Огонь и вода

Глава сороковая. Интермедия

7. Долг, долг, долг

В день свадьбы Катрин подняли на рассвете. Ночью она почти не сомкнула глаз – думала о женихе, и о том, каково оно будет, в новой-то жизни. Какой у него дом, насколько он велик? Много ли в нём проживает людей? Ей ведь придётся заняться этим домом, и наверное, прямо сразу, как она прибудет туда?

А будут ли те люди её слушать? Как оно вообще бывает-то? Катрин попробовала ещё раз подойти с вопросом к матушке, но та глянула сурово и сказала, что её, Катрин, обязанность поставить себя так, чтобы ни у кого и мысли не возникло ей перечить. И что она, Катрин – урождённая принцесса Роган, а даже не графиня какая-то там, ей положено каждым своим шагом напоминать о власти и влиянии своего отца – и своего супруга. И ещё – что матушка надеется, Катрин не посрамит их род ни в чём.

Ну вот, как всегда. Долг и не посрамить. Все эти слова Катрин знает и так, но слова – это одно, в жизнь – совершенно другое!

В полном смятении Катрин отдала себя в руки Жози, матушкиной камеристки Бертиль и других. Они мыли ей волосы, сушили магией, завивали, смазывали лицо какими-то пахучими мазями и маслами, промокали тканью лишнее. И одевали Катрин к венцу.

Сорочка из тончайшего полотна с искусной вышивкой мягко облегала её тело. Чулки, белые и тоже с вышивкой, охватили ноги. Жози подвязала их лентами, и надела на ноги новые туфельки – из мягчайшей синей кожи.

Да, платье было синим – из редкостного бархата, расшитого жемчугом и золотой нитью. Вставки на лифе и юбке из золотой парчи с розоватым отливом должны были показать богатство и могущество семьи, из которой происходила Катрин. Цвет ей нравился, потому что – как вода. Как её озеро летним днём под синим небом. И как золотые сполохи от рассвета или заката на водной глади. Есть ли во владениях жениха озеро? Или хотя бы река? Наверное, есть, вздыхала она тихонько, иначе откуда там вода для всяческих хозяйственных нужд?

Завитые волосы красиво уложили – водопадом на спину. А сверху на голову уместили чепец-арселе, тоже синий, тоже расшитый, и даже без какой-либо вуали – чтобы Катрин, как говорили девушки-камеристки, затмила сегодня своей красотой всех на небе и на земле.

Куда уж на небе, думала Катрин, хотя жених ей тоже говорил такие слова. Говорил, что она ему очень понравилась, сама, не только её положение и сила её рода. Наверное, так и есть? Или все женихи говорят такие слова невестам? Или не все?

Накануне, на исповеди, Катрин поделилась своими сомнениями с отцом Адрианом, который служил в замке, сколько Катрин себя помнила, и знал всех младших Роганов с рождения. Тот улыбнулся и сказал:

- Всё в руке господней, Катрин, но мне кажется, что ты справишься. Ты сильна духом, у тебя доброе сердце, ты умеешь всё, что положено уметь знатной девице, выходящей замуж.

- А… любовь? Откуда возьмётся в моём сердце супружеская любовь, если она мне неведома?

- Возьмётся, если я что-то понимаю в людях, - улыбнулся отец Адриан. – Ты очень по сердцу твоему жениху, он не глуп и не подл, и я думаю, всё у вас сладится. Его родичи говорят о нём очень хорошо.

Катрин не нашла в себе сил рассказать отцу Адриану о двух разговорах с женихом на берегу озера, потому что они касались только их двоих, её и герцога Вьевилля. Но лилии держала в кувшине в своей спальне, и никому не созналась, откуда они. Мало ли, и сама могла добыть, она умеет.

И вот она вышла из своих комнат – глядя под ноги, чтобы не наступить на расшитый подол, и осторожно ступая, чтобы не потревожить красиво уложенные на груди жемчужные нити – и направилась в церковь вместе с матушкой, Анриеттой и дамами матушкиного двора. По пути их встретили отец и Франсуа, и даже Жиль был здесь – его тоже одели торжественно и строго-настрого запретили сегодня проказничать. Отец взял Катрин за руку и повёл к алтарю.

