Жмурки 2

Глава 1

Рядом было мягкое, шелковистое, оно пахло кокосовым маслом и шоколадным молоком.

Я улыбнулся.

Грешно думать о девушке «оно». Особенно если эта девушка является воплощением всяческих достоинств — ума, красоты, послушания и виртуозного владения метательными ножами.

А ещё она пьёт кровь и обладает силой самосвала.

С тех пор, как я вернулся домой, Суламифь назначила себя моей девушкой.

Буквально не отходит от меня ни на шаг: спит со мной, кормит меня, сопровождает на ночных экскурсиях…

Мы даже пристрастились вместе смотреть кино.

Суламифь просто ОБОЖАЕТ боевики. Главное, чтобы стрельбы и крови побольше.

А впрочем, что ещё делать, когда нельзя пригласить девушку в ресторан? Или в кафе, на бокальчик мороженого?.. Ведь у стригоев питание — процесс ещё более интимный, чем секс. Им не занимаются прилюдно.

Почувствовав, что я проснулся, Суламифь прижалась ко мне ещё теснее, чтобы я ощутил мягкость её ягодиц, шелковистость её кожи, её запах, её крепкие мускулы… и подставила шею.

Клыки удлинились сами собой, я даже не успел об этом подумать, и аккуратно вошли в нежную шею сзади. Девушка сладко вздрогнула, застонала и выгнулась дугой.

После душа, обернув полотенце вокруг бёдер, я уже привычно заставил себя посмотреть в зеркало.

Это был мой ежеутренний ритуал.

Он не давал расслабиться. Начать думать, что всё идёт хорошо и пускай продолжается в том же духе.

Волосы, отросшие ниже плеч, походили на тусклое серебро. Амальтея предлагала их подстричь, но я отказался: боялся, что с коротким седым ёжиком буду выглядеть, совсем как старик. Когда тебе едва стукнуло тридцать, это, согласитесь, не слишком здорово.

И хотя раненый глаз уже не был кошмарной чёрной ямой, я всё ещё закрывал его повязкой. К тому же, сетка ожогов на лице и руках заживала трудно, оставляя белые, похожие на нити, шрамы.

Я заставил себя хорошенько изучить отражение.

Не расстраивайся ты так, поручик. До свадьбы заживёт, я тебе обещаю.

Показав отражению язык, я отвернулся от зеркала и принялся одеваться.

Белая рубашка, чёрные брюки, волосы — в хвост на затылке, скрепить серебряной заколкой. Серебряные запонки и часы, с браслетом из одноимённого металла.

— Ты мазохист, Сашхен, — говорила Антигона. — Ненормальный, психушка по тебе плачет.

— Спасибо, там я уже был, — привычно отвечал я и улыбался. — Не помогло.

Я теперь вообще много улыбаюсь. Как-то, совершенно случайно, увидел свою рожу в витрине магазина и сразу понял, почему, с некоторых пор, от меня шарахаются люди.

Решил почаще улыбаться: а вдруг поможет?..

Когда вернулся в спальню, Суламифь уже ушла. На самом деле, нам и душ-то не слишком нужен.

Мёртвые не кусаются, — говорил Билли Бонс. А также не дышат, не потеют и не ходят в туалет — добавляю я…

И с упорством, достойным лучшего применения, продолжаю отправлять все те надобности, которые делают меня похожим на человека. Не дают оторваться от корней.

Спустившись в кухню, я застал привычную с некоторых пор компанию: Гоплит, отец Прохор и Суламифь. Антигона, повернувшись спиной, орудует натёртыми до блеска рычагами, кофе-машина изрыгает клубы пряного пара и метит чашки чёрно-коричневой струёй.

Я знаю, почему Антигона стоит отвернувшись: избегает смотреть на меня. Я всё хочу с ней поговорить, что-то объяснить, как-то загладить вину… Но она не даёт мне шанса.

Ускользает.

Не меняясь в лице, деловитая, собранная, сосредоточенная на том, чтобы не дай Бог не встретиться со мной взглядом.

Присутствие Суламифь лишь усугубляет.

Когда я сажусь на своё место, чернокожая богиня улыбается и мягко пожимает мою руку под столом.

— Ты со мной — из чувства благодарности, — как-то, в порыве экзистенциального самоистязания, заявил я стригойке. — Я помог освободить твою семью и твоего Мастера, и теперь ты считаешь своим долгом кормить и оберегать меня.

