Клеймо дьявола

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ

Лапидиус обустроил свой дом по чисто практическим соображениям. Поэтому на первом этаже он расположил лабораторию — большое просторное помещение со светлыми окнами. Здесь он занимался исследованиями. Здесь погружался в работу. Здесь было средоточие его жизни. Даже его постель стояла здесь, потому что часто он просыпался среди ночи от внезапного озарения, и идею надо было безотлагательно проверить.

Позади лаборатории, в сторону двора, начиналось царство Марты. Там были кухня и кладовые, а также ее комнатка. На втором этаже находились жилые помещения, обставленные массивной мебелью. Это было наследство от его родителей, которое он берег в память о них. И, наконец, чердачный этаж — помещение, которое он посетил лишь однажды. Там он обнаружил сваленный кучами хлам, оставшийся от прежних владельцев, в пыли и паутине. Картина, едва ли радующая глаз. Он, помнится, попросил Марту навести там порядок, развернулся и спустился вниз. Вниз, в лабораторию, где и было его место.

Здесь он сидел и в этот ранний час над журналом с записями опытов. Как тот красноречиво свидетельствовал, за вчерашний день он практически ничего не сделал. Причиной была Фрея Зеклер. Молодая женщина, больная сифилисом, которой он должен был помочь. И все же Лапидиус надеялся сегодня приступить к варианту VII. Чтобы не расходовать понапрасну бумагу, он решил запись «Понедельник, 11-е» переделать на «Вторник, 12-е» и только взялся за перо, как дверь на кухню распахнулась и появилась Фрея Зеклер. Лапидиус украдкой вздохнул. Он не рассчитывал ее так рано видеть.

— Доброе утро. Ты пташка ранняя, — поздоровался он.

Вместо ответа она впилась зубами в белый хлеб, густо намазанный медом. Ее взгляд блуждал по оборудованию, которое блестящими боками отражало утренний свет.

Лапидиус удержался от замечания, что сегодня должен начаться первый день лечения, и поэтому она не должна была принимать твердую пищу. Если все пойдет так, как он предвидел, ей придется довольно туго.

Вслед за девушкой показалась Марта с горшком манной каши в руках:

— Я разбужила, хозяин, чтоб хошь крошка во рту была. Уж больно тоща, Фрея-та. А там щё чуток соснешь, сказала ей. Чё говеть-та, пральна, хозяин?

— Да, э… конечно, конечно. Лечение можем начать попозже.

— Чудно с энтим леченьем-та. Чё за болесть така смертельна? Фрея-та язык проглотила. Да и ладна, мне-та кака забота. — Однако блеск в ее глазах выдавал, что это совсем не так. — А вы чё-нето хотите?

— Что?

— Кашки вот маннай. Ой вкусна! Матушкин рецепт-та.

— Нет, спасибо, я уже перекусил.

Марта исчезла в кухне.

— Симпатичные, — Фрея показала рукой с куском хлеба на приборы. — Как стеклянные зверюшки.

— А ты наблюдательна, — похвалил Лапидиус. — Они и вправду похожи, потому что форма алхимической посуды копирует природу. Здесь есть «медведь», «черепаха», «гусь». А вот эта колба с множеством отростков называется «гидра».

Она не отвечала, однако не спускала глаз с причудливой колбы.

— Вон ту фигурную склянку называют «страус» из-за ее длинного узкого горлышка.

— Страус? Это тоже зверь?

— Да, птица. Она живет в Африке, по ту сторону варварского побережья. «Страус» очень важный прибор при изготовлении «философского камня». Последняя стадия этого процесса, так говорит учение, должна проводиться в запаянном «страусе». — Лапидиус, который сел на любимого конька, упустил, что женщина не могла уследить за его рассуждениями.

— А тот? — спросила она.

— Это аламбик. С арабского переводится как «дистиллятор». Мой — с двумя горлышками и особенно большой, поэтому он стоит на железной треноге.

— Ага. Ну ладно, пойду еще сосну.

Интерес к его работе у нее угас. Хлеб был съеден. Она покинула лабораторию.

