Жена на продажу, таверна на сдачу

— Н-но… — тянул изумленный мальчишка, глядя, как в печи расцветают языки живительного теплого пламени.

— Что еще?! Ну, не пронумеровал же он их?

— Вообще-то, да.

Я только глаза закатила.

— Невероятно, — пробормотала я.

— О-он, — тут же затараторил Карл, — очень рачительный хозяин! Бережливый! Дрова просто так с неба не валятся!

— А откуда они к вам валятся?

— Так лесорубы расплачиваются ими за похлебку!

— Они даже денег вам не дают? — изумилась я.

Карл стушевался.

— Ну, — неопределенно протянул он, — готовлю-то я не очень, если честно. А им нужно подкрепиться, ведь работать целый день. Моя чечевичная похлебка хоть и невкусна, но сытная. Я не жалею чечевицы. Так что они оставляют по паре поленьев за миску.

— Чудовищно, — выдохнула я. — Ну, что же. Мы попробуем стрясти с них деньги. Деньги-то у них есть?

Карл даже рот раскрыл от такого самоуверенного заявления.

— Да-да-да есть, — даже заикаться начал, бедолага. — Но кто ж нам даст?!

— Дадут, — сказала я, повязывая фартук, что болтался тут же, рядом с печью. — Если добавки захотят. Первая миска за поленья, вторая — за деньги.

— Добавки? — Карл даже дышать перестал. — А ты что, хорошо готовишь?

— Еще как, — усмехнулась я, припоминая свои кулинарные навыки.

Да уж, в элитный ресторан попасть не удалось. Но тут, думаю, мои умения будут намного ценнее. И, может быть, даже помогут выжить мне.

Нам.

Нам с Карлом.

Я взглянула на него еще раз, и сердце кровью облилось.

Ну, ведь это сын папаши Якобса! Как можно было довести своего собственного ребенка до такого жалкого состояния?!

— А чем отец тебе платит за твои услуги? — спросила я, шевеля кочергой пылающие поленья в печи. — Ты говорил — ты на него работаешь. Тоже поленьями?

— Нет, конечно, — мальчишка опустил глаза. — Но кров над головой и еды вволю достаточно за мои никчемные услуги…

— Достаточно! — фыркнула я. — Ты такой тощий, что тебя ветром шатает. И последний вопрос: как в схему вашего существования вписывается папаша Якобс?

— Ну-у, — протянул Карл, и глаза его забегали. — Он встает к полудню и проверяет, исполнена ли работа…

— Дровишки считает, — язвительно поддакнула я. Но Карл моего сарказма не понял и серьезно кивнул головой. — Кормилец, нечего сказать! Ладно, идем, покажешь мне ваши припасы.

Припасов, нужно сказать, у папаши Якобса было немало, что меня приятно удивило.

И чечевица была, и глиняные огромные горшки с маслом, и овощи.

— То-то-только этого трогать нельзя, — сказал Карл, когда я обследовала всю кладовку, всюду сунув нос.

— Прости?! — не поняла я.

— Э-э-это про запас, — пояснил Карл.

— По какой запас?! — взревела я.

Наверху папаша Якобс тревожно захрюкал, зачмокал, переворачиваясь на другой бок, и мы присели, испуганные.

Больше я кричать не пробовала.

— Так про какой запас?! — поинтересовалась я шепотом, но яростно.

Жадность этого господина начинала меня здорово раздражать.

Имея все, он живет как голодранец, да еще и сына голодом морит!

— Ну, — снова затянул свою обычную песню Карл, — вдруг все кончится?!

Я закатила глаза.

— Ни слова больше! — задушенным голосом произнесла я.

Но Карл был неумолим.

— Я однажды попробовал взять, — серьезно произнес он, — немного масла…

— Есть хотелось? — уточнила я. Он кивнул.

— Так вот он обломал палку об мои бока! Это у него строго.

Масло, разлитое в горшки по самое горлышко, стояло на полу, закрытое тряпицей и обвязанное для верности веревкой. Развязать веревку не стоило труда.

Я сунулась в один горшок — боги, да оно прогоркло! Испортилось, не досталось никому!

И еще один горшок постигла такая же участь.

