Флибустьеры

ГЛАВА I. Фериа-де-Плата

Далекие берега Америки с самых первых дней после ее открытия стали служить местом, где находили себе убежище всякого рода авантюристы, куда стекались искатели приключений. Их безрассудная смелость не мирилась с узким, вполне установившимся укладом старой европейской жизни и стремилась проявить себя на просторе.

Одни искали в Новом Свете свободы совести, права молиться Господу так, как им казалось наиболее пристойным. Другие спешили переменить свои шпаги защитников родины на кинжалы разбойников и избивали целые туземные племена, грабя их золото и присваивая себе их добро. Были и такие неукротимые натуры, которые не знали предела своим страстям, не хотели признавать над собой никаких законов и под свободой разумели безграничную распущенность и своеволие. Они почти с самого своего появления образовали ужасное общество береговых братьев, которое заставляло иногда Испанию трепетать за свои американские владения и с которым не гнушался вступать в переговоры сам король-солнце Людовик XIV.

Потомки этих удивительных людей существуют в Америке и по сей день. Когда внезапная революционная вспышка после недолгой борьбы низвергает загадочные личности, которые по воле случая возвысились, то их инстинктивно притягивает к наследникам знаменитых авантюристов в надежде, что и им также удастся повторить безумные дела их предков.

За время моего пребывания в Америке мне случилось быть свидетелем одной из тех смелых выходок, которые задумываются и приводятся в исполнение этими людьми. То, о чем я хочу рассказать, произвело большую сенсацию, в течение нескольких месяцев служило предметом обсуждения в прессе и возбуждало интерес и даже симпатии к смельчакам. Мы с абсолютной точностью будем описывать исторические факты, но, по весьма понятным причинам, изменим собственные имена.

Несколько десятков лет тому назад открытие богатейших золотых россыпей в Калифорнии пробудило дремавшую любовь к приключениям, подхлестываемую надеждой на быстрое обогащение, и не одна тысяча молодых, образованных людей, покинув семьи и родину, устремилась в новую землю обетованную, где многих ждали полное разорение и смерть после долгих страданий, несбывшихся надежд и бесчисленных лишений.

Длинен путь из Европы в Калифорнию. Многие останавливались на полпути в Вальпарайсо, в Кальяо, в Масатлане или Сан-Бласе, но большая часть все-таки достигала Сан-Франциско.

Опустим подробности всех тех обманов и притеснений со стороны всяких проходимцев, которым с первых же шагов подвергались в этой стране несчастные эмигранты, воображавшие, сидя у себя на родине, что здесь им стоит только нагнуться, чтобы полными руками загребать золото. Пусть читатель последует за нами и представит себе Гуаймас спустя полгода с момента открытия золотых россыпей.

В «Арканзасских трапперах» мы уже имели случай описывать Сонору, но так как действие настоящего рассказа будет всецело происходить в этой глухой, отдаленной провинции мексиканской республики, то мы опишем ее здесь немного подробнее.

Мексика, бесспорно, одна из самых чудных стран во всем мире. В ней соединены все климаты. Пространство, занимаемое ею, и до сих пор огромно, но население чрезвычайно невелико. Оно на две трети состоит из индейских племен.

Мексиканские Соединенные Штаты заключали в себе в то время федеральный округ Мехико, двадцать один штат и три территории, или провинции, не имевшие самостоятельного управления.

Не будем говорить здесь о правительстве или, лучше сказать, об образе правления этой чудной и несчастной страны, так как в описываемую эпоху она не выходила из состояния анархии. Мексика считалась федеративной республикой, союзом отдельных самоуправляющихся провинций, но единственной властью, которая признавалась в ней, была шпага.

Первым из семи штатов, расположенных на берегу Тихого океана, была Сонора. Она тянется с севера на юг от реки Рио-Хила до реки Рио-Майо. На востоке она отделяется хребтом Сьерра-Верде от штата Чиуауа, на западе она спускается в Калифорнийский залив, или Кортесово море, как еще недавно оно обозначалось на испанских географических картах.

Штат Сонора — самый богатый из мексиканских штатов, так как в нем добывалось больше всего золота. К несчастью, а быть может, и к счастью, смотря как глядеть на дело, по Соноре бродят бесчисленные индейские шайки, с которыми жители вынуждены вести неустанную борьбу. Эта бесконечная борьба и постоянное напряжение выработали презрение к жизни, привычку проливать кровь человеческую по любому поводу и придали характеру обитателей решительность, смелость, неукротимую отвагу и благородство, которое отличает их от всех других граждан республики и позволяет с первого же взгляда узнавать их повсюду.

Несмотря на обширную территорию и длинную береговую линию, Мексика имеет только два порта на Тихом океане: Гуаймас и Акапулько. Остальные — не более как открытые рейды, в которых суда не могут найти себе убежища, особенно, когда ужасный кордонасо неудержимо дует с юго-запада и, кажется, хочет до самого дна возмутить Калифорнийский залив.

Познакомимся ближе с Гуаймасом.

В эпоху, к которой относится наш рассказ, он едва возник несколько лет тому назад в устье реки Сан-Хосе, но ему улыбалась счастливая перспектива сделаться одним из главных портов Тихого океана.

В военном отношении Гуаймас расположен прекрасно. Как во всех городах испанской Америки, дома в Гуаймасе были тогда низки, выкрашены в белый цвет, с плоскими крышами. Только цитадель на вершине скалы выделялась своим желтоватым цветом, гармонировавшим с цветом морского прибрежного песка. За городом поднимались крутые изъеденные глубокими водомоинами склоны гор, вершины которых уходили в облака.