— Да, да, иди.

Лапидиус слегка пожалел, что она так внезапно ушла.

Только после полудня она появилась снова.

Лапидиусу, который, собственно, собирался использовать это время, чтобы поработать над Variatio VII, пришло в голову, что для лечения сифилиса ему необходима ртутная мазь. А поскольку аптекарь не держит такой препарат в готовой форме, пришлось ему самому заняться приготовлением. Он взял йодированный ртутный порошок и изрядное количество подогретого этилового спирта, чтобы получилась кашеобразная масса. Под конец смешал эту кашицу с надлежащей порцией овечьего ланолина и тщательно перемешал все еще раз. Полученный таким образом unguentum вышел удовлетворительной консистенции, даже если запах оставлял желать лучшего.

— Хорошо, что ты пришла, — сказал Лапидиус. — Он показал на красноватую массу. — Сейчас я тебе покажу лечебную мазь, которую надо будет втирать.

Она подошла, сунула палец в тигель и поднесла его к носу:

— Пахнет хлевом.

— Жир овечьей шерсти дает мази нужную консистенцию.

— И им вылечишь э… сифилис?

— Нет, это обеспечит hydrargyrium, то есть ртуть. — Лапидиус про себя добавил: «Если на то будет воля Божья», а вслух сказал: — Она способствует выделению дурных соков сифилиса.

— И долго ждать?

— Вынь палец из сосуда, — строго велел Лапидиус. — Еще рано трогать эту мазь.

— Так сколько надо времени? Почему вы не говорите?

— Ты не поняла, что я говорил в камере пыток? Двадцать дней.

— Двадцать дней?

— Совершенно верно. — Лапидиус подумал, что лучше всего будет сразу поговорить с Фрей Зеклер начистоту. — Эти двадцать дней ты проведешь в жаровой камере и будешь непрерывно потеть. Как вол в ярме.

— Господи Иисусе! — впервые Лапидиус увидел ее потерянной. — Двадцать дней потеть? В жаровой камере?

Как внезапно Фрея Зеклер потеряла самообладание, так же быстро и справилась с приступом отчаяния. Она решительно выпятила подбородок.

— Ба! Тоже мне, напугали! Двадцать дней в этой камере все лучше, чем двадцать дней в темнице.

Лапидиус не отвечал. Он не был уверен.

— А где эта камера? Она большая? Что в ней?

— Жаровая камера находится в верхнем этаже моего дома. Там нет мебели, для этого она слишком мала. Она такая маленькая, что в ней можно только лежать.

— Господи Иисусе! Тогда уж лучше в тюрьме!

— Тебе надо выбирать не между тюремной и жаровой камерами, а между жизнью и смертью.

Это прозвучало жестче, чем Лапидиус того хотел. Она поджала губы и уставилась на свои завязанные пальцы.

— Ну, не так уж все страшно, — помолчав, продолжал Лапидиус. — И все-таки не буду от тебя скрывать, сифилис коварен, как раненый кабан. Никто не знает, когда и как он нападет. Точно о сифилисе никто не знает, потому что он появился лишь несколько десятилетий назад. Поначалу он убивал больных всего за несколько месяцев — они умирали, пуская слюни, парализованные, в помраченном разуме. Потом он стал действовать иначе и все большее удовольствие находил в том, чтобы уничтожать свои жертвы медленно. Могут пройти годы, но под конец победит все-таки он. Правда, должен заметить, лишь в том случае, если человек сдается без боя. Ты будешь бороться?

Фрея оторвала взгляд от пальцев и посмотрела на Лапидиуса зелеными глазами.

— Ты будешь бороться?

— Да, — сказала она спустя время, которое Лапидиусу показалось вечностью. — А что мне еще делать? Я не хочу умирать.

— Рад это слышать. Видишь печь у стены?

— Ту красную?

— Да. Это атанор, источник тепла для алхимика. В нем никогда не гаснет огонь, который и даст нам жар для твоего лечения. — Он подошел к печи и показал рукой вверх. — От атанора внутри стены идет дымоход, а рядом с ним тепловой канал. В чердачном помещении непосредственно к нему примыкает жаровая камера. Так вот, ты будешь лежать в ней и все время сильно потеть.