А вот в третьем горшке было все отлично. Хорошее, свежее масло.

— Давай-ка вот что, — сказала я решительно. — Найди камень поглаже и потяжелее. Отмой его как следует и кипятком ополосни.

— Зачем?! — изумился Карл.

— Потом скажу, — решительно ответила я. — А пока покажи, откуда ты берешь чечевицу для похлебки?

На кухне был просто мрак.

Все закопченное, засаленное. Даже готовить в этом хлеву не хотелось.

— Скажи-ка мне, Карл, а чем вы чистите посуду? — я взяла сковороду двумя пальцами. Ручка у нее была омерзительно липкой.

— А? — Карл поднял голову от кадушки с водой, в которой он огромной щеткой тер булыжник. — Чистим?

— Понятно, — с трудом переведя дух и взяв себя в руки, произнесла я. — Песок-то найдется в вашем хозяйстве?

— Этого добра достаточно, — ответил Карл весело.

— Надеюсь, бесплатно? — уточнила я. — Как закончишь с камнем, отчисти-ка эту сковороду, да чтоб блестела!

Сама я принялась за печь.

Все ошметки сгоревшей и засохшей еды я повымела, стряхнула пыль и копоть как сумела. Стало заметно чище и даже как будто бы светлее.

Пол я тоже вымела огромной метлой, бросила сор в печь. Нагрев побольше воды, добавив туда золы и разведя щелок, помыла пол. Благо, кухня совсем небольшая была.

Карл подхватил мои старания. Своей щеткой он ловко надраил до блеска дверцы и стенки шкафчиков, раму окна и даже отмыл старый закопченный фонарь. Тот сразу засветил веселее, и на кухне стало уютно и тепло.

Печь растопилась очень хорошо. Леденящий холод ушел, таверна наполнилась сухим жаром.

— Теперь папаша проспит до самого обеда! — обрадованный такому повороту дел, произнес Карл. — Когда тепло, он спит долго. Может и до вечера продрыхнуть.

— Тогда подкинь-ка еще пару поленьев, — велела я хладнокровно. — Пусть дрыхнет хоть до самого утра! Тогда и у нас время отдохнуть будет!

Рабочий стол тоже оставлял желать лучшего. Я плеснула на него кипятка, а затем долго оттирала и скребла ножом, пока дерево, из которого он был сделан, не побелело.

— Ну, вот так-то лучше! — произнесла я, утирая пот со лба и оглядывая приведенную в некоторый порядок кухню. — А теперь давай-ка я научу тебя готовить чечевичную похлебку.

Глава 3. Чечевичная похлебка

Масло из горшка, из которого брать нельзя, я перелила в горшок поменьше, чтоб использовать его в стряпне.

А то папаша Якобс считал, что Карл его тратит много. И настаивал, что достаточно просто смазать сковороду гусиным пером. А потом, после жарки, просто не мыть. Гениально!

Вместо украденного масла я опустила в горшок ошпаренный сто раз кипятком камень.

Бульк! — и масла снова стало столько же, как и было.

— Учись, студент! — гордо сказала я.

— О-о-о! — благоговейно протянул Карл. Будто я ему показала невероятный фокус. — А ведь и верно. Папаша только постучит, услышит, что горшок полон, да и успокоится на этом.

— Что ж ты до такой простой штуки сам не додумался! — укорила я его. Мы снова закрыли горшок тканью и навязали узелков на бечевке, чтобы папаша Якобс ничего не заметил. — Тебе надо бы быть похитрее.

Карл тяжело вздохнул.

— Не умею я, — ответил он с простодушной грустью. — Папаша говорит, что я родился дураком.

— Сам он дурак, — сердито отозвалась я. — Столько продуктов загубил! Мука в камень слежалась. Масло испортилось. А он считает, что экономит?

— И все же, — задумчиво произнес Карл, — папаша с нас шкуру спустит за дрова. Погреться, конечно, хорошо. И оно того стоило. Но…

— Не спустит.

— А что мы ему скажем? Как оправдаемся? В кражу он не поверит. Да и не сумею я ему наврать…

— Меня держись, пацан. Не умеешь врать — ну и не берись. Я буду говорит, а ты только поддакивай. И все. Ты ж молодой хозяин! Работу мне задавал, я работала. Ну, идем, наварим похлебки.

