История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том I. Средние века до конца крестовых походов

В. Кельнер

На протяжении всей своей жизни С. М. Дубнов выступал в качестве политического деятеля, публициста и теоретика еврейского национального движения. Не только личный темперамент и превратности судьбы русского еврейства привели ученого на политическую арену: сама история сформировала Дубнова-политика. Научное исследование порождало политическую теорию, историческая концепция диктовала идеологическую платформу, теория воплощалась в практике политической борьбы.

Взаимосвязь научной и политической концепций Дубнова остается важнейшей исследовательской проблемой. Исторические взгляды Дубнова никогда не были застывшей догмой, но результатом интенсивной работы мысли, живой реакцией на все политические перемены и интеллектуальные тенденции эпохи.

Дубнову-историку посвящено несколько крупных исследований. Дубнов-политик и теоретик еврейской национальной идеи также привлекал внимание специалистов. Первым интерпретатором и пропагандистом взглядов Дубнова, еще при его жизни, стал И. Фридлендер. К наиболее интересным современным исследованиям относятся в первую очередь статьи Н. Ротенштрайха и Я. Лещинского и предисловие Дж. Франкеля к книге С. Дубновой-Эрлих о ее отце, а также работы Р. Зельтцера.

Хотя творчество и личность Дубнова привлекали и привлекают внимание исследователей, осмысление роли этого ученого и политика в истории еврейского народа требует обращения к обновленной базе источников. Фигура Дубнова не может оцениваться однозначно, вне развития, вне понимания интеллектуальных процессов, происходивших как среди российского еврейства, так и в самой России с 80-х гг. XIX в. до 20-х гг. XX в. Значительным импульсом для новой интерпретации историографического и публицистического наследия Дубнова стали открытия ранее неизвестных и недоступных материалов в архивах России.

Философия истории Дубнова формировалась в период господства в России позитивизма и рационализма, торжества идей Джона Стюарта Милля, Герберта Спенсера, Огюста Конта. В области еврейской истории глубокое впечатление произвели на него труды Генриха Греца. Оставаясь верным идеям позитивизма, Дубнов при исследовании истории евреев сталкивался с неподдающимися рациональным оценкам, часто глубоко мистическими явлениями, определявшими или корректировавшими судьбу народа. В этом противостоянии рационализма и мистицизма корни дубновского романтизма, его внимания к таким широким народным движениям как, например, хасидизм или течения, связанные с деятельностью Шабтая Цви и Якова Франка. Собственно, и вошел Дубнов в историографию с работой по истории этих движений, опубликовав в начале 80-х гг. XIX в. в журнале Восход серию статей о Шабтае Цви, Якове Франке и зарождении хасидизма.

Одним из источников интереса Дубнова к стихийным народным движениям стали идеи народничества, определявшие духовную атмосферу России во времена интеллектуального становления будущего историка. В центре его внимания находились творчество Н.К. Михайловского, публицистика и критика, появлявшиеся на страницах таких народнических изданий, как Отечественные записки и Дело. С народниками Дубнова сближало некое идейное родство. Народники стремились рассматривать русское крестьянство вне общепринятых схем, отстаивали самобытность его судьбы — Дубнов анализировал историю евреев, народа, чья судьба не укладывалась ни в какие сушествовавшие теории исторического развития. Особую историческую судьбу предрекали России народники — особую историческую роль в мировой истории отводил евреям Дубнов. В работе Что такое еврейская история? и позднее в Письмах о старом и новом еврействе он говорил, что природа исторического пути евреев не только в исполнении Божественной воли, но и в том, что в евреях как в нации заложено глубокое духовное начало. В то же время Дубнов, как позитивист и рационалист, отвергал теологическую концепцию, рассматривавшую евреев исключительно в качестве религиозной группы. Он видел в своем народе нацию, которая в условиях многовекового галута стремилась сохранять свой духовный мир и национальную самобытность с помощью автономных форм самоуправления. Эти идеи становятся краеугольным камнем его теории национальных центров как ключевых вех еврейской истории. Формы автономии он находит в синодах Вавилонии и общинах Испании, в Кагалах и Ваадах Польши и Литвы. Дубнов первым из историков секуляризировал еврейскую историю. Евреи для него не только и не столько носители особой религии, но народ, обладающий особой духовной энергией, богатством и своеобразием всех аспектов культурной, социально-экономической и политической жизни. Свою теорию Дубнов создавал в дискуссии с другим выдающимся еврейским мыслителем — Ахад Гаамом. В противовес ему историк видел в евреях нацию не только исключительно духовную, но народ, обладающий всеми формами культуры и быта и живущий в полноценном социально-экономическом мире. Ученый выработал собственный метод, назвав его биосоциологическим, понимая под «био» — жизнь. Он искал и находил в прошлом еврейского народа истоки его необыкновенной духовной и жизненной силы. Народ Израиля для него — это органическое единство, обладающее коллективной душой.

