Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Германия оккупировала обширные сельскохозяйственные земли, приносившие больше всего зерна, что ускорило продовольственный кризис, только усугублявшийся по мере отступления Красной армии. Но государство и здесь быстро приняло меры: Наркомат торговли разработал сложную систему распределения продовольствия, закреплявшую за каждой категорией наемных рабочих и городских жителей право на получение определенного количества продуктов. Рядовые граждане согласились с логикой, на которой строилась иерархия этой системы: самые большие нормы полагались работникам оборонной промышленности, а уязвимым группам населения предоставляли дополнительное питание. Женщины массово вышли на работу, магазины закрывались, поэтому рабочие, учащиеся и маленькие дети питались в основном в закрытых столовых, прикрепленных к заводам и учреждениям. Источником большинства потребляемых населением калорий оставались центральные государственные запасы, однако их не хватало, чтобы удовлетворить элементарные биологические потребности. К 1942 году продовольственный кризис обострился до такой степени, что обычные люди и даже рабочие оборонной промышленности начали умирать от голода. Смертность среди категорий с самыми маленькими нормами, особенно заключенных и трудармейцев, достигла катастрофических показателей. Как только ситуация с продовольствием улучшилась, отчасти благодаря помощи, полученной по ленд-лизу, руководители предприятий и сотрудники системы здравоохранения начали выдавать на заводах второе горячее, снабжать дополнительными продуктами наиболее уязвимые группы и переводить больных дистрофией на усиленное питание.

Эвакуация, подобно землетрясению, вызвала волну последствий. Из-за огромного потока беженцев и эвакуированных вдоль маршрутов эвакуации сложилась бедственная с точки зрения здравоохранения ситуация. Сотрудники системы здравоохранения и медики старались предотвратить вспышки эпидемий кори, брюшного и сыпного тифа, унесших множество жизней в дороге и по прибытии. Для восстановления промышленной базы в малонаселенной восточной части страны нужны были трудовые ресурсы. Вскоре государство учредило Комитет по учету и распределению рабочей силы (Комитет), новую организацию, обязанную вести учет трудоспособного неработающего населения в каждой области и республике и направлять людей на предприятия, где требовались рабочие. С помощью военкоматов и ремесленных училищ ему удалось мобилизовать миллионы людей. Когда трудовые резервы городов иссякли, Комитет переключился на сельскую местность, превысив свои изначальные полномочия и отправив миллионы людей работать на предприятиях вдали от дома. Мобилизация была самым быстрым способом решить проблему нехватки рабочей силы на востоке, но руководителям предприятий приходилось кормить мобилизованных рабочих, предоставлять им жилье и заботиться о них, беря на себя функции, обычно выполняемые в семьях женщинами. В ситуации, когда перед предприятиями стояли срочные задачи, а товары широкого потребления и стройматериалы практически отсутствовали, руководство завода нередко могло предоставить разве что неотапливаемые бараки, землянки, плохо обеспеченные продуктами столовые и детские сады. Проверки, неоднократно проводившиеся государственными и партийными организациями, показали, что люди в промышленных городах живут в чудовищных условиях.

К 1944 году трудовая система в тылу оказалась в критическом состоянии. Тысячи рабочих бежали с шахт и заводов, находя работу в другом месте или возвращаясь в родные колхозы. Промышленность и колхозы оспаривали друг у друга рабочих, а местные советы не могли набрать запрашиваемое Комитетом количество людей. Во всех областях недобор – количество невыполненных нарядов – уже превысил число новых. Директорам предприятий проще было отправлять в Комитет все новые и новые запросы, чем попытаться улучшить условия и тем приостановить массовый исход. Система трудовой мобилизации превратилась в существующую ради самой себя машину, бесконечно штампующую наряды, но слабо соотносящуюся с запросами промышленных наркоматов и областных властей. Но, несмотря на растущее количество дезертиров и истощение ресурсов, трудовая мобилизация продолжала поддерживать оборонное производство в восточных промышленных городах и восстановление освобожденных территорий.

Карательные меры играли определенную роль в обеспечении дисциплины, но с ограниченным успехом. Считать огромный вклад рабочих и рядовых граждан в помощь фронту результатом принуждения означало бы глубоко заблуждаться. Принудительный труд – крайний пример принуждения – играл важную роль в строительстве оборонных объектов и в промышленности, но после массовых амнистий в лагерях наблюдался такой же недостаток трудоспособных рабочих, что и по стране в целом. На оборонные предприятия и строительство государство отправляло главным образом мобилизованных вольнонаемных. Форма принуждения, распространявшаяся на бо́льшую часть населения, была связана с драконовским трудовым законодательством. За опоздания, прогулы, уход с работы полагались суровые наказания, и многим вынесли обвинительные приговоры. В 1941–1945 годах за опоздания и прогулы было осуждено более 5,6 миллиона человек – более четверти всех занятых в государственном секторе, – временно лишившихся зарплаты, а нередко и части жизненно необходимой нормы хлеба. За самовольный уход с работы наказывали еще строже: в 1943–1944 годах осудили почти 700 000 человек. Однако только 20 % рабочих, на которых заявили в связи с дезертирством, удалось найти[1352]. Карательные меры применялись так неэффективно, что многие рабочие не слишком их боялись. Председатели колхозов, директора заводов, судьи и сотрудники прокуратуры часто не хотели или не имели возможности исполнять закон. Как и члены Комитета, комсомола и профсоюзов, они понимали, что самый действенный способ борьбы с трудовым дезертирством – улучшение условий труда.

