Легенды острова Джерси

Констант Петибон посмотрел вниз, а затем со вздохом вернулся на палубу.

— Теперь я даже не вижу воды. Как будто мы парим в облаках.

— Выпей воды и ложись спать, Петибон.

— Когда я спускаюсь под палубу, мне кажется, что меня хоронят заживо. Возможно, нам следует попытаться доплыть до суши вплавь, капитан.

— Иди спать, Петибон!

— Да, капитан. Извините, капитан.

Болезненные шаги Петибона, приглушенные туманом, затихли вдали. Смотреть было не на что, кроме белого тумана впереди и дьявола Ардена. Фигура на носу теперь выглядела по-другому, когда вся краска облупилась. Он был из темного дерева и зеленой плесени и больше походил на лесного сатира, чем на обитателя ада. Резьба напомнила капитану Неделеку картину, которую он когда-то видел, изображающую лесного бога Пана. Однако это существо с оленьими рогами и мрачным лицом не походило на человека, который играет на свирели или танцует в лунном свете.

У Неделека болела голова, а кожа была горячей и в то же время холодной. Оставив без присмотра заштилевший корабль со свернутыми парусами, капитан направился в свою каюту, чтобы попытаться уснуть, зная, даже когда он положил голову, какие сны придут, когда он закроет глаза.

Лихорадочные сны были яркими, сильными и наполненными красками, они искажали время, и Неделек не был уверен, прошли ли часы, дни или просто минуты. Казалось, что места в его сне больше не были его собственными кошмарами, а воспоминаниями о чем-то другом, о чем-то, шевелящемся в обшивке корабля. Это отравляло воздух неизбежной истиной: знанием того, что в лесу есть места, очень древние места, куда людям просто не следует ходить. Это был вопрос уважения. Это был вопрос самосохранения.

Неделек мечтал о месте, где деревья были древними и знающими. О поляне, где древнее дерево было в симбиозе с чем-то более древним, чем человеческая раса, и гораздо более могущественным. Существо, которое спало в темных глубинах леса, и его лучше было бы оставить нетронутым в его тысячелетнем покое.

Однако люди больше не верили в такие вещи. Старые боги были забыты, и леса становились все меньше и меньше. Промышленность требовала топлива для своих костров, а верфи требовали древесины для своих корпусов. Места, которые должны были навсегда остаться в лесной тишине, теперь отзывались эхом от звона топора.

На топоре была кровь.

Крики разбудили его в темноте. Сердце бешено колотилось в груди, а тело дрожало от шока и лихорадки. Насколько ему должно быть жарко, чтобы чувствовать мягкий, липкий воздух, такой холодный на своей коже? Такая лихорадка может разрушить мозг человека, Неделек видел, как это случалось с моряками раньше. Его зрение было размытым пятном цветов и теней. Вокруг него двигались злобные фигуры, но не неуклюжая походка матросов-инвалидов, а хищная грация чего-то, преследующего добычу.

Он дико, но слабо размахивал кулаками, но был связан только пустой темнотой. Его кожа горела, и он понял, что не может доверять своим чувствам. И все же он чувствовал это так сильно; ползучая злоба была на его корабле, присутствие, которое было нечеловеческим и полным ненависти.

Крики прекратились и сменились хриплым, сиплым стоном, звуком настоящего ужаса. Это превратило желудок Неделека в холодную воду. Неужели всем морякам снятся одни и те же мрачные сны?

Послышался шепот, как будто вода, плескавшаяся о корпус, говорила о глубокой печали на языке, которого он не мог понять. Он заставил себя встать. Его каюта завертелась. Стены были покороблены, а настил неровный. Он пошатнулся и закрыл глаза, почувствовав, как палуба обрушилась на него, когда он упал, такая же твердая и толстая, как всегда.

«Не могу доверять своим глазам», — прошептал он про себя.

Нащупывая дорогу в темноте, он выполз из каюты на палубу. Он вгляделся в туман и темноту. Он наблюдал, как она искажается у него на глазах, превращаясь в деревья, которые росли и скручивались в неприступный лес.

