Still got the blues

Still got the blues

Пьянка — самый паскудный способ решать проблемы, но другого у меня сейчас нет. До открытия Рождественского бала меньше часа, но я сижу здесь, в Восточной башне, и вылезать не собираюсь.

Пальцы сами трогают струны, и я уже не могу молчать, надо хоть как-то избавиться от этой больной безнадеги…

— Used to be so easy

To give my heart away

But I've found that

the hard way

Is a price you have to pay

I found that that love

Was no friend of mine

I should have known

Time after time…

Я не пойду на этот бал, ведь там будет она. Моя Роза. Вернее, уже не моя.

«Не моя» отзывается в груди ясным тонко режущим стоном, и так хочется закричать, но лорды не кричат, и поэтому я пою.

— So long, it was so long ago

But I still got the blues

for you…

А еще лорды не играют на гитаре блюзы, не курят дешевых сигарет и не спят вповалку на ковре у камина в гостиной Хаффлпаффа. Здесь лордов нет, лорды все в Париже.

Отец, как ты верно все просчитал! Ты лишил меня титула и наследства, прекрасно зная, что рано или поздно я стану страдать от этой потери. Как жаль, что я это понял только теперь. Может, ты ждал, что я приползу к тебе на коленях и стану умолять о прощении? Все просчитал, но вот здесь — просчитался. Я не приползу.

Но, черт возьми… неужели титул и состояние — главное в человеке?! Роза, моя Роза! Нет, не моя… Я всегда был уверен в ней, не мог даже представить, что когда-нибудь кто-нибудь отберет ее у меня. Нет, «отберет» — неправильное слово. Человек не козел на поводке, его нельзя увести. Я не мог подумать, что моя Роза предпочтет мне другого…

А собственно, почему нет? Кто я такой? Это раньше я был лорд Малфой, а сейчас… Что я могу ей предложить, кроме себя и своего блюза?

— Used to be so easy

To fall in love again

I've found that the hard way

It's a way that leads to pain…

Я взорву Дурмштранг. Нет, я взорву Министерство образования. Нет, я зааважу Эриха фон Леманна. С него все началось. Этот титулованный герцогский отпрыск, прибывший во главе делегации из Дурмштранга, сразу положил глаз на мою Розу. Ухлестывал за ней, как одержимый — еще бы, дочь Героев войны! А я только посмеивался, и напрочь забыл, что у него родословная, как у хорошей борзой, и капитал, сравнимый с малфоевским.

Табачный дым терзает горло, но мне плевать.

Роза, моя Роза, неужели тебе тоже важно только это?! А хотя… почему нет? Рок-н-ролл, огневиски и танцы до упаду — это здорово, но разве может голодранец с гитарой тягаться с высокородным герцогом? Я даже чахлой розы не смог подарить тебе на Валентинов день, не было ни кната в кармане. Я подарил тебе песню, помнишь:

«Follow me — but I don't know where I'm going

Follow me down the road to something new

Follow me — there's no other way of knowing

what your heart is telling you!»

Я был уверен, что твое сердце говорит тебе, чтобы ты была со мной. Но песня прозвучала и растаяла, а миллиарды фон Леманна никуда не денутся. Ей-Мерлин, я бы начистил ему рыло за один только взгляд на тебя, но лорды не дерутся. Я знаю, папенька брезговал этим правилом, но я — не собираюсь. Хотя почему, собственно? Я давно уже не лорд. Я трус. Фон Леманн в полтора раза выше меня и раза в три шире. И что дала бы мне такая потасовка? Всего лишь твой презрительный смех…

— I've found that love

Was more than just a game

To play and to win

But to lose just the same…

Огневиски — хреновое, на коллекционное денег нет уже очень давно! — растекается жгучей дрянью по телу.

Санни, Санни! Радость моя, свет мой, сестренка! Мне тебя так не хватает! Как мне нужен сейчас твой совет, твое чистое восприятие мира, твоя мудрость и твое тепло! Скажи, родной мой человечек, что мне делать теперь? Куда деваться? Через полчаса моя девушка войдет в зал под руку с герцогом из Дурмштранга, а я, бывший высокородный лорд Малфой, не могу этому помешать. Когда человек делает свой выбор, его ничто не остановит.