В своей Всемирной истории евреев он стремился доказать, что еврейский народ уникален «во всех поколениях», среди всех народов мира и во все времена. В этом отношении показательна история размышлений Дубнова о названии своего десятитомного труда. Ведь название Всемирная история в отношении к истории одного народа представляется несколько нелогичным. Сам автор вспоминал о своих сомнениях в правомерности такого названия, о том, как он советовался со своими друзьями-философами Давидом Койгеном и Аароном Штейнбергом: «...после некоторых колебаний, — писал Дубнов, — мы пришли к выводу, что этот термин оправдан в контексте истории евреев, рассеянных по всему миру, особенно в том смысле, очень важном для меня, что народ этот не привязан к некоей особой территории».

Для Дубнова евреи и в галуте оставались народом самодостаточным, народом, составлявшим целый мир: таким образом, история одного народа становится всемирной историей. Ученый восстановил многовековую историю жизни евреев как особого духовного и социального сообщества в «центрах духовной гегемонии». В трактовке еврейской истории есть у Дубнова некий мистицизм, убежденность в предопределенности исторической судьбы евреев. Вся еврейская история с ее патриархами, Исходом, обретением Закона на горе Синай воспринимается им как чудо, как Божий промысел, сохранивший его народ на всем его пути из Израиля в Рим, из Германии в Польшу, из Испании в Турцию, из Европы в Америку. Можно сказать, что, создавая свою нерелигиозную историю евреев, Дубнов в отношении исторической судьбы еврейского народа оставался человеком глубоко верующим.

Согласно концепции Дубнова, в мировой истории есть три типа наций: нация-клан, племя, самая примитивная форма соединения судеб; нация территориально-политическая, сформированная совместным государственным существованием; и третий тип — нация духовная. Он считал, что первые две формы — клановую и территориально-национальную — евреи, опережая все исторические сроки, уже давно миновали. После 70 года, когда Иудея потеряла самостоятельность и народ оказался в рассеянии, евреи формировались исключительно как нация духовная: воля к национальному самосохранению проявлялась в стремлении защитить не свою территорию, но свой духовный мир.

Всемирную историю евреев Дубнов рассматривал в контексте всемирной истории человечества, историю еврейских общин в различных странах восстанавливал в контексте истории этих стран и государств. Особенно наглядно это видно на примере его исследований по истории евреев в России.

В 1891 г. С. М. Дубнов заявил, что у российского еврейства нет ни историографии, ни исторического самосознания. Он утверждал: «[...] мы, русские евреи, в деле исторического самопознания еще не вышли из состояния младенчества, ибо мы почти вовсе не знаем своей истории на земле, обитаемой нами уже восемь веков [...]». Конечно, эта оценка слишком категорична. Еще в 70-е гг. XIX в. появились работы И. Оршанского и С. Бершадского. Но в центре их исследований находилась лишь специфическая часть истории — история государственного законодательства в отношении евреев.