— Не настоящий, — пробормотал он.

Скрип и треск дерева привлекли его внимание, когда фигура на носу поднялась и медленно повернулась к нему. Мрачное лицо исказилось от презрения.

— Это проклятый корабль, не так ли, капитан? — присел на корточки Констант Петибон, прислонившись к перилам. — Как сказал тот человек. Мы — чумной корабль, и мы прокляты, и мы умрем здесь. Это дьявол, капитан, он убивает нас. Мы должны доплыть до него.

— Ты утонешь, Констант. Посмотри на себя, ты даже стоять не можешь!

— Я не могу оставаться здесь с этой штукой. Он продолжает смотреть на меня. Он продолжает нашептывать мне, капитан.

Неделек пошатнулся, как пьяный, и схватил молодого человека за плечо.

— Я могу это исправить, парень. Ты возвращаешься на свою койку. Мне нужно кое-что найти.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы найти, хотя площадь под палубой была довольно небольшой. Капитану Неделеку показалось, что он блуждает по лесу извилистых тропинок, которые простирались перед ним. Как и прежде, он закрыл глаза и ощупью пробрался вдоль бревен корпуса, но теперь ему показалось, что он чувствует под пальцами густую грязь, и ему пришлось карабкаться по корням. Наконец он нашел топор там, где и предполагал его найти. Ручка была успокаивающе твердой и тяжелой в его руке. Однажды он использовал этот топор, чтобы прорубить сломанную мачту на шхуне в разгар шторма. Он знал его вес и баланс, как фехтовальщик, знал свой меч.

Дикое животное набросилось на него из тени, хрипло крича, царапая и кусая его. Он боролся с ним, отбивал его слабыми руками, пока не смог поднять топор над головой. Диким существом был Гордон, его первый помощник обезумел от лихорадки. Этот человек был за гранью разумного. Капитан Неделек ударил его тупой стороной топора, раз, другой, и Гордон со стоном затих.

Неделек задыхался от паники, затем двинулся так быстро, как только мог, волоча за собой топор. Его вес ударил по бревнам, когда он поднялся обратно на палубу. Капитан упал на колени, ступив в туман.

Дьявол стоял перед ним, высокий и устрашающий. Холодный свет луны обрамлял существо серебром. Его глаза были полны печали и гнева, когда он смотрел на него сверху вниз.

— Вы, люди, и ваши топоры, — его шепот был звуком нарастающей бури в листьях деревьев. Деревянная фигура дьявола заскрипела, когда двинулась к нему: — Вы можете разрушать, но не можете убить то, что не может умереть.

Неделек в ужасе разинул рот, когда Существо шагнуло вперед, его раздвоенные копыта заскрежетали по палубе, когда он наклонился над ним. Его рога опустились, как у оленя, когда он со скрипом выдохнул и снова заговорил.

— Вы похожи на поденок со своими короткими жизнями. Вы не можете видеть большее целое. Вы сеете только семена смерти, и вы пожнете свое собственное разрушение. Но недостаточно скоро. Вы отрываете бьющееся сердце от мира. Вы душите ее горящим дымом ее собственных деревьев. Вы порабощаете и убиваете диких существ ее земель и пожираете пепел мертвых, как пожиратели падали, Вы — раса гибели. Вы размножаетесь и распространяетесь, как гнойное разложение. У вас нет уважения, — Воздух с шипением вырывался из деревянных легких, когда он приближался, и его дыхание было заразой, которая гнила на корабле, когда он дышал и шептал, — Вас должно оторвать, как мертвое дерево во время шторма. Вы должны сгнить в опавших листьях времени. Вы должны умереть. Вы все должны умереть.

Собрав все оставшиеся силы, капитан Неделек схватил топор и, встав, взмахнул им вверх. Он почувствовал твердый контакт, и горячая влага брызнула ему на лицо. Раздался один единственный потрясенный выдох. С закрытыми глазами Неделек размахивал топором, пока его ноги не заскользили в скользкой крови. Он в изнеможении упал на колени. Волна головокружения накрыла его, и он, задыхаясь, упал, уткнувшись лицом в гнилое дерево палубы, и потерял сознание.