Так сделал выбор я, без раздумий и терзаний. Так я не стал каяться и без сомнений поменял титул лорда и фамильное состояние на гитару и блюз, на оголтелую свободу и одно лишь право делать все, что захочу. Санни, знаешь, чего я больше всего на свете хочу сейчас? Спуститься вниз, взять за руку Розу и увести сюда, в нашу башню, и чтобы она гладила мои волосы тонкими теплыми пальчиками. Хочу ее целовать так, чтобы закружились в небе звезды, а потом встречать рассвет, завернувшись в старое шерстяное одеяло, и чтобы Роза дремала на моем плече. И нести ее, сонную и разомлевшую, на руках до самой Гриффиндорской башни, и, как всегда, сдать с рук на руки Джеймсу — а он обиженно начнет бурчать, что его подняли ни свет ни заря всякие влюбленные придурки. Конечно, налаживание отношений между семействами Поттеров и Забини идут очень сложно… Джеймсу с Амандой приходится с боем брать право остаться вместе. А я хочу проснуться утром, и чтобы моя Роза была рядом, и любоваться первыми солнечными лучами в ее буйных рыжих кудрях… Да мало ли я чего хочу. Но Роза не со мной, и я молчу.

— So long, it was so long ago

But I still got the blues

for you…

Да, отец. Ты был прав. Но это не моя правда. Теперь, когда я знаю, что такое свобода, я не вернусь в сеть никому не нужных правил и условностей. И ты тоже понимаешь это, иначе ты не заявился бы в Годрикову лощину с воплями о том, что Поттер отнял у тебя женщину и отобрал сына. Профессор Поттер знает о свободе больше, чем ты. Поэтому тогда он ответил:

— Моя женщина тебе никогда не принадлежала. А твоего сына ты сам выкинул.

Да, ты выкинул меня, отец. И я бы сказал спасибо тебе за это, если бы… если бы не моя Роза. Не моя Роза. Выходит, без титула и капитала я никто. Здорово было смеяться над этими условностями, обладая тем и другим. Впрочем, кроме существенной материальной затрудненности, меня и в нынешнем положении ничто не напрягало. До сих пор.

Пятнадцать минут. Огневиски проливается в желудок жгучим колючим комом.

Она всегда была красива, но в рождественские балы превращалась в настоящую королеву, неотразимую, бесподобную.

— So many years

Since I've seen your face

And now in my heart

There's an empty space

Where you used to be…

— Распеваемся?

Голос профессора Поттера едва не заставил меня свалиться с подоконника. Преподаватель ЗОТИ окинул критическим взглядом меня, бутылку, гитару, снова меня.

— Рефлексируем, значит… Пьянствуем, значит… Горюем, значит? А у тебя через полчаса выход, между прочим.

— Я не буду играть, — вырвалось само, и я поразился, насколько жалко прозвучал мой собственный голос.

— То есть, не будешь? Милорд сегодня не в голосе?

В его тоне была неприкрытая издевка. Я промолчал.

Поттер взял бутылку, отхлебнул, сморщился:

— Ну и дерьмо… В следующий раз возьми нормальное бухло. У меня в лаборантской. Пошли, твой музобоз уже в сборе.

— Я не могу… — голос опять подвел, сорвавшись на сдавленный сип.

— Не можешь? — от этого неожиданно жесткого тона профессора у меня побежали по спине мурашки. Он очень редко так говорил. — А это никого не волнует. Ты — артист, и твоему слушателю безразлично, что творится у тебя в душе. Ты не имеешь права на «не могу». Залез в котел — не говори, что не бумсланг. Сегодня твой первый концерт. Поэтому ты сейчас пойдешь в Большой зал, поднимешься на сцену и сделаешь так, чтобы всем было весело. А потом можешь хоть повеситься на собственных струнах. Даю тебе пять минут утереть сопли.

Профессор забрал с подоконника бутылку.

— А это я конфискую. Понятно, что без бокала нет вокала, но ты вроде не панк, чтобы выходить на публику пьяным в дугу. Жду тебя внизу.

Ну почему, почему профессор Поттер всегда оказывается прав? Или это общение с Директором Грейнджер на него так влияет? Мне сейчас не на сцену, а в туалет, рыдать в обнимку с Плаксой Миртл. Но нельзя. Если я сейчас не отыграю этот концерт, я потеряю единственное, что у меня еще осталось — мой блюз.

А профессор Поттер вдруг обернулся у самой лестницы:

— Я очень хорошо понимаю тебя, Скорпиус. Но женщины принадлежат сильным, а чтобы быть сильным, не обязательно быть лордом. Достаточно быть собой.

Он помолчал, вздохнул и ударил ниже пояса:

— Сегодня год со смерти Санни. Сделай это хотя бы для нее.

Зачем вы так, профессор? Зачем?..

Санни… помоги мне, сестренка, дай силы улыбнуться. Я выйду на сцену сегодня, и буду петь — не для них, для тебя. Надеюсь, тебе понравится. Только ты помоги мне, я не справлюсь один.

Робкое легкое тепло коснулось лба, перебежало на нос. Я открыл глаза. Пробиваясь сквозь мутный витраж окна, тонкий солнечный лучик гладил мое лицо, целовал щеки, шаловливо заглядывал в глаза.

Спасибо, сестренка. Спасибо тебе.

— А теперь, дамы и господа, вас приветствует группа «Sunny Hearts»!