Девушка из другого племени

Анна вновь прервалась. Замолчала, то ли пытаясь вспомнить хронологию событий, то ли выбирая, что нужно рассказывать, а что нет. Иногда она смотрела на меня, и мне хотелось подсказать ей, задать наводящие вопросы. Но она тут же отворачивалась, и я понимал, что только помешаю.

— Нас вели неделю, — продолжила она, глубоко вздохнув. — Когда мы дошли до их посёлка, я была так измучена, что была даже рада, что мы наконец-то остановимся. Меня уже не пугали ни их пыточные столбы, что виднелись между деревьями, ни орущие дикари, что трясли над моей головой палками, плевались и бросали в меня камни. Деревня была небольшой, нас встречало около пятидесяти человек. Все в шкурах, разрисованные, увешанные ракушками и костями.

Возле деревни второй женщине развязали руки и велели бежать через всё поселение. Индейцы выстроились в две шеренги, и женщина, бежавшая через их строй, была забита насмерть. Кажется, она упала где-то на середине пути, и люди, словно голодные шакалы, накинулись на её тело, добивая несчастную. Над их головами поднимались и опускались окровавленные палки, а моё сердце сжималось, холодело, и я мысленно молилась, чтобы умереть сейчас и сразу. От ужаса у меня подгибались ноги. Я была уверена, что меня ждёт то же самое. Индейцы вопили, били в барабаны и звенели украшениями.

Казни своей я не дождалась. Ко мне вышел белый мужчина в чёрной рясе, на плохом английском он объяснил мне, что является священником и помогает дикарям перейти в христианство. К моему удивлению, к нему относились почтительно, и даже изображали какое-то подобие крёстного знамения. Священник знал язык индейцев и объяснил мне, что один из мужчин - один из тех, что меня похитил - возьмёт меня в жёны. Я попыталась возразить, но меня, разумеется, никто не слушал. Священник лишь намекнул, что если я буду против, меня отдадут воинам, и, если я выживу, продадут французам. Те платили по десять франков за английского пленника. Потом бы меня ждала тюрьма. В тот момент смерть от избиения или французская тюрьма показались мне ужасающей перспективой, и я согласилась.

Лицо старухи напряглось, я чувствовал, что она подходит к чему-то тяжёлому, возможно, самому страшному моменту в её жизни. Её история с каждой минутой проникала всё глубже в мое сознание, и мне самому казалось, что я оказался в тёмном лесу, в холодной и мрачной деревне краснокожих.

— Индейцы тут же насильно меня раздели, срывая куски моего платья ножом. После такого у меня всё тело было в порезах. Ужасный индеец с чёрным рисунком на лице, тот самый, что убил мою мать, сказал, что будет моим мужем. Священник переводил, а я надеялась, что упаду в обморок и больше никогда не приду в себя. Обнажённой меня водили по деревне, как собаку, со связанными руками, и показывали, словно диковинку.

К вечеру меня вымыли, накормили и одели в светлое платье. Священник провёл некое подобие церемонии и даже одел нам на пальцы медные кольца...

Дверь резко распахнулась, и Анна вздрогнула, словно от выстрела. Она замерла, а я уставился на пришедшую прислугу.

— Ужин! — произнесла женщина и, сердито на меня поглядывая, оставила тарелку на подоконнике. — Мистер Шольц, уже поздно, кроме того, мисс Берклинг должна поесть... — начала она, повернувшись ко мне.

— Маргарет, нельзя ли молодому человеку остаться?..
Я удивлённо посмотрел на Анну. После нашего не совсем удачного знакомства я не ожидал от неё подобного.
— У меня не так часто бывают гости, по правде говоря, у меня их не было уже много лет, а общение с этим юношей мне неожиданно приятно.

— Ох, мисс Берклинг, достанется мне от миссис Симонс... — в нерешительности ответила женщина.