Жених уже ожидал. И у Катрин дух захватило – как он был прекрасен сегодня в торжественном наряде, алом с золотом. Волосы пламенели, и казалось – отражаются сполохами в золотой вышивке на дублете. Тяжелая цепь с символом рода – меч в огне – лежала на груди, звенья были аккуратно расправлены. На руке фамильный перстень – и кажется, будто от него рассыпаются огненные отсветы. Или не кажется?

Когда отец вложил её руку в руку Вьевилля, жених глянул на неё, подмигнул – и вокруг них закружились маленькие искорки. Катрин улыбнулась, вздохнула, призвала стихию – и свет от искорок преломился в мельчайших капельках воды, и на мгновение показалась радуга - как на озере. Они прошли под той радугой, глядя друг на друга – и обернулись оба к епископу Вьевиллю, родичу жениха.

Он прибыл накануне, и выглядел величественно и сурово. Катрин побаивалась его – а потом, перед ужином, жених взял её за руку, подвёл и представил, и тот улыбнулся неожиданно по-доброму, приветствовал её с совершенно светской учтивостью, и добавил – какая хорошая девочка.

И сейчас он объявил их с Вьевиллем мужем и женой.

Но пока ничего не изменилось, просто – Вьевилль держал её за руку, и не отпускал. И смотрел так, что казалось – никогда не отпустит. И улыбался.

Дальше было ещё так много всего – и гулянья вокруг замка, и народный праздник, на котором нужно было показаться, и поздравления с вручением подарков от многочисленных гостей – людей Роганов и Вьевиллей, и просто гостей, нескончаемая трапеза, за которой она не смогла съесть ни кусочка… Когда оказалось, что им пора вставать из-за стола, Катрин сначала выдохнула облегчённо – всё, она вытерпела, не потеряла лица и всё сделала, как надо. А потом поняла, что ещё не всё. И снова испугалась.

Её привели в покои второго этажа, приготовленные специально для этой ночи. Жози и другие девушки принялись разбирать её подвенечный наряд, и приговаривали – не беспокойтесь, принцесса, ваш муж, может быть, и не останется с вами до утра, ему тут рядом приготовили ещё одну спальню. Катрин, правда, не понимала – как не останется, с другой стороны, у отца и матери разные спальни, значит – так правильно.

Муж пришёл, запер дверь и наложил заклятье.

- Чтобы не мешали, - сказал он.

И вправду, в коридоре шумели и кричали всякое, но заклятье отрезало их от того шума намертво.

- Скажите, моя принцесса, вы смогли поесть?

- Честно – не очень, - тихо сказала она, не глядя на него.

- Вот и я так же. Когда на тебя две сотни человек таращатся, никакой кусок в горло не полезет. Значит, я был прав.

Он стукнул в дверь с другой стороны, из неё высунулась Жози.

- Девонька, что там с едой?

- Сейчас будет, ваша милость.

Жози и ещё две девушки принесли два подноса с едой, кубки и кувшин, и поставили на маленький столик, и тут же исчезли, повинуясь знаку Вьевилля. А он сбросил дублет, снял сапоги и украшения, и подошёл к ней.

- Подкрепим силы, немного, моя принцесса? А потом я попробую поучить вас любви?

- Может быть… сначала сделать всё, что там положено, а потом уже – есть, пить, что-то ещё?  - она не глядела на него, не могла.

Он рассмеялся.

- Простите, моя принцесса. Не подумал. Как скажете, - сел рядом с ней на кровать и обнял.

Легко коснулся губами – волос, виска, потом её губ. Страшно? Нет, наверное, не слишком. Он представился ей в этот момент огромным сказочным существом с огненными крыльями, и почему-то это очень опасное существо оказалось к ней нежным и добрым. Уставшим не меньше неё, но – готовым терпеть её страхи и преодолевать их – вместе.

Вместе, наверное, получится. И преодолеть, и победить. Как бы страшно изначально не было.