Он проснулся от волнения океана, когда палуба поднялась и опустилась под ним. Его глаза медленно сфокусировались на том, что лежало перед ним.

На топоре была кровь.

На его руках была кровь.

На палубе была кровь, и она растеклась лужицей вокруг изуродованного трупа, который лежал перед ним. Худое, бледное тело Константа Петибона было неестественно искривлено. Его изможденные черты застыли в ужасе и были забрызганы кровью. Неделек долго смотрел, ничего не понимая, прежде чем слезы начали затуманивать его зрение от осознания того, что он убил мальчика.

Намерение возвращалось медленно, но настойчиво, потому что это было все, что осталось у Неделека. Эта идея пустила корни в его сознании и теперь росла, заполняя все его мысли. Поднявшись на колени, капитан поднял топор и вытер кровь Петибона с рукояти. Он, пошатываясь, поднялся на ноги и подошел к фигуре на носу, ожидая, что она повернется и заговорит с ним, как это было прошлой ночью. Даже когда Неделек начал размахивать топором, фигура оставалась неподвижной. Капитан был слаб, и при каждом ударе сверкающего топора в него вонзалась только маленькая щепка. Он плохо целился, задыхался, руки болели, но он не дрогнул.

Подул легкий ветерок, не делая ничего, чтобы рассеять липкий туман, но охлаждая пот, который промочил капитана и заставил его дрожать. Палуба мягко покачивалась у него под ногами. Корабль больше не был в штиле. Возможно, ему следует попытаться разбудить команду и поднять паруса, но не раньше, чем его работа здесь будет закончена.

Снова и снова опускался топор, медленно углубляя порезы крошечными шагами, пальцы Неделека начали покрываться волдырями и кровоточить, а его болезненные руки дрожали от усилий, но он не смягчался.

С треском, похожим на удар хлыста, дерево под топором начало отделяться. Вес самой фигуры на носу начал раскалывать дерево. Капитан обрел новую энергию. Палуба начала вздыматься и крениться у него под ногами, но Неделеку было все равно. У него была только одна цель. В его лихорадочном мозгу не было места ни для чего другого.

С хлопающими звуками фигура на носу начала отрываться от носа. Резьба медленно, рывками начала наклоняться вперед, как ныряльщик, прежде чем изогнуться и врезаться в корпус, затем оторвалась и погрузилась в воду, вспенившись, когда она перевернулась лицом вверх и пошла ко дну.

Мрачное лицо и протянутые руки пригласили Неделека присоединиться к нему. Морские водоросли запутались в его рогах.

Руки капитана так окоченели, что он почти не мог выпустить топор из своей хватки. Он позволил ему упасть в океан, где его почти беззвучно поглотили поднимающиеся волны.

Из последних сил, со свежими слезами, стекающими по его щекам, Капитан подошел и поднял хрупкое и изломанное тело Константа Петибона на руки. Он сбросил тело молодого человека через перила в объятия океана.

— Прости, мальчик, — прошептал он, — я должен был тебя послушать.

Неделек соскользнул на палубу и закрыл глаза, позволяя усталости поглотить его. Поднимающийся шторм поднимал волны, пока они не начали течь по палубе, медленно смывая кровь, которая застывала на дереве. Капитан по-прежнему ничего не предпринимал. Его команда была ослаблена болезнью. Туман не позволял определить их местонахождение. Только когда волны начали с большей силой обрушиваться на палубу, промочив его до нитки, капитан пошевелился и поднялся на ноги. Он отважился спуститься под палубу, чтобы повести свою лихорадочную и бредящую команду, одного за другим, в штормовую ночь. Они цеплялись или привязывали себя к такелажу для собственной безопасности. Даже если бы у них были свои ориентиры или кто-нибудь из них был бы здоровым человеком, было бы невозможно плыть против ярости океанских волн. Теперь их единственным выбором было переждать шторм, не будучи смытыми за борт.