Король-паук

Глава 47

Сперва Людовик отказывался верить этим сообщениям. Они были хорошо проверены, но он пытался усилием воли сделать их как бы несуществующими. Если бы только это было возможно, у него оставалось бы ещё несколько дней, может быть, даже несколько недель, чтобы гулять с Шарлоттой по парку, где цветы были особенно хороши в этом году, чтобы склониться над колыбелькой наследника, чтобы умилиться вместе с ней его царственным брыканием ножками, и может быть, убедить королеву — и себя заодно, — что большая голова этого Валуа свидетельствует об уме, намного превосходящем умственные способности обыкновенных принцев. Она может уместить столько добродетелей, знаний, способностей, отваги и прочих доблестей, которые понадобятся ему для управления государством, принадлежащим ему по праву рождения, все уроки, которые усвоил его отец и передаст сыну. Королева, которая обожала всех своих детей, была благодарна судьбе за то, что та послала ей наконец мальчика, потому что теперь Людовик стал проводить меньше времени в своей душной зале для приватных аудиенций, куда с парадного входа попадали важные дипломаты, а с чёрного — проникали маленькие, вертлявые, дурно пахнущие простолюдины. И муж королевы был счастлив более чем когда-либо со времени их знакомства.

Людовик знал, что существуют люди, способные усилием воли менять ход событий. Он тоже пытался. Но общедоступные новости, а также отчёты его агентов, иные из которых были англичанами, — подтверждали известия о перевороте за Ла-Маншем. Тогда он пытался успокоить себя доводами разума. Да, новости плохие, но, чёрт возьми, британская корона переходит из рук в руки уже много лет. Генрих наверняка снова заполучит её. Он, Людовик, увидит, как это произойдёт.

Но королю вскоре с неохотой пришлось признать, как бедолаге, у которого отняли чашу с водой после первого раздразнившего его глотка, что он не обладает способностью делать факты несуществующими. Как счастлив был старый герцог Филипп Добрый — его недуг позволил ему построить целый мир, где всё, что он бы ни желал, становилось явью. Его собственная болезнь лишь обостряла ощущение опасности. Новости из Англии становились всё хуже и хуже.

У английского короля Генриха был восемнадцатилетний сын. Сначала сообщили, что он был ранен в битве, которая стоила его отцу короны. Но следующее сообщение гласило, что победоносные рыцари короля Эдуарда убили мальчика сразу после сражения. А вскоре Оливье доложил, что это сам король Эдуард заколол его.

В течение нескольких невнятных недель считалось, что ко роль Генрих томится в темнице в лондонском Тауэре. Затем сообщили, что он умер, как король Карл Простоватый в Перонне. А потом было открыто признано, что убил его король Эдуард.

У Людовика мурашки по спине побежали: королей убивают, сыновей королей тоже убивают. Он посмотрел на королеву поверх колыбельки.

— Боюсь, впредь я не смогу проводить так много Времени с тобой, Шарлотта. Но то, которое мы провели вместе, было благословенным временем. Вспомни о том, что я сказал тебе это, когда тебе покажется, что я пренебрегаю тобой. У меня такое предчувствие, что если сейчас я как никогда прежде не посвящу себя исполнению своего долга, дофин не доживёт до того дня, когда ему нужно будет занять своё место.

— Неужели дела настолько плохи, Людовик?

— Ранее я всегда побеждал! — сказал он. Но ей не понравилось выражение его лица. Жестокость была неуместна здесь, в детской, при спящих детях.

Он не ответил ей прямо, но, конечно же, дела были необычайно плохи. Правда, король Генрих был всегда самым незадачливым монархом и из лучших побуждений делал непростительные промахи. Но было слишком много общего между ним и Людовиком. Английский король также основал выдающиеся учебные заведения, Итон и Кембридж. Он также боролся с феодальной раздробленностью. Был глубоко религиозен, образован, трудолюбив, придерживался широких взглядов. У него также был наследник. На минуту Людовик представил клинок в груди сына, провёл рукой по его лбу и вздохнул. И у короля Генриха, как у Людовика, тоже был дед, старый сумасшедший Карл VI Французский.

Вскоре поступающие из Англии новости стали просто катастрофическими. Убиты не только король Генрих и его наследник. Сразу после них было казнено шестнадцать знатнейших людей в Англии. У Эдуарда не оставалось другого выхода, его трон утопал в крови, и тем не менее стоял теперь крепко. Войны Роз закончились, и победил не тот, кому следовало бы.

Бургундская канцелярия теперь стала получать из Франции успокоительные письма. Пусть дорогой кузен не воспринимает слишком серьёзно последнее решение французского парламента, писал Людовик. Он бы желал остаться с Карлом в дружеских отношениях. Филипп де Комин откладывал их в сторону — они только того и заслуживали. Король-паук никогда не сможет повернуть колесо судьбы в свою сторону. Филипп знал то, чего даже Людовик не знал и о чём узнавал лишь через несколько напряжённых месяцев.

В Гиени начал медленно соображать своими неповоротливыми мозгами его брат. До последнего времени он имел право наследования французского престола в случае смерти Людовика. Но теперь существовал дофин, наследный принц. Карл Гиеньский теперь стал просто младшим братом, без всяких надежд на будущее. Даже устрица начинает передвигаться, когда появляются условия, подходящие для этого: когда солнце ярко светит и наступает прилив. В такое время инстинкт говорит ей: пора поесть.