* * *

8. Добраться в безопасное место

Рыжий ни в каком страшном сне не мог вообразить, что в свадебную ночь ему придётся утешать и успокаивать свою прекрасную молодую жену.

Но, тыщщу дьяволов всем в печёнки, а что тут ещё сделаешь?

Когда он пришёл в спальню, она была там – в сорочке, если это сорочка, конечно, вся в тончайших кружевах, будто в пене морской. Когда бы он ещё задумался об этих сорочках – обычно на даме был полный придворный доспех, ну, или не придворный, но всё равно платьишко какое-то, которое и нужно-то было всего лишь задрать. Или дама была вовсе раздета, и тогда можно было, мурлыча, тереться о её нежную кожу, целовать её в разных сокровенных местечках, и ещё сильнее воодушевляться самому, видя её желание.

Тут же он получил в своё полное распоряжение прекраснейшую деву на свете, которая ждала его в той самой сорочке, с сурово сжатыми губами и страхом в глазах. Чёрт возьми, как мало времени им дали! Если бы удалось хотя бы пару раз постоять, обнявшись, и глядя на закат, или восход, и поцеловаться толком!

Но – она делала, что могла, и очень красиво подхватила его затею – добавила в огненные искры капель воды, и как же здорово это вышло!  Сначала в церкви, недолго, а потом, когда они вышли на улицу и их приветствовали все собравшиеся там толпы – как же, Вьевилль берёт в жёны принцессу Роган – тоже, и радуга простояла несколько мгновений, все успели увидеть и сочли хорошим знаком.

Ну, пусть. Хорошим, да. А сейчас-то что?

Он хотел поесть по-быстрому, а потом ласкать её до рассвета, но увидел эти глаза, полные страха, и просьбу – поскорее… Эх, в какой другой ситуации сбежал бы уже, а тут куда сбежишь? Некуда.

Как вам будет угодно, госпожа моя и супруга. Всё для вас. Я постараюсь.

Она не издала ни звука, только зажмурилась и стиснула зубы. Ничего, хорошая моя, ты ещё будешь смотреть на меня и улыбаться, и просить продолжать… Или это буду уже не я.

Рыжий не знал, насколько был в тот момент даже не хорош, а вообще годен, слишком привык смотреть дамам в глаза и ловить их ответные взгляды. А когда на тебя даже и не глядят – ну, терпи, пока терпи, и надейся на лучшее. Когда-нибудь потом.

А пока – унять кровь, унять боль, позвать служанку, чтоб сменила простыни и помогла госпоже помыться. Та что-то пискнула про ещё одну спальню для его милости рядом, но Рыжий так зыркнул на неё, что она тут же вымелась вместе с тазом и простынёй. А он сел на постель, усадил свою теперь уже всяко супругу на колени и гладил по голове, а потом ещё всякую ерунду начал рассказывать – как однажды видел в море зверей дельфинов, и громадного осьминога, который едва не утащил корабль в глубину. Видела она таких? Нет? Значит, непременно отправимся вместе в путешествие. И как охотились на волков прошлой зимой – потому что очень уж расплодились, и на кабанов, и потом запекали тушу на углях. О своём вороном коне Угольке и ловчем соколе Торе.

Пару лет назад они с Андре и небольшим отрядом попали в засаду еретиков, и еле унесли ноги – пешими, и кроме них двоих, спасся ещё оруженосец Рыжего. Андре получил хороший удар в бедро, и не стоял на ногах, его пришлось полночи тащить через лес к своим. И заговаривать зубы – потому что был он в сознании, а дать по башке, чтоб отключился, Рыжий не додумался. Вот и тащил – одного на себе, второго за собой, а у мальца тоже глаза были полны впечатлений – и гибель отряда, и рана, хоть и позволявшая идти, но всё же, и ещё волки завывали неподалёку. И Рыжий травил байки всю ночь – чтоб отвлечь, чтоб поднять дух, чтоб дотащить обоих до безопасного места. Что характерно, дотащил, только, как вернулись, проспал от рассвета и до рассвета следующего дня. И весь язык отболтал, молчал после того дня три, только головой кивал да по башке давал, если кивать было не о чем.