Воодушевлённый неожиданной поддержкой со стороны Анны, я затараторил, выпроваживая Маргарет из комнаты:

— Не волнуйтесь, пусть это будет под мою ответственность...

Закрыв за ней дверь, я вернулся на своё место. Сглотнув - почему-то во рту пересохло, я ожидал продолжение истории. Анна словно прислушивалась к удаляющимся шагам, её лицо было напряжённым. Нехорошим словом помянув Маргарет, я осторожно произнёс:

— Вы остановились на свадьбе.

Анна не шевельнулась. Она вновь погрузилась в воспоминания, и мне не хотелось её отвлекать. В памяти всплыли её слова о том, что гостей у неё совсем не было. Это меня удивило, ведь по её рассказу у неё были отец и муж. Неужели после стольких лет плена никто из родственников не захотел её принять?

Анна всё молчала, и мне начало казаться, что она задремала или вообще забыла обо мне.

— Пожалуйста, расскажите, что случилось дальше, — решил потревожить её я.

Она сердито взглянула на меня, и я понял, что вырвал её из серьёзных размышлений.

— У вас есть жена, Мистер Шольц? — внезапно задала она вопрос.

— Нет, пока нет, — признался я.

— Тогда вы не поймёте.

— Я постараю.. — начал я, но она резко оборвала меня, продолжив повествование.

— Медное кольцо заменило мне золотое. С гравировкой, где мой муж обещал быть со мною вечно.

Анна тяжело вздохнула.

— Во время церемонии я надеялась, что священник спросит, согласна ли я, но в конце речи о мире и согласии в семье мой новый муж схватил меня за руку и увёл в свой странный дом, напоминающий шалаш из шкур и бересты.

Внутри стены были ужасно сильно прокопчёны, сильно пахло дымом и гарью. А от мужчины несло животным жиром, которым он был измазан с головы до пят. Мой муж бесцеремонно раздел меня и повалил на лежанку, которая представляла собой шкуру, лежащую на ветках. Пока он брал меня, я молилась о прощении и о том, чтобы мой первый муж никогда об этом не узнал. Возможно, Бог услышал мои молитвы…

Её лицо оставалось неподвижным, но в глазах показались слёзы.

— Индеец не был особо любезен, но и не был слишком груб. Уже следующим утром меня оставили без внимания и охраны. Я выбралась из вигвама и стала неспешно осматриваться, обходить деревню. Я надеялась улучить момент и сбежать. Мне казалось, что за мной и не следят вовсе. Лишь изредка, когда я приближалась к индейцам, на меня бросали косые, презрительные взгляды. Стараясь быть незаметной, я стала удаляться от деревни. Когда же домики скрылись в листве, я стала бежать. Я не знала, где нахожусь, мне хотелось просто вернуться домой. Но через несколько часов я поняла, что я в дремучем лесу, без еды, воды и понятия не имею, куда мне идти. Тогда я попыталась вернуться, но не нашла дорогу обратно. В отчаянии я металась по лесу, и когда показались индейцы, я с радостными криками бросилась к ним. Сначала надо мной смеялись - ведь я заблудилась. А потом мой индейский муж привязал меня к столбу и при всех высек.

Анна замолчала. Я заметил, как побели костяшки на её пальцах, её воспоминания, яркие и пугающие, рисовали картины в моём воображении. Тревога женщины передалась и мне, и я не заметил, как судорожно сжал кулаки.

— Следующим утром женщины принесли меня домой, обмыли и вновь оставили одну. Я поняла, что идти мне некуда, и мне следует ждать и надеяться, что первый мой муж сможет отыскать меня в этой глуши. Теперь мне казалось, что французская тюрьма - не такая уж плохая идея.

Мой индейский муж мало обращал на меня внимания. У него была вторая жена, которая явно доставляла ему больше радости. Мне же приходилось следить за очагом, готовить, а с каждым днём работы мне давали всё больше.

