шкурка блеющая, я знаю твоего хозяина побольше твоего, а потому имею права так о нём отзываться. В каком-то роде я — его палочка-выручалочка, как у волшебниц Ионии. Они те ещё дурнушки…

Окна поместья были зашторены, во дворе сновала охрана, а на мансарде горел свет факелов. Сидевший у экипажа прищурился, залез ладонью под плащ, прошёлся пальцами по лезвиям. Овца заблеяла, уселась на зад и стала глядеть на незнакомца.

— Когда твой хозяин висел на шибенице, я ему не помог. Да, не помог. А знаешь, почему? Что это за осуждающий взгляд в твоих глазах, шкурка блеющая? Я мог помочь, да, но не стал, потому как непосредственная опасность ему не угрожала. Ты наверняка не знаешь всех этих умных слов. Поясню для твоего овечьего мозга: когда твоего хозяина избивают, я смотрю, а когда хотят отрезать яйца, тогда вмешиваюсь. Поняла?

— Бе-е-е-е.

— Славно, шкурка блеющая, вот и славно. Я бы не стал с тобой говорить, не зная, что произошло на том хуторе, кем были те маги и почему ты такая особенная. Верно я говорю? Да… Старик Ворон ещё не совсем из ума выжил, чтобы с тупыми овцами говорить. Не гляди на меня так, не сверли взглядом, пойдём лучше твоего дурака хозяина вытаскивать…

***

Загадочная госпожа Э вновь почтила присутствием своего гостя. Зажгла канделябры, взяла в руки нагайку и замахнулась для удара. Вместо того, чтобы принять глупую месть, герой поднял ноги вверх и саданул стальными ботинками по плечу хозяйки. Она опешила, упала в сторону, подняться снова не смогла. Заложник крепко схватил её за шею, придавил к половицам и застыл в нерешительности; радужки его глаз меняли цвет с тёмно-янтарного на родниковый.

— Нет. Не смей. Да, давай же! Мы должны… Не, ещё рано, она может стать заложником. К чёрту! Убей!

Витус отряхнул головой, влепил себе пощёчину, а следом, крепкой хваткой вцепившись в госпожу Э, заставил её подняться. Обвязал ей горло нагайкой и, избавившись от стальных ботинок, поволок в сторону стола, где располагалось его имущество. Единственное, что взял герой, была стальная маска — память о матери.

— Где мои товарищи?!

— Подвал, — скрипя зубами, ответила хозяйка.

Она не сопротивлялась, когда её тащили, не стала звать на помощь и приказала стражам разойтись. Те неуверенно пятились назад, пропуская юношу вперёд и позволяя добраться до подвального помещения. Там и правда своей участи ждало трио заключённых. Завидев Витуса, Патриций закричал:

— Готовь жопу, хрен моржовый! Витус! А, Витус! Это ты, наконец-то, что-то ты опаздываешь! — мужчина стал барабанить по решётке, танцующими движениями праздновать победу. — Ну что, гадёныши, в портки уже наклали?! Аха-ха, это мой мальчик, юное дарование! Видишь, Николай, у этого мальца есть честь. Он в беде не бросит!

Вскоре камера была открыта, и вырвавшиеся из передряги герои были готовы уходить. Приспешники дамы, как и было приказано, не вмешивались, но взгляд их был презрительным, а ладони застыли на ножнах. Они покинули подвал и вышли во двор. Всё это время хозяйка поместья была в заложниках у Витуса, который для пущего эффекта придавил лезвие кортика к её шее.

— Убейте их! Убейте! Убейте! — внезапно стала верещать она, явно охваченная паникой, страхом за собственную жизнь и адреналином.

Арбалетчики приготовились стрелять, мечники обнажили сталь. Всего секунда, и герои были окружены со всех сторон. Послышался свист болтов, Винуен упал на землю, свернувшись калачиком, остальные были слишком шокированы, чтобы предпринять хоть что-нибудь. В одночасье солнце скрылось, наступило затмение, а следом… Нет, это невозможно описать, даже увидев, пережив подобное, мы до сих пор не верим в случившееся. Два вороньих крыла застыли на небе, совершили широкие взмахи, а следом были перья, много перьев. Они предрекали кончину, и каждый, увидевший это чудо, сложил свою голову. Как только тела пали ниц, солнце вновь показалось на небе, а на землю камнем вниз приземлился Ворон.

— Ворон! — вскрикнул Витус.

— Ворон… — заливаясь слезами промычала хозяйка.

— Еби меня в зад, вот это… — не находил слов Патриций.

— Чудо, — докончил за ним Николай, пока Винуен старательно молился.

Пришедший впился взглядом в госпожу Э, взгляд его был недобрым: он будто бы становился сталью, что пронизывает плоть. Встряхнул крыльями, покрутил головой и подошёл к женщине, пальцем поднимая её подбородок.

— Хитрая лисичка решила играть в игры для больших умов?

— Я не…

— Решила обмануть мудрого ворона.