ХРОНИКИ АМБЕРА

Глава 4

— Кто там? — спросила она, когда я постучался, и я ответил. — Минутку.

Я услышал ее шаги, потом дверь отворилась. Виала вряд ли была выше пяти футов и казалась удивительно хрупкой. Брюнетка, тонкие черты лица, нежный и тихий голосок, красное платье… Ее невидящие глаза смотрели как бы сквозь меня, напоминая мне о былой тьме, о боли.

— Рэндом, — сказал я, — просил передать, что он задержится еще чуть дольше, но беспокоиться тебе абсолютно не о чем.

— Пожалуйста, войди, — пригласила она, отступая чуть в сторону и еще шире распахивая передо мной дверь.

Я вошел. Хотя и не собирался. Я и просьбу-то Рэндома на самом деле выполнять не собирался — но почему-то честно рассказал Виале и о том, что случилось, и о том, куда он сейчас отправился. Сперва я хотел просто сообщить ей то, что уже сказал, и ничего больше. Ведь только когда мы с ним разъехались, до меня дошло, к чему, собственно, вела его просьба: вот так, запросто, он попросил меня сообщить его жене, с которой я до сих пор и десятком слов не обмолвился, что он уехал искать своего незаконнорожденного сына — того самого, чья мать, Морганта, вскоре после его появления на свет покончила жизнь самоубийством, из-за чего Рэндома и наказали, насильно заставив жениться на Виале. То, что этот брак, неведомо почему, оказался счастливым — да нет, просто прекрасным, — до сих пор удивляло всех. У меня не было ни малейшего желания вываливать на Виалу целую кучу малоприятных известий, и я, входя в комнату, судорожно пытался что-нибудь придумать.

Я прошел мимо бюста Рэндома, помещенного довольно высоко на полке слева — вообще-то я не сразу понял, чье именно это изображение. В дальнем конце комнаты я увидел рабочую скамеечку Виалы. Обернувшись, я еще раз внимательно посмотрел на бюст.

— Я не знал, что ты скульптор.

— Но это так.

Вскоре я обнаружил и другие примеры ее творчества.

— Знаешь, все очень и очень неплохо, — сказал я.

— Спасибо. Может быть, присядешь?

Я опустился в большое с высокими подлокотниками кресло, которое оказалось на удивление удобным. Сама она уселась на низенький диванчик справа от меня и поджала ноги.

— Может быть, хочешь поесть или выпить чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Я ведь буквально на минутку. Дело в том, что Рэндом, Ганелон и я несколько сбились с пути, возвращаясь домой, а потом еще повстречались с Бенедиктом, что тоже отняло какое-то время. Но самое главное, именно в результате этой встречи Рэндом и Бенедикт были вынуждены предпринять еще одно небольшое путешествие.

— Как долго он будет отсутствовать?

— Может быть, всю ночь. Или чуть дольше. Если это сильно затянется, он, вероятно, свяжется с кем-нибудь по Козырю, и мы дадим тебе знать.

Бок у меня отчего-то разболелся, и я, прижав к нему руку, начал его тихонько массировать.

— Рэндом мне столько рассказывал о тебе, — промолвила Виала.

Я хмыкнул.

— Ты уверен, что не хочешь перекусить? Право, меня бы это нисколько не затруднило.

— Он сказал тебе, что я всегда голоден?

— Нет, — засмеялась она. — Но если все было так, как ты говоришь, то легко догадаться, что у тебя просто не было времени поесть.

— Ну, отчасти ты, пожалуй, права. Ладно, если у тебя случайно завалялся кусок хлеба, можешь дать его мне; пожевать не повредит.

— Отлично. Тогда подожди минутку, пожалуйста.

Она встала и вышла в соседнюю комнату. Теперь я мог наконец всласть почесать бок вокруг заживающей раны, которая вдруг начала свербеть. Отчасти из-за этого я и согласился воспользоваться гостеприимством Виалы; а кроме того, я вдруг понял, что ужасно голоден. Лишь позднее я догадался, что она бы все равно не заметила, что я чешусь. Ее уверенные движения, доверительная манера почему-то заставили меня совсем позабыть о том, что она слепа. Ну и отлично. Я был рад, что Виала держится молодцом.

