ХРОНИКИ АМБЕРА

— А что, если нам первыми напасть на него? — предложил Рэндом.

— Нет, погоди-ка… Как-то он странно ведет себя…

Заслышав мои слова, грифон низко опустил голову и свесил полураскрытые крылья до земли. Затем три раза поскреб землю клювом, снова поднял голову и аккуратно сложил крылья вдоль туловища. Хвост его разок шевельнулся, потом более энергично задвигался из стороны в сторону. Он снова открыл клюв и повторил свое птичье приветствие.

И тут нас отвлекли.

Яго уже миновал темный сектор и прошел по светящейся линии Образа метров пять или шесть; теперь силовые линии пронизывали его насквозь, и он был пришпилен ими к одной из Вуалей, точно муха к липучке. Конь громко заржал, когда искры пробежали по его телу, а грива встала дыбом.

Небо у нас над головами мгновенно стало темнеть. Но это было отнюдь не обычное облако. Это было некое довольно плотное и абсолютно круглое образование, в середине красное и желтое по краям, которое вращалось по часовой стрелке. Звук, похожий на удар колокола, донесся из него до наших ушей, и за колокольным звоном сразу последовал невероятный рев.

Яго все еще пытался вырваться из паутины силовых полей; сперва ему удалось высвободить правую переднюю ногу, потом он снова запутался, зато высвободил левую. Все это время он громко и дико ржал. Снопы искр взвивались ему до плеч, и он стряхивал их с себя, словно капли дождя, а все его тело приобрело маслянистый оттенок и начало слабо светиться.

Рев стал еще оглушительней, а в центре той красной штуковины, что повисла над нами, начали плясать маленькие молнии. И тут мое внимание привлек какой-то шуршащий звук; я глянул себе под ноги и увидел, что грифон подполз совсем близко и как бы отгородил нас своим телом от странного красного облака. Он весь скрючился, словно горгулья, отвернулся от нас и внимательно следил за развитием событий. Яго как раз удалось высвободить обе передние ноги и даже встать на дыбы. Теперь конь казался каким-то нематериальным, волшебным существом из-за светящейся кожи, снопами рассыпавшихся искр и некоторой расплывчатости силуэта. Наверное, он яростно ржал, однако мы не слышали ни его ржания, ни каких-либо других звуков: все заглушал неумолчный рев, доносившийся сверху.

Из ревущего круглого «облака» вниз спустилось нечто вроде воронки — яркой, светящейся, тоже воющей и вращающейся с невероятной скоростью. Воронка вытянулась, коснулась своим тонким концом вставшей на дыбы лошади, на какое-то мгновение необычайно расширилась — и жеребец исчез. На несколько секунд воронка замерла, похожая на отлично сбалансированный детский волчок. Потом вой стал стихать.

Через несколько секунд ствол воронки сам собой медленно поднялся, почти втянулся внутрь — теперь он был длиной не более человеческого тела — и завис над Путем. Все «облако» резко взмыло ввысь с той же быстротой, с какой опустилось.

Вой прекратился, крохотные молнии внутри красного круга начали затухать. «Облако» на глазах бледнело и вращалось гораздо медленнее. Вскоре оно стало не больше клочка темной тучки на горизонте, а потом исчезло совсем.

От Яго не осталось и следа.

— Только ни о чем меня не спрашивай, — успел сказать я, так как Рэндом уже повернулся ко мне, — я тоже ничего не понимаю.

Он кивнул и переключил свое внимание на нашего лилового знакомца, который как раз начал погромыхивать своей цепью.

— Ну а что с этим клоуном делать? — спросил Рэндом, проводя пальцем по лезвию клинка.

— Я уверен, что он определенно пытался нас защитить, — сказал я, делая шаг вперед. — Прикрой меня. Я хочу кое-что попробовать.

— Ты уверен, что способен двигаться достаточно быстро? — шепнул он. — С твоей дыркой в боку…

— Не беспокойся. — И я продолжал тихонько подходить к грифону.

