Мадонна Фьора, или Медальон кардинала делла Ровере

И так продолжалось на самом деле каждый день. Элоизе уже хотелось кричать, ругаться, бросаться вещами и совершать другие такой же адекватности действия, но она пока держалась. Через месяц активность Анны пошла на спад, а потом осталась только в виде редких поддразниваний.

* 25 *

Однако же, на самом деле Анна просто решила меньше болтать и больше делать. Она явилась к Марни в кабинет, села напротив и заявила:

— Что, монсеньор, госпожа де Шатийон никак не поддается?

— А с чего вы взяли? — нахмурился он.

— Я что, похожа на слепую, глухую и ничего не соображающую дуру?

— Не похожа, и?

— Так вот, вы, главное, не сдавайтесь. А я вам чем смогу — тем помогу. Понятно?

— А с чего это вы вдруг? — продолжал недоумевать он.

— Да так. Хватит уже ей болтаться по свету, как лист по ветру. И вам тоже хватит. И вы друг другу в этом смысле подходите, — встала и удалилась.

* 26 *

Если Элоиза и удивлялась, почему с тех пор она стала почти каждый день встречаться с Марни за завтраком, то ничего никому не сказала. Здоровалась и смотрела строго в свою чашку кофе, впрочем, иногда, пока он не видел, бросала на него точечные аккуратные взгляды из-под полуопущенных ресниц.

Выбранная терапия и сила характера принесли свои плоды — Элоиза стала лучше спать, во сне видела обычные вещи, а вовсе не тело, сползающее на мостовую, удержать которое у нее не хватает сил. Как-то она поздравила с днем рождения однокурсника, с которым иногда переписывалась в фейсбуке, слово за слово обнаружилось, что через пару недель он будет в Париже одновременно с ней. Договорились встретиться. Более того, не просто встретились, но и провели вместе ночь. Он остался несказанно доволен, и очень огорчился, когда Элоиза наутро сказала, что все отлично, но повторения не будет. А она отметила про себя, что кошмар не вернулся, и это было очень хорошо. Но увы, не было и десятой доли того буйства чувств, которое из ниоткуда возникло просто от того, что некто Себастьен Марни провел вечер рядом с ней. Элоиза немного притупила остроту ощущений расстроенного приятеля и больше ни с кем не встречалась, ни ради проверки себя, ни ради чего другого. Марни она себе запретила, а никого другого не хотелось.

Так прошло полгода. Вечер в Милане стал потихоньку стираться из воспоминаний, оставаясь, скорее, сродни прочитанной книге или просмотренному спектаклю. Она уже и относилась к нему так, будто это было не с ней. Но все равно украдкой смотрела на Марни за завтраком.