Не для посторонних глаз…

Макс сегодня был гладко выбрит и выглядел очень привлекательно и ухоженно, а его блестящим чёрным волосам мог бы позавидовать любой модник, но именно сейчас он походил на дьявола.

— Знаешь, Максим, — Кристина присела на диван: слабость в коленях стала всё ощутимее, — мой отец уже давно взрослый и должен нести ответственность за свои поступки, а не перекладывать её на плечи семьи, состоящей из двух женщин и ребёнка. И вообще, я и так, можно сказать, была наполовину сиротой все эти годы, когда отец нас бросил. Для меня в этом плане ничего не изменится.

Тут она, конечно, лукавила, но показывать Державину страх и свою уязвимость не хотелось ни в коем случае.

— Это всё громкие фразы, — отмахнулся мужчина. — Ты не настолько цинична, чтобы бросить отца. А если надеешься получить помощь в другом месте… Ты же не думаешь, что твой ненаглядный Алексей случайно проиграл тендер? — от улыбки Макса озноб пошёл по коже. — Или что падение акций «Вайлет-компани» произошло по недоразумению? И не делай такие глаза, ты ведь умная девочка, всё понимаешь. Я уничтожу Горского, его самого и его компанию.

О-о-о, вот теперь Мистер Опасность полностью оправдывал это прозвище. Он неспешно поднялся и двинулся к ней, и Кристина только чудом не сорвалась с места, чтобы сбежать. Каждый его шаг вызывал дрожь и желание спрятаться.

— Сомневаюсь, что тебе это по силам, — она старалась говорить спокойно и не поддаваться на провокацию, слишком поздно сообразив, что своими неосторожными словами может спровоцировать зверя. А ей меньше всего на свете хотелось впутывать Горского в свои проблемы и подставлять компанию.

— Всё зависит от тебя, — Державин, подойдя совсем близко, сцапал прядь её волос и стал накручивать на палец. — Чем сильнее сопротивляешься, тем сильнее мне хочется тебя укротить, — он поиграл бровями. — Но злить меня не рекомендую, иначе может пострадать кто-то из твоего окружения… Поэтому прими правильное решение.

Максим не присел рядом с ней, остался стоять, нависая, подавляя своим присутствием, без слов вынуждая подчиниться. Кристине стало трудно дышать. Настоящий инквизитор! Из-под дивана раздалось утробное рычание Мурика, который решил продемонстрировать, что гостю тут совсем не рады.

В коридоре послышался шум, а затем дверь гостиной резко распахнулась.

— Всё, не могу больше это терпеть! Не знаю, что именно тут происходит, но я против, — твёрдо заявила мама с порога, воинственно держа в руках щётку для подметания. Позади неё отец морщился и тёр спину, видимо, отхватив люлей. — Моя дочь выйдет замуж только по своему желанию. А теперь я попросила бы вас обоих уйти!

Макс спорить не стал, просто бросил на Кристину многозначительный взгляд, предупреждая, что шутить не намерен.

— Я не прощаюсь, дорогая тёща. До встречи.

Он вышел из комнаты и почти сразу покинул квартиру. Вскоре за ним последовал и отец, которого мама с метёлкой наперевес вытолкала наружу. Нет, если бы папаша захотел остаться, его бы никакая щётка для пола не испугала, просто он поспешил присоединиться к дорогому «зятьку».

А Кристина, проводив обоих мужчин взглядом, вернулась в гостиную и открыла окно, чтобы выветрился запах парфюма Макса, а сама ушла на кухню помогать маме готовить обед. И вроде бы они о чём-то говорили, что-то обсуждали, а в памяти ничего не осталось, потому что мысли были в полном разброде. В таком разобранном состоянии она пробыла до самого вечера, а вернувшись в поместье Горских, тут же ринулась к Дневничку.

Как Его Сиятельность выплёскивал эмоции во время быстрой езды, или в песнях, или с ракеткой в руке, так и Кристина делилась чувствами с Дневником, чтобы не взорваться от переполнявших душу ощущений и мыслей. Она выливала своё отчаяние на страницы заветной тетрадочки, так и не решив, что предпринять.

Проигнорировать ли произошедшее? Ну не потащат же её к алтарю силой, верно? Хотя с Макса станется. Рассказать ли Мистеру Суровость о шантаже?

«Не берите на себя слишком много и позвольте помочь, если чувствуете, что не получается обойтись своими силами», — вспомнила она его слова, сказанные в машине по пути с дня рождения.

— Господи, что же мне делать-то, что делать?