Я услышал, как она в соседней комнате напевает «Балладу о пересекающих морские просторы», любимую песню торгового флота Амбера. Наше королевство не отличалось развитой промышленностью, да и сельское хозяйство отнюдь не было нашей сильной стороной. Однако наши суда способны были заплывать как угодно далеко в Тени и прокладывали курс между любыми точками мира, торгуя буквально всем на свете. Практически все мужчины Королевства, как благородные, так и простолюдины, какое-то время отдавали флоту. И именно сыновья самых благородных семей в стародавние времена прокладывали торговые пути для последующих поколений, бороздя моря десятков миров и нанося на карты их очертания; картами пользовались потом многие и многие сотни других капитанов. Когда-то и я участвовал в этом, хотя моя помощь, разумеется, никогда не была столь велика, как Джерарда или Каина; но и меня глубоко волновало могущество морских просторов и сила духа тех, кто эти просторы покоряет.

Вскоре Виала вернулась с тяжелым подносом, нагруженным хлебом, мясом, сыром, фруктами и графином вина. Она поставила поднос на столик возле моего кресла.

— Ты что, целый полк накормить решила? — спросил я.

— Это чтобы наверняка хватило.

— Спасибо. А может, и ты ко мне присоединишься?

— Пожалуй, возьму какой-нибудь фрукт, — спокойно сказала Виала.

Пальцы ее скользнули над блюдом, поймали яблоко, и она вернулась на свой диванчик, мурлыча все тот же напев.

— Рэндом говорит, что это твоя песня, — прервавшись, сказала она.

— Это было очень, очень давно, Виала.

— А в последнее время ты ничего такого не сочинял?

Я хотел было покачать головой, потом спохватился и сказал вслух:

— Нет. Эта часть меня… отдыхает.

— Очень жаль. Такая прелестная мелодия!

— Настоящий-то музыкант в нашей семье как раз Рэндом.

— Да, он очень хорош. Но сочинять и исполнять — очень разное дело.

— Верно. Когда-нибудь, когда все успокоится… Скажи, а ты счастлива здесь, в Амбере? Все ли тебе здесь по вкусу? Нет ли у тебя в чем нужды?

Виала улыбнулась:

— Мне лишь бы Рэндом был рядом. Он такой хороший!

Я был как-то странно тронут ее детской, восторженной манерой говорить о нем.

— Раз так, то я очень рад, — сказал я. И прибавил: — Рэндом значительно моложе нас… он, возможно, переживал многое более болезненно, чем остальные. Нет ничего более бессмысленного, чем рождение в семье еще одного принца, когда их и без того целая армия. Впрочем, в его детских горестях я не менее виновен, чем другие. Как-то раз мы с Блейзом высадили его на крошечный островок к югу отсюда, и он провел там два дня…

— …а Джерард, едва узнав об этом, отправился туда и вызволил его, — подхватила Виала. — Да, он мне об этом рассказывал. Неужели твоя вина до сих пор не дает тебе покоя? Ведь прошло столько лет!

— Так ведь и он тоже, наверно, об этом до сих пор не забыл.

— Нет, Рэндом давным-давно уже вас простил. Он об этом рассказывал как о веселой шутке. А еще он рассказывал, как вбил гвоздь в каблук твоего сапога, и гвоздь, выйдя наружу, буквально насквозь проткнул тебе пятку, стоило тебе этот сапог надеть.

— Так это все-таки был Рэндом! Черт меня побери! А я-то всегда винил Джулиана…

— Да, тот поступок действительно беспокоит Рэндома до сих пор.

— Господи, как же давно все это было… — произнес я.

Покачав изумленно головой, я снова принялся за еду, вдруг ощутив страшный голод. Виала даже несколько минут молчала, давая мне как следует насытиться. Немного утолив голод, я почувствовал необходимость что-нибудь сказать.