В 1891 г. С. М. Дубнов опубликовал работу, совершившую настоящий переворот в деле изучения истории евреев в России. Именно в 1891 г., с выходом в свет книги Об изучении истории русских евреев, зарождается современная историография российского еврейства. Прежде всего, он призвал к объединению разрозненных сил историков, как любителей, так и профессионалов, в деле создания прочного фундамента исторической науки — собирания и изучения источников. Определен и круг этих источников: пинкасы (т. е. общинные книги), личная переписка, народные сказания, надгробные надписи. Для сохранения и изучения этих документов Дубнов призвал создать собственное научное общество и исторический журнал. Он писал: «Воссоздать историю нашей восьмивековой жизни на земле, на коей, волею судеб, живем поныне, есть одна из наших священнейших национальных обязанностей». Этот призыв был услышан. В течение десятилетий по всей Российской империи шел сбор документов, организовывались этнографические и фольклорные экспедиции, основывались исторические общества и музеи, издавались специальные журналы, такие как Еврейская старина и Пережитое.

Дубнов, в отличие от историков предыдущего поколения, впервые представил евреев не пассивным объектом истории, а коллективным ее субъектом. Именно историю хотел он сделать основой современного светского самосознания еврейского народа. Как никто другой Дубнов культивировал в национальной среде историческое чувство. Его слова: «Знание и понимание своих исторических судеб — вот мерило сознательной жизни народа», — стали девизом целого поколения еврейских историков. В условиях конца XIX — начала XX в. Дубнов отождествлял историческое сознание с национальной идеей. Для него история — общность исторических судеб, определяющий компонент в системе других факторов, позволивших евреям сохранить себя на вековом пути. Такова, согласно Дубнову, формула еврейской истории: «Это беспрерывная цепь фактов внутренней, общественной и духовной жизни нации, осененной терновым венком мученичества. Это единственная история без внешних войн, без государственных переворотов, без политики и дипломатии, словом — без всего того, что наполняет историю других народов».

Формирование политических воззрений Дубнова шло параллельно с эволюцией его научных взглядов. И в то же время политическая теория являлась продолжением его исторической концепции в отношении российского еврейства.

Взгляды Дубнова на историю евреев России отразили и его личный опыт, и трагедию целого поколения еврейской интеллигенции — крах иллюзий о возможности интеграции евреев в России, последовавший после погромов 1881-1882 гг. и ужесточения антиеврейского законодательства, в том числе сокращения пределов черты оседлости, выселения из Москвы, введения процентной нормы для поступающих в высшие учебные заведения и профессиональных ограничений. Все это заставило его с особым вниманием подойти к российскому этапу еврейской истории. Рассматривая историю евреев в России в контексте всемирной еврейской истории, Дубнов утверждал, что именно российское еврейство стало достойным наследником традиций великих еврейских общин древнего Израиля, Вавилонии и средневековой Испании. По его мнению, к началу XX в. евреи Западной Европы, добившись определенных успехов в деле эмансипации, принесли в жертву ассимиляции свое национальное самосознание. И только евреи России сохранили общинную организацию и национальную духовную жизнь. Дубнов постоянно противопоставлял состояние еврейских общин в странах Западной Европы и в России. Он утверждал, что «[...] на Западе кризис общины выразился в сокращении объема ее самоуправления, в тенденции свести ее к синагогальному приходу». Он связывал этот кризис с попыткой приспособить «былую автономию к новому строю, к эмансипации» (выд. С.Д.). Иную природу функционирования еврейской общины он находил в России, где «община должна была приспособляться к господствующему режиму гражданского бесправия». Другим важным научным открытием Дубнова стало его утверждение о неразрывной связи истории евреев Польши и Литвы с современным российским еврейством. Он писал: «...отделить историю евреев России от истории их в Польше и Литве — невозможно, потому что евреи всех этих стран составляют, при всем различии местных оттенков, одну культурно-бытовую единицу, имеют одно общее прошедшее... испытали и испытывают одни и те же судьбы».