Рэндом был прав насчет моего левого бока; подживающая уже рана, нанесенная тем кинжалом, все еще побаливала и при каждом удобном случае как бы старалась мне помешать. Но я крепко сжимал Грейсвандир в правой руке, и почему-то как раз сейчас мне особенно хотелось доверять собственным инстинктам. Раньше я часто и весьма успешно пользовался своей интуицией. Порой подобная игра со смертью представляется мне как нельзя более уместной.

Рэндом сдвинулся чуть вперед и вправо. Я повернулся лицом к грифону и протянул ему свою левую руку, как если бы, например, здоровался с незнакомой собакой. Впрочем, довольно медленно протянул. Наш геральдический приятель уже давно встал, выпрямился и теперь как раз разворачивался мордой ко мне.

Он довольно долго и внимательно изучал Ганелона, стоявшего поодаль, слева от меня. Потом уставился на мою протянутую руку. Потом снова низко-низко опустил голову и поскреб клювом землю, в точности как прежде, и очень тихо что-то прокаркал; потом поднял голову, медленно вытянул ее по направлению ко мне, подтащил поближе свой огромный хвост, чтобы было удобнее, и коснулся клювом моих пальцев. Затем повторил все представление сначала. Тогда я осторожно положил руку ему на голову. Виляние хвостом усилилось, но голова оставалась неподвижной. Я нежно почесал ему шею, и грифон стал медленно подставлять ее под мои пальцы: ему явно было это очень приятно. Я убрал руку и отступил на шаг назад.

— По-моему, мы с ним друзья, — тихонько проговорил я. — Теперь ты, Рэндом.

— Ты что, смеешься?

— Нет. Я совершенно уверен: это безопасно. Попробуй.

— А что, если ты ошибаешься?

— Тогда я перед тобой извинюсь.

— Ничего себе!..

Рэндом подошел к грифону и протянул к нему руку. Тот по-прежнему вел себя исключительно дружелюбно.

— Ну хорошо, — сказал Рэндом примерно минуту спустя, все еще почесывая грифону шею, — и что мы этим доказали?

— То, что это всего лишь сторожевой пес.

— И что же он стережет?

— Ну разумеется, Образ!

— В таком случае я утверждаю, — заявил Рэндом, отступая назад, — что работа этого сторожа оставляет желать лучшего. — Он указал на темный сектор. — Что, собственно, объяснимо, если он так же дружелюбен ко всем тем, кто не ест ни овса, ни лошадей.

— А по-моему, в этом отношении он как раз весьма разборчив. Возможно также, что его посадили здесь уже после того, как Образ был поврежден, на случай возобновления подобных злостных попыток.

— И кто же его здесь посадил?

— Это я и сам хотел бы узнать. Кто-то из наших сторонников, видимо.

— Что ж, попробуй собрать дополнительные доказательства своей теории. Теперь вели Ганелону погладить эту собачку.

Ганелон не двинулся с места.

— А может, у членов вашего семейства какой-нибудь запах особый, — сказал он в конце концов, — и грифон по нему отличает уроженцев Амбера? Нет уж, спасибо, тут я пас.

— Ладно. Это не так уж и важно. Ну а что ты вообще можешь сказать обо всем случившемся?

— Из двух группировок, борющихся за право сидеть на троне Амбера, — сказал Ганелон, — сильнее та, которую представляют Бранд, Фиона и Блейз: у них, как ты сам говорил, гораздо больше знаний и возможностей воздействовать на те силы, что вьются вокруг королевства. Бранд ничего толком не рассказал тебе — разве что ты сам умудрился видеть кое-какие случаи, к которым он мог иметь отношение, — однако, согласно моему предположению, нанесенный Образу ущерб наглядно демонстрирует те средства, благодаря которым союзники этой группировки завоевали доступ в Амбер. Благодаря действиям одного или нескольких из этих союзников и возникла, например, черная дорога. Если сторожевой пес, посаженный здесь, реагирует на запах членов вашей семьи или еще на какую-то подобную информацию, заложенную во всех вас, то это значит, что он преспокойно мог сидеть здесь и не чувствовать ни малейшей потребности вмешиваться, пока творилось зло.

