Клеймо дьявола

Лапидиус, волоча ноги, поплелся в дом.

Марта сидела у кухонного стола и дрожала как осиновый лист.

— Уж как я испужалась, как испужалась! Аж в дрожь бросило!

— Вижу. — Лапидиусу потребовалось лишь мгновение, чтобы оценить ситуацию. — И поэтому ты сидишь над этим? — Он указал на глубокое блюдо, наполненное водой: там лежал морщинистый комочек, который виделся так, будто сухие ветки смотали в круглый клубок.

— Ага, хозяин, нее, хозяин. Энто ерихонская роза[15].

— Давай-ка, успокойся и расскажи мне, что это такое.

— Ерихонская роза, хозяин. Коли хошь счастья и удачи, а не порчи и смерти, надоть ее иметь. Щё ее называют «цветом воскресения», потому как она кажнай раз встает.

— Так речь идет о невзрачном растеньице, которое по-научному называется selaginella epydophylla?

Марта как-то сразу успокоилась:

— Она совсем суха, а коли положить ее в воду, вся раскрывается, и скоко ее так ни держи, не повянет. Три тыщи лет этой розе-та.

— Ага. Ну да. — Лапидиусу пришло на ум, что он слышал нечто подобное об этом растении. Рыцари Крестовых походов завезли ее из Святой земли. Воде, в которой она лежала, приписывались целебные свойства, а также считалось, что она воспоможествует при родах. — Марта, Марта, ты день ото дня становишься все набожнее. Сначала Мадонна-Заступница, потом карманный алтарь, а теперь вот иерихонская роза.

— Все потому как сильно я пужаюсь, хозяин. Вы-та ушли, а Горм сызнову был здеся.

— Что? Горм снова приходил?

— Ага, хотел к Фрее, поганец. Так зыркал на меня да все говорил, что должна впустить его наверх. Токо я его отшила. Нету хозяина, говорю, да и все тут. А он все меня морочил, мол, дьявол он, потому и должон, а ежели я… и… и… я до смерти испужалась! — Марта снова задрожала.

— Успокойся, — сказал Лапидиус и подсел к ней.

Виду он не подал, но тревога забила в его мозгу во все колокола. Горм назвал себя дьяволом? Может, на самом деле он не так глуп, как кажется? Он был третьим «сыном дьявола»? В упряжке с Тауфлибом и Фетцером?

Марта громко шмыгнула носом:

— А как токо я взяла в руки розу, он и убрался.

— Так ты его в дом не впускала? — уточнил Лапидиус.

— Нее, не пущала. Откушаете чё, хозяин? Оно, конечно, путного-та у меня ничё нет, так испужалась, что все из рук валилось, вот и не сготовила. Токо хлебца с маслицам. Да щё есть отвар для Фреи.

Лапидиус почувствовал крайнюю усталость. Шесть часов бродил он по горам, все на ногах, все в напряжении, под конец еще и пришлось выдержать словесную дуэль с Тауфлибом. И теперь ему не хотелось ничего, кроме как спать. Пусть еще светлый день, но пару часов подремать не помешает.

— Нет, есть я не хочу. Дай Фрее питье. Я буду у себя в лаборатории. Только буди меня в крайнем случае.

— И на ужин неча сготовить, — не унималась причитать Марта. — Завтрева надоть на рынок.

— Будет тебе.

Лапидиус подавил зевок и поднялся. Он хотел пройти прямо в лабораторию, но потом подумал и пошел вначале в переднюю, где придвинул тяжелый ящик к двери. Чисто символический акт, потому что такого, как Горм, ежели была в том нужда, такая защита не остановила бы. Но все-таки… Он перепроверил засов на двери и окна. Подняться к Фрее? Нет, позже. Он свернул в лабораторию, где любимое кресло уже ждало его, и удобно в нем устроился.

Но сон не шел. Все тело ломило. И снова кружились мысли. К тому же все начало чесаться. То зудело здесь, то свербело там.

Вконец разозлившись, он поднялся. С тоской посмотрел на свою поломанную кровать. Как было бы хорошо растянуться на ней! Если бы только она стояла прямо!

И тут его осенило. Он взял треногу с исправленной Тауфлибом ногой и подставил ее под покосившееся лежбище. Уже лучше. И только когда он подложил еще и изрядной толщины фолиант в деревянном окладе, поверхность более-менее выровнялась. Жаль, конечно, использовать ценную книгу в таких низменных целях, но плевать. Сегодня плевать. Он с наслаждением вытянулся на ложе. Теперь мешал яркий свет в комнате. Прикинув, что при свете ему не уснуть, он решился еще на одно кощунство. Он встал, взял другой драгоценный труд и, раскрыв его, положил на глаза.

Теперь все было как надо, и он почувствовал, как сладкая дрема расслабляет его члены. Засыпая, он еще повернул голову к слуховому каналу и прошептал:

— Фрея, я приду к тебе. Только потом.