Итак, блюдо дня — чечевичная похлебка с морковью и луком.

Дано: не ресторан, конечно, далеко не ресторан.

Но, пожалуй, надо относиться к этому заведению как раз наоборот. Как к самому лучшему ресторану города! Ведь какая у меня цель? Накормить клиентов как можно лучше, чтобы они захотели прийти еще.

И чтобы они заплатили деньгами, а не хворостом и дровами.

Полагаю, и дрова-то они давали Карлу из жалости. По сути, крутится-то мальчишка тут один, а папаша его только дрыхнет да пьянствует…

— Карл, как сделать так, чтоб твой папаша проспал до вечера? — спросила я, промывая чечевицу.

— Я же сказал. Когда так тепло и хорошо, он спит непробудно.

— Должно быть, — проворчала я, — если он попадет в ад, то и не заметит этого. Проспит все вечные мучения!

— Это вряд ли, — философски заметил Карл. — В аду-то ему самогона не нальют.

— А, так еще и самогон нужен?

— Ну да. Он спит до тех пор, пока бутыль не опорожнит. Проснется — глотнет — и снова спать.

— А потом?

— А потом просыпается, а самогона нет. Тогда он спускается, проверяет, сделана ли работа…

— Поленья пересчитывает, — подсказала я.

Карл кивнул.

— Масло проверяет, муку и крупу, — продолжил он. — Обедает и дает мне монетку-другую, чтоб я принёс ему еще самогона.

— А где он берет монеты, если платят вам поленьями?

Карл пожал плечами.

— Вот этого я не знаю.

— Тайник есть у него?

— Это вряд ли. Я убираюсь в его комнате, я знаю там каждый камешек в кладке. Нет там тайника.

И однако, где-то же папаша Якобс деньги берет… За меня вот парой серебряных заплатил. Интересненько.

— Карл, скажи мне как художник художнику: ты рисовать умеешь?

— Чего?! — Карл поднял голову от лука, который чистил. В его больших наивных глазах стояли слезы.

Лук хороший был, сочный, ядреный. Так и хрупал под ножом, тек прозрачным луковым соком.

— Я не художник, — осторожно напомнил мне Карл, глядя на меня, как на шибанутую. Наверное, подумал, что я медленно съезжаю с катушек. — И ты тоже.

М-да, это явно не тот человек, который смог бы оценить мою шутку.

Все время забываю, где я. Это очень странно — чувствовать себя одновременно и Аделью, проданной женушкой непутевого игрока, и… не Аделью. А практически без пяти минут шеф-поваром элитного ресторана!

— Ничего, — произнесла я, отнимая у него нож и корзинку с луковицами. — Найди доску покрепче и пошире, отмой ее хорошенько, и углем на ней нарисуй тарелку с дымящимся супом. Сумеешь?

— Эта подойдет?

Карл указал мне вполне себе приличную стойку-штендер, висящую на стене. Я ее не заметила, потому что она была равномерно пыльная и сливалась с окружающим ландшафтом.

М-да, этой таверне не помешает генеральная уборка…

— Это то, что нужно! — заверила я мальчишку. — Ну, а рисовать-то ты сможешь?

— Да, — легко ответил Карл. — Помню, матушка рисовала на ней и чашки, и тыквы. И меня немного учила. И писать тоже! Но это умение вряд ли пригодится, здесь читать никто не умеет.

— Даже твой отец?

— Он первый. Говорил всегда, что важнее уметь считать. А пишут только дураки.

— Ну-ну, — протянула я. — Давай-ка, все равно напиши.

— Что?

— «Блюдо дня! Чечевичная похлебка с чесноком!»

— Это и так все знают.

— Не спорь!

В общем, пока я чистила лук, Карл трудился над оформлением первого в нашем заведении меню.

И вышло у него вполне неплохо.

Я же тем временем начистила и нашинковала лук, нарезала соломкой морковку.

Морковь тоже была на загляденье. Крепкая, ярко-оранжевая, сочная. Я не удержалась и попробовала несколько соломинок. М-м-м, сладкая какая!