Фрея окинула его внимательным взглядом.

— Ты, наверное, сейчас боишься, что это время тебе покажется вечностью, но посмотри сюда. Это отверстие в стене возле моей постели — отвод от теплового канала. В жаровой камере есть похожее отверстие. Через них можно переговариваться.

— Покажите мне эту камеру.

Лапидиус пошел вперед по скрипучей деревянной лестнице. Тусклый свет падал в окна верхнего этажа и обрисовывал контуры нескольких дверей. Самая маленькая больше походила на деревянную заслонку, она была высотой в три фута и висела на боковых петлях. С некоторым усилием Лапидиус открыл ее. В полутьме, под уходящими круто вверх стропилами, виднелась паутина. Им навстречу пахнуло жаром.

— К сожалению, я не располагаю жаровой камерой, какая предписана медициной. В конце концов, я не врач и не цирюльник. Но думаю, что и эта подойдет.

— Но это всего лишь шкаф, перевернутый с ног на голову!

— Да, единственное помещение в доме, которое годится для наших целей.

— Но там даже сесть нельзя! Только лежать, как… как в гробу!

— Знаю. — Лапидиус постарался, чтобы его голос прозвучал безучастно. — Только для лечения сифилиса сидеть и не требуется. Ты будешь лежать за этой дверцей. На соломенном тюфяке. Голой, весь курс лечения. Втирания и все другое, что требуется, будет делать Марта по моим указаниям. Она же будет приносить тебе питье, в том объеме, которое необходимо, чтобы не умереть от жажды. Если возникнет необходимость, можешь позвать меня или Марту через дыру здесь, сбоку, — он показал на отверстие теплового канала. — А кроме этого, я велю прорубить в дверце окошечко, чтобы поступало немного света. Но лучше, если большую часть времени ты будешь спать.

Фрея Зеклер едва приметно покачала головой.

— Господь мне свидетель, я не хочу умирать! Но… смогу ли я… не знаю.

— Ты должна. Что такое три недели по сравнению с целой жизнью, которую ты можешь себе спасти!

Девушка ничего не ответила и снова заглянула в жаровую камеру.

— Там пауки! — с отвращением воскликнула она. — Если там пауки, дело не пойдет. Я их боюсь. Как только представлю, что сплю, а они спускаются мне на лицо…

— Я скажу Марте, чтобы она их каждый день сметала. Поверь, когда начнется лечение, тебе будет не до пауков. Подумай о главном: пока ты лечишься от сифилиса, я могу попытаться досконально выяснить, кто и в чем тебя обвиняет, и, возможно, снять с тебя обвинения. Если нам повезет, все в конце концов прояснится, и ты покинешь город свободной женщиной.

— Повезет? — Фрея стрельнула в него своими зелеными глазами. — Мне всю жизнь не везло.

Вечером Марта втерла в кожу Зеклер серосодержащий препарат против гнойников, а потом обильно смазала ее ртутной мазью. По словам Марты, пациентка не без колебаний полезла в жаровую камеру, но потом безропотно сносила все процедуры. После них Марта, как было велено, тщательно вымыла руки колодезной водой.

— Она спит? — спросил Лапидиус, когда служанка вошла в его лабораторию.

— Не, хозяин, щё нет, сказыват, пить хотса, токо не знаю, давать аль нет?

— Ты все сделала правильно, Марта, — похвалил Лапидиус. — Если ты со всем управилась, можешь идти спать.

— Спасибочки, хозяин. До завтрева, хозяин.

— Спокойной ночи.

Лапидиус испытал облегчение. Первый шаг был сделан. Фрея Зеклер по своей воле залезла в жаровую камеру. Но он хорошо знал по собственному опыту: рано или поздно она захочет покинуть свою тюрьму, а этому надо помешать. Он взял кружку и быстро подмешал в воду снотворное. Потом с сальной свечой в одной руке и кружкой в другой поднялся на верхний этаж.