Теперь или никогда, подстёгивал себя Карл. Многие побуждали его к действию. У него была амбициозная возлюбленная, которая видела себя любовницей короля, а может быть, и королевой Франции. Он был окружён обиженными на Людовика аристократами, которые, опасаясь укрепления его власти, видели в Карле не паука, а овцу, которую они будут стричь себе на радость. То, что в Англии король Эдуард сделал с королём Генрихом и принцем Уэльским, они задумали сделать с Людовиком и его сыном. Эдуард был на стороне Карла, равно как и злейший враг Людовика, герцог Бургундский. Придворные нашёптывали, что у него замечательные перспективы, если он поддержит власть герцога.

— Ваш бессердечный брат, который испортил вам парк, сейчас беспомощен, — исподволь внушал ему граф де Сен-Поль, — он окружён с трёх сторон герцогом Карлом Бургундским, герцогом Карлом Гиеньским...

— Мы оба Карлы, и оба герцоги! Это же замечательно! Просто замечательно, не правда ли?

— Великолепно. Но это ещё не всё. С моря Людовик заперт флотом короля Эдуарда. Это тоже хорошо. Теперь Гиень может снова торговать с Англией. Англичанам нравится ваше вино.

— Мне тоже, — сказал Карл. — Наверное, у нас его хватит, чтобы продавать.

— Конечно, хватит, всем хватит, ваша светлость! Нужно продать ровно столько, сколько нужно заплатить за победоносную войну, которая грядёт, и когда вы победите, вы станете королём Франции.

— Я хочу стать наихристианнейшим королём. Я же ничем не хуже Людовика?

— Лучше, ваша светлость, — хором убеждали его придворные, внушая, что во главе с ним, или, по крайней мере, его именем на этот раз уж точно они свергнут короля-паука. Но прежде для надёжности — ведь в исторических кризисах такого рода кронпринцы всегда создают ненужные осложнения — следует насильственно устранить дофина.

Герцог Карл не сразу понял смысл этого вкрадчиво изложенного убийственного предложения.

— Это совершенно необходимо сделать? — спросил он.

— Король Эдуард не колебался ни минуты ради блага Англии. И вы не должны — ради блага Франции. Великие короли никогда не бывают нерешительными.

— Это кто назвал меня нерешительным?

Весьма нелегко было преодолеть все те барьеры, которыми окружил себя Людовик, стараясь обеспечить себе безопасность: личная охрана, внешняя стража, солдаты, шпионы, шпионящие за шпионами. Зная подозрительность короля, никто не стал бы предпринимать немедленных попыток. Король никогда не утратит бдительность, а вот другие, менее осторожные, которым терять нечего, с течением времени — утратят наверняка.

Слухи о том, что все старые враги и предатели собираются вокруг трона его брата, достигли наконец ушей Людовика. Он писал брату дружеские письма, просил его объяснить, почему он не довольствуется тем, что владеет богатством Гиени, предлагая одну, две... четыре провинции в придачу к тем, что уже были у Карла. Карл Гиеньский даже не удостаивал его ответом, но герольд, который тщетно ждал ответа, сообщил, что армия открыто собирается в Гиени, и корабли курсируют между Бордо, Портсмутом и Дюнкерком. Гиень, Англия и Бургундия имеют морское сообщение! Медленно, упорно они плели сеть, в которую он попадётся. Теперь нет смысла спрашивать, почему брат не удовлетворён!

Он готовил себя и своих полководцев к гражданской войне, самой печальной на свете, потому что друг против друга будут воевать он и его брат. Оливье часто давал ему выпить лекарство на ночь, и всегда он выпивал его, но всё же он не мог заснуть — и тогда Оливье за свой счёт, ведь теперь он мог себе это позволить — нанял арфистов, чтобы те играли под дверью комнаты, где он спал теперь один. Шарлотта никогда не видела его во время приступа. В теперешнем состоянии Людовик боялся, что у него случится приступ. Он сказал королеве, что ей теперь безопаснее было бы находиться в детской спальне. Решётки на её окнах были не менее надёжны, чем в камере кардинала Балю. Король редко разрешал ей выходить с детьми даже в сад. Он напомнил ей, как однажды давно черепица сорвалась с крыши и упала в дюйме от него, чуть не задев. Королева жаловалась, что взаперти страдает здоровье детей.

— Зато они живы, — резко возражал он. Если Сен-Полю, герцогу Алансонскому, Немуру и другим его вассалам удастся сделать его брата королём, детям не жить. Герцог Гиеньский с обезоруживающей наивностью хвастался, что станет наихристианнейшим королём уже в этом году. Он поставил графа Жана д’Арманьяка командовать гиеньской армией. Услышав об этом, Людовик не мог поверить своим ушам, но это был шаг к гибели.

Король разослал людей в Италию, Швейцарию, Шотландию, Савойю для пополнения своей армии. Он предлагал такое жалованье, какое не получал до этого ни один наёмник. Тысячи мужчин вступали в его армию. Но были тысячи и в гиеньской армии, и ещё больше — в английской, и то были ветераны войны Роз. Старые воспоминания об этих жестоких убийцах терзали его. И нужно добавить к этому бургундцев.

Он обратился к Папе с просьбой рассудить их с братом. Папа ответил предложением выпустить кардинала Балю из клетки, которая, насколько известно его святейшеству, была четырёх футов шириной, шести — высотой и восьми — длиной. Король сердито отвечал, что Балю был в заключении лишь несколько месяцев, а теперь содержится в удобной сухой камере в Шатле, что совершенно не отвечает распространённым слухам, и предложил святому отцу прислать миссию по расследованию, добавив саркастически, что его клетки совершенно не такие, как итальянские: гораздо более просторные. Он, конечно, порвал это письмо и написал ещё одно, более дипломатичное. Но не отпустил кардинала, и Папа не стал вмешиваться в его ссору с братом.