Я заметил лёгкую усмешку на её губах.

— Это племя звало себя Ининуш. Француз же сказал, что у белых их называют Кри. Это было сильное племя, оказывающее поддержку французам и их Железной конфедерации, за что те выдавали индейцам ружья и провизию. Моего мужа звали Пияпват, и он был известным и сильным воином. Несмотря на это, с едой было тяжело. Женщины занимались собирательством, ловили рыбу, шили, дубили шкуры. Мужчины же охотились, но добычи приносили мало, а в остальное время сидели и курили. Так они готовились к войне.

Мне никто никогда не докладывал, куда уходят мужчины. Но для войны с другими племенами индейцы разрисовывали себя краской, танцевали ритуальные танцы и делали подношения, в том числе и христианскому Богу. Это выглядело абсурдно, но французский пастор их поддерживал.

В деревне жили около пятидесяти человек, все они меня люто ненавидели, со мной никто не разговаривал. Каждый раз, когда я обращалась за помощью - требовался какой-то инструмент или помощь с готовкой, люди лишь с презрением на меня смотрели и продолжали молчать. Постепенно я выучила их язык, который был сложным, запутанным, напоминал кудахтанье и не имел логики. Но через полгода я уже могла объясняться.

Меня подмывало попросить её сказать пару фраз на языке аборигенов - я живу в большом городе, и там индейцы говорили на английском. Но мои желания были неуместны.

— Я, мой муж и его вторая жена жили в одном доме, и когда те двое предавались плотским утехам, меня не просили выйти. Для индейцев было нормально заниматься любовью в присутствии других. На меня мой муж ложился редко, чему я была очень рада. К своему ужасу, через семь месяцев плена я обнаружила, что беременна. Это вызвало улыбку на лице моего мужа.

Анна вдруг и сама улыбнулась. Я не поверил, может у меня просто разыгралось воображение. Но женщина, вспоминая о ребёнке, казалась счастливой.

— Ребёнок родился осенью. Погода была плохой, и до весны я не покидала вигвама, став полностью зависимой от мужчины и женщины, которые относились ко мне с презрением. А вот сына моего они любили. Я видела, как менялось лицо мужа, когда он прикасался к моему малышу.

Когда прошло пять лет, я поняла, что никто меня искать не будет, и приняла свою жизнь среди индейцев. Особой любви мне всё так же не выказывали, но относились терпимее. Я всё так же их ненавидела, но пыталась скрывать свои чувства. Сына я растила по своим правилам, но лишь тогда, когда этого не видели другие. Учила его английскому и постоянно настраивала против индейцев. В глубине души я надеялась, что когда он вырастет, то отправится в город, соберёт людей и уничтожит всё их племя.

Через шесть лет у меня родилась дочь. Девочке я была несказанно рада. Теперь я большую часть своего времени проводила с детьми. Я рассказывала им истории про большой город. Про повозки, в которых могли перевозить грузы, про огромные корабли. Про квадратные дома с мягкими тёплыми постелями, про печи, которые не пускают дым в помещение, про окна, сквозь которые можно было смотреть на тающий снег и встающее солнце.

Дочь с радостью принимала эти истории, легко учила язык. Но сын постепенно стал отдаляться, погружаясь в традиционную жизнь дикарей. Это меня сильно расстраивало, но я ничего не могла поделать. У второй жены тоже было двое детей, погодок моего сына, и они очень много времени проводили вместе. Когда я поняла, что теряю его, то решила сбежать.

Анна откашлялась, столь долгое повествование давалось ей с трудом. Я предложил ей воды, но она отмахнулась от стакана и поднялась со своего кресла. Теперь я смог её хорошо рассмотреть: Анна была высокой и, несмотря на возраст, крепкой. У неё были широкие ладони и большие ступни – было видно, что она много работала и не боялась труда. Ей было более семидесяти, но её спина была прямой, Анна не сломилась даже после многих лет плена.