— Возможно, ты прав, — заметил Рэндом. — А что ты думаешь насчет способа, которым они воспользовались?

— Если хочешь, — сказал Ганелон, — я вам это продемонстрирую, но только мне кое-что для этого нужно.

— А что именно?

— Идите сюда, — пригласил он, направляясь к краю площадки, на которой горел Образ.

Я последовал за ним, Рэндом тоже. Грифон осторожно крался со мною рядом. Ганелон повернулся и протянул руку:

— Корвин, можно тебя побеспокоить? Передай мне, пожалуйста, тот кинжал, что я подобрал там.

— Пожалуйста, — произнес я, вытаскивая кинжал из-за пояса и протягивая ему.

— Ты так и не сказал, что для этого нужно? — снова спросил требовательным тоном Рэндом.

— Кровь Амбера, — ответил Ганелон.

— Не уверен, что эта идея мне по вкусу, — покачал головой Рэндом.

— Тебе придется лишь уколоть палец этим кинжалом, — сказал Ганелон, протягивая ему клинок, — чтобы капля твоей крови упала на Образ.

— И что случится тогда?

— Давай попробуем и увидим.

Рэндом посмотрел на меня:

— А ты что скажешь?

— Давай-давай! По крайней мере что-то выясним. Это действительно интересно.

Он кивнул, взял из рук Ганелона кинжал и оцарапал им кончик своего левого мизинца. Потом выдавил капельку крови, держа палец точно над светящейся линией Образа. Красная капля чуть увеличилась, задрожала и упала вниз.

И тут же там, где она коснулась узора, взвился столб дыма и послышался негромкий треск.

— Черт меня побери! — воскликнул явно восхищенный Рэндом.

Крошечное пятно на поверхности Образа уже достигло размеров серебряного доллара.

— Ну вот вам, пожалуйста! — сказал Ганелон. — Именно так это и было сделано.

Пятнышко действительно выглядело в точности так же, как и огромное пятно в центре Образа, справа от нас. Грифон, вытянув шею, издал короткий пронзительный вопль и быстро отпрянул, испуганно вертя головой и глядя на каждого из нас по очереди.

— Спокойно, приятель, спокойно, — пробормотал я, снова почесывая ему шею.

— Но что могло вызвать появление такого большого… — начал было Рэндом, а потом медленно кивнул.

— Действительно, что? — заметил Ганелон. — Не вижу никаких следов и на том месте, где только что был уничтожен твой Яго.

— Значит, кровь Амбера, — задумчиво проговорил Рэндом. — Дорогой Ганелон, ты сегодня прямо-таки переполнен различными догадками.

— Спроси Корвина, пусть расскажет тебе о Лоррейне, о той стране, где я так долго прожил, — сказал Ганелон, — там, где вырос Черный Круг. Я весьма чувствителен к воздействию этих сил, хотя знаю их скорее на расстоянии. Но их природа становилась мне все яснее с каждым вашим новым рассказом. Сейчас я знаю больше, поэтому догадки мои полнее. Спроси Корвина, хороши ли мозги у его генерала.

— Корвин, — сказал Рэндом, — дай-ка мне ту проколотую карту.

Я вытащил Козырь из кармана и разгладил. Сейчас кровавые пятна на карте выглядели еще более зловещими. И еще одно поразило меня: я не мог поверить, что это работа Дворкина, мудреца, мага, художника и наставника детей Оберона, но только сейчас мне пришло в голову, что кто-то другой оказался способен сделать нечто подобное. И хотя общий стиль казался в какой-то степени знакомым, это была не его работа. Не Дворкина. Но где же я раньше видел столь уверенную линию, не такую непринужденную, правда, как у старого мастера? На этом рисунке каждый штрих был как бы тщательнейшим образом продуман еще до того, как перо коснулось бумаги. И еще кое-что было здесь не так: некое нарочитое подчеркивание отдельных черт, как если бы художник работал под воздействием собственных старых воспоминаний или чужих описаний, а не видя перед собой живой объект.