Надо признаться, однако, что в то время, с которого начинается наш рассказ, несмотря на горделивое название портового города, Гуаймас имел вид жалкой деревни, в нем не было ни церкви, ни гостиницы, хотя нельзя того же сказать о питейных заведениях, которых, напротив, было слишком много.

Дух, царящий в общественной жизни Соноры, не представлял ничего отрадного. Чувствовалось, что, несмотря на все усилия европейцев оживить, внести новую, свежую струю в жизнь населения, долгая тирания испанцев, в течение трех веков тяготевшая над ним, если и не окончательно сделала его неспособным к тому, что мы называем общественной инициативой, то надолго деморализовала его и заглушила всякое проявление стремления к развитию. Это настроение отразилось и на Гуаймасе.

В тот день, когда начинается наш рассказ, около двух часов пополудни, Гуаймас, несмотря на жгучие, почти отвесно падавшие лучи солнца, загонявшие в это время всех его обитателей в низенькие домики, где они мирно предавались сну, был необычно оживлен. Иностранец, случайно попавший в этот момент в толпу, мог бы подумать, что ему довелось быть свидетелем одного из пронунсиаментос, которые ежегодно терзают эту несчастную страну и которыми новые правители возвещают, что им удалось вырвать власть или даже только малую толику власти у своих предшественников, с тем, конечно, чтобы вскоре уступить ее новым соперникам.

Между тем никакого пронунсиаменто не появлялось.

Местная власть, представляемая генералом Сан-Бенито, губернатором Гуаймаса, была довольна, по-видимому, нынешним правительством.

Контрабандисты, леперос 1 и индейцы племени яки продолжали наслаждаться полным спокойствием, никто не трогал их, и им предоставлялось спокойно заниматься их ремеслом, так что и они не имели повода быть недовольными правительством.

Откуда же происходило оживление, царившее в городе? Какая причина подняла на ноги все это ленивое население и заставила его забыть о послеобеденной сиесте?

Уже три дня, как город охватила золотая лихорадка.

Губернатор, уступая просьбам наиболее знатных торговцев, назначил пятидневную ферию-де-плата, буквально — серебряную ярмарку.

Игра в банк, содержимая знатными горожанами, была открыта для народа в самых известных домах.

Но что особенно было оригинальным и что едва ли возможно было встретить где-либо в другом месте, это то, что игра шла также на улицах и площадях. Всюду под открытым небом были расставлены столы, по которым струилось золото, и каждый, обладающий реалом 2, без различия положения в обществе и цвета кожи, имел право попытать свое счастье у любого стола.

В общественной жизни Мексики в то время царил один закон, быть может, нашедший оправдание в ее истории. Граждане этой страны мало интересовались прошлым своей родины и с удовольствием стерли бы самую память о нем. Они с лихорадочной поспешностью стремились взять все, что могла им дать настоящая минута. Так живут все нации, которые чувствуют свое близкое исчезновение.

Мексиканцем правят два вожделения: любовь к азартному риску и женщинам. Мы именно говорим — вожделения, так как чувства эти нельзя назвать страстью. Страсти толкают человека на необычайные дела, овладевают его волей, ломают душевное равновесие. Ничего подобного не встречается у жителя Мексики.

Вот почему вокруг игорных столов, несмотря на духоту и зной, царило чрезвычайное оживление. Несмотря на это, все совершалось в полном спокойствии и порядке, хотя на улицах не видно было ни одного представителя власти.

Почти на середине Калле-де-ла-Мерсед, одной из наиболее широких улиц Гуаймаса, перед красивым домом стоял стол, покрытый зеленым сукном и отягченный грудами золота. У стола стоял человек лет тридцати, стройный, с хитрым выражением на лице. Он потрескивал в руках колодой карт и с лукавой улыбкой на губах заманчиво приглашал многочисленных зрителей попытать счастья.

— Ну же, благородные кабальерос, — говорил он вкрадчивым голосом, масляными глазами обводя толпу завертывавшихся в лохмотья «кабальерос», надменно и бесстрастно глядевших на него своими черными глазами, — ведь не могу же я выигрывать вечно, счастье непостоянно. О, я слишком хорошо знаю это! — и он с грустью и словно в раздумье покачал головой. — Ну, ставлю сто унций 3, идет? — как бы в приливе решимости воскликнул он наконец. — Кто держит? Была не была!

Он умолк.

Никто не отвечал.

Нисколько не обескураженный этим, банкомет пересыпал с руки на руку пригоршню золотых монет в расчете, что против их горячего блеска не устоит и самая твердая воля.

— Это хорошенькая сумма, сто унций, кабальерос, с ними даже тот, кто не красивее черта, может смирить самую гордую красавицу. Ну-ка, кто держит?

— Ба-а! — сказал только что подошедший леперо, строя презрительную мину. — Великая вещь сто унций! Если бы вы не обыграли меня до последнего гроша, Тио-Лукас, я бы поддержал их, да.

— Я сам был просто в отчаянии, сеньор Кукарес, — отвечал, разводя руками и наклоняя голову, банкомет, — правда, счастье в тот раз совсем не благоприятствовало вам. Но я был бы счастлив, если бы вы не отказались взять у меня одну унцию.

— Вы шутите, — гордо выпрямляясь, отвечал леперо. — Сеньор Тио-Лукас, оставьте у себя свое золото и не заботьтесь обо мне. Когда мне понадобятся деньги, я сумею достать столько, сколько мне нужно. Однако, — добавил он с самой изысканной вежливостью, — я, тем не менее, считаю своим долгом поблагодарить вас за ваше щедрое предложение.