— Да, так значительно лучше. Значительно! — благодарно сообщил я. — Знаешь, после этой странной и полной искушений ночи, которую я провел в Небесном Городе, силы мои явно истощились.

— Получил ли ты там какие-нибудь полезные предзнаменования?

— Не знаю, насколько полезными они могут оказаться… А впрочем, лучше иметь их, чем не иметь, А тут что нового?

— По-моему, ничего. От служанки я узнала, что твой брат Бранд продолжает поправляться. Он хорошо поел сегодня утром, что вселяет надежду на выздоровление.

— Приятно слышать, — сказал я. — И, по всей видимости, он уже вне опасности.

— Похоже, что так. Но что это… за череда ужасных и странных неожиданностей, жертвами которых оказались вы все? Меня это очень огорчает. Я так надеялась, что ты, может быть, получишь какие-то указания этой ночью в Тир-на Ног-те!

— Все это ерунда, — ответил я. — Я вовсе не уверен в ценности подобных указаний.

— Но тогда зачем же… Ох, извини.

Я рассматривал Виалу с каким-то новым интересом. По ее лицу по-прежнему ничего особенного прочесть было нельзя, но правая ее рука непроизвольно сжималась и разжималась, поглаживая и пощипывая обивку дивана. Потом, словно спохватившись, Виала оставила диван в покое. Она, очевидно, была тем человеком, который уже ответил на свой самый главный вопрос и хочет только, чтобы об этом больше никто не узнал.

— Да нет, — промолвил я, — ты права: я соврал. Ты знаешь, что меня там ранили?

Она молча кивнула.

— Это ничего, что Рэндом сказал тебе; я на него не сержусь, — продолжал я. — Ему всегда было свойственно обо всем судить резко и сразу вставать в оборонительную позицию. Впрочем, это вовсе не так уж плохо. Мне только нужно знать, как много ты от него узнала — ради твоей безопасности и моего спокойствия. Ибо я полагаю, что тебе известно не все.

— Понимаю. Это всегда трудно — приуменьшить опасность в рассказе… то есть что-то выпустить из него… Видишь ли, Рэндом от меня практически ничего не утаивает. Я знаю и твою историю, и большую часть историй остальных членов семьи. Он держит меня в курсе событий и обстоятельств, а также собственных сомнений и подозрений…

— Спасибо, — сказал я, прихлебывая вино, — теперь мне уже гораздо легче говорить, и я тоже намерен поведать тебе все — во всяком случае, обо всем случившемся за то время, что прошло после завтрака до сего момента…

Так я и поступил.

Виала порой улыбалась во время моего рассказа, но ни разу не прервала меня. Когда же я закончил, она спросила:

— Так ты боялся, что упоминание о присутствии в нашей жизни Мартина огорчит меня?

— Мне казалось, что это возможно, — признался я.

— Нет. Как раз напротив… Видишь ли, я знала Мартина в Ребме еще совсем маленьким. И позже, когда он начинал подрастать… И всегда очень его любила. Так что, даже если бы он не был сыном Рэндома, он все равно оставался бы мне дорог. А теперешняя забота и беспокойство Рэндома о нем мне даже приятны, ибо я знаю, что они своевременны и пойдут на пользу им обоим.

Я покачал головой.

— Мне за мою долгую жизнь нечасто приходилось встречать таких женщин, как ты, — искренне сказал я. — Я рад, что наконец мне повезло и мы с тобой встретились.

Она рассмеялась:

— Ты ведь тоже долгое время был незрячим?

— Да, а что?

— Слепота может наполнить человека горечью, но она же способна дать ему великую радость среди людей и вещей, которые ему близки.

Мне не нужно было вспоминать ощущения тех дней, когда я оставался слепым, чтобы догадаться: я-то определенно принадлежу к первому типу людей, даже если сбросить со счетов те обстоятельства, при которых меня постигло это страшное несчастье. Очень жаль, но таков уж я. Действительно, очень жаль!