Пропаганда, менявшаяся в ходе войны, помогала заручиться поддержкой населения. Поначалу, невзирая на всплеск энтузиазма, с каким люди восприняли призыв помогать фронту, государству не удавалось выстроить с ними диалог. Со временем оно научилось улавливать эмоциональные потребности людей и наделять личный опыт политической и общественной значимостью. Резкий переход к более честному освещению ситуации летом 1942 года был отчасти обусловлен критикой проводившихся государством «бесед» со стороны партийных активистов. Обычные люди остро реагировали на явное несоответствие между заявлениями государства о мощи Красной армии и ее непрерывным отступлением. Однако в 1942 году, когда советские войска увидели масштабы разрушений, жестокости и геноцида на территориях, освобожденных от нацистской оккупации, антифашистская риторика государства зазвучала с особой убедительностью. Пусть идеал единого многонационального социалистического коллектива и не отражал реального отношения народов СССР друг к другу, он резко контрастировал с присущей нацизму жгучей расовой ненавистью. Перед глазами в избытке стояли последствия фашистской идеологии: горы трупов советских военнопленных, расстрельные рвы и виселицы на освобожденных территориях. Кроме того, государству удалось убедительно объяснить людям неразрывную связь между производством в тылу и военными успехами. Рабочие, у которых на фронте воевали родные и друзья, вкладывали в кампании по повышению производительности личный смысл. Летом 1942 года государство провело масштабную кампанию такого рода, и после Сталинградской битвы рабочие увидели, что их усилия не пропали даром. Наконец, многие, особенно рабочие, в письмах, претензиях и жалобах апеллировали к социалистическим идеалам. С момента революции не сменилось даже одно поколение. Рабочие старшего возраста лично участвовали в борьбе за советскую власть, а молодые люди выросли на рассказах о подвигах 1917 года и Гражданской войны. Во взгляде на войну как на смертельную схватку идеологий советские граждане были не одиноки – в этом их поддерживали партизаны, подпольщики и союзники по всему миру, видевшие в социализме желанную альтернативу фашизму и капитализму.

Лишения, которые терпели люди в тылу, выливались в многочисленные административные конфликты. Государственные и партийные организации нередко оспаривали друг у друга право на получение продовольствия: каждая из них старалась защитить от голода группу, которую опекала. Местные чиновники разрешали питаться в заводских столовых эвакуированным, заключенным и сиротам, причем кормили их из центральных запасов, предназначенных для рабочих. Попытки перераспределения сглаживали различия между разными категориями карточной системы и поддерживали жизнь более уязвимых и менее обеспеченных питанием групп. В то же время местные чиновники, работники общепита и другие пользовались преимуществами своего положения, чтобы заниматься самоснабжением и воровать. Перераспределение, воровство и самоснабжение формировали и видоизменяли продовольственную иерархию посредством черного и «серого» рынков, помогавших и вместе с тем мешавших системе кормить страну. Схожие конфликты происходили из‐за трудовых ресурсов. Местные советы противились попыткам Комитета мобилизовать все больше людей из их области, председатели колхозов выгораживали беглецов, судебная система отказывалась исполнять жесткое трудовое законодательство. Профсоюзы и представители ВЛКСМ жаловались на наркоматы, ставившие безжалостные требования производства выше здоровья и благополучия рабочих. Каждая организация или предприятие отстаивали права своих подопечных и собственные интересы, а потому неизбежно конфликтовали с другими организациями. Способность государства объединять конкурирующие группы и заставлять их действовать по предписанным им законам военного времени встречала серьезные препятствия.

К 1945 году главные стратегии военных лет, некогда необходимые для укрепления тыла, начали ломаться под тяжестью внутренних противоречий. Крестьяне, мобилизованные для работы на промышленных предприятиях, не могли сеять и жать, что приводило к голоду среди рабочих, трудовому дезертирству и опять же вынуждало мобилизовать еще больше крестьян. Система распределения продовольствия существовала в условиях дефицита, порождавшего воровство, которое, в свою очередь, только усугубляло дефицит. Массовый голод среди рабочих всех отраслей, напрямую не связанных с обороной – швейной и обувной промышленности, производства стройматериалов, социальной сферы, – ослаблял рабочую силу и в конечном счете подрывал ее способность помогать фронту. С теми же противоречиями столкнулись здравоохранение и система принудительного труда: если бы у государства нашлось больше ресурсов на улучшение условий, снизилась бы смертность, сократилось количество беглецов и времени, потерянного из‐за отсутствия рабочих, а у заключенных и трудармейцев, как и у вольнонаемных, оставалось бы больше сил на производство. Но, учитывая настоятельные нужды фронта, государство попросту не могло вкладывать средства в изменения, столь необходимые рабочим, заключенным, крестьянам и рядовым гражданам.