— Так и есть, — она посмотрела на меня и улыбнулась своими пухлыми чувственными губами. — Это что-то меняет в наших отношениях?

— Да нет, — я поцеловал её в щечку. — Всё путём.

Кесарю — кесарево, — говорил мудрец.

И он прав: будучи стригоем, я не могу, не имею права любить живую девушку.

Со временем она это поймёт, и может быть, даже простит.

— Солнце, солнце, загляни в оконце! — в кухню впорхнул весёлый, как весенний зяблик, Алекс.

Гоплит тут же отложил газету.

«Астральный вестник», выпускается на мелованной бумаге строго ограниченным тиражом.

Антигона поставила перед шефом кофе «по-ирландски»: столовая ложка крепкого, как якорный канат, эспрессо на кружку односолодового виски, в просторечии именуемого самогоном.

Галантно отогнув мизинец, шеф пригубил напиток, одобрительно кивнул Антигоне и тут же нахмурился.

— Звезда моя! А почему гости сидят за пустым столом?..

— Благодарствую, мы уже позавтракали, — поспешно говорит Гоплит, приподнимая и показывая пустую крошечную чашечку.

Чем питается древний ящер, я не знаю. Глоточек кофе, крошечный бутерброд с икрой, пара листиков салата… Как черепаха, которая была у меня в детстве. Разве что, Тортилла не пила кофе.

Отец Прохор, после освобождения из саркофага, тоже почти не ест: выходить из голода нужно аккуратно, бережно и постепенно насыщая организм необходимыми калориями.

Святого отца мы отыскали последним: Шаман заживо похоронил его в каменном мешке, в одном из древних монастырей Старой Ладоги.

Чудо-отрок пролежал в схиме десять дней, без воды и пищи.

Субтильный по жизни, теперь он походил на истощенную длительным постом мумию. Хвостик на затылке почти вылез, бородёнка, и до этого тощая, подростковая, теперь присутствовала, разве что, в воображении, но зато взгляд приобрёл твёрдость алмазного сверла.

Почему, после освобождения, чудо-отрок не пожелал возвратиться в свой приход, под заботливое крылышко богомолок, другой разговор. На мой взгляд, тётушки в серых вдовьих платочках выходили бы отрока в рекордные сроки. Оладушки, пареная осетринка, гречка по-монастырски… Пара недель, и святой отец был бы, как новенький.

Но тот стоял на своём: пока не пройду, мол, обряд очищения, порог церкви не переступлю.

Найти и обезвредить Шамана.

Епитимью чудо-отрок наложил на себя сам, пока холодный каменный саркофаг, завезённый на Ладогу ещё тевтонскими рыцарями, медленно, капля за каплей, вытягивал из него жизнь…

Очень незаурядный человек.

А мелкого паршивца я бы и сам с удовольствием «обезвредил». Вот кому бы свернул шею без малейшего зазрения совести.

К сожалению, Шаман сбежал.

Пока я, полуживой от голода и отравления серебром, прокладывал себе путь сквозь равнодушных, как истуканы, людей в серых халатах, пока Очкастый — прозвище прижилось с лёгкой руки девочки Маши — пытался выстроить заслон из детей, который помог бы ему скрыться от страшного, вырвавшегося на свободу стригоя…

При мысли о Платоне Федоровиче у меня, как всегда, свело челюсть.

Будучи уверенным, что порвав сеть, я примусь и дальше рвать глотки всему, что движется, Очкастый выпустил в коридоры детей.

Сам же попытался скрыться через подвал, но застал там Машу с Розочкой.

Он пытался их остановить — даже угрожал пистолетом. Но что-то пошло не так у Платона Федоровича, Маша сбежала, а Розочка, завладев его же оружием, принялась прицельно расстреливать всех, кто пытался её остановить.

К тому времени, как она добралась до подвала и увидела чёрные мешки, патроны й девушки уже кончились.

И тогда она принялась рвать охрану голыми руками.

Я до первого этажа добрался, когда всё уже было кончено.

Не знаю, как Шаман ими управлял, но зрелище покрытых глянцевой плёнкой крови халатов долго ещё будет тревожить мои неспокойные сны.

Познакомившись с Шаманом, я решил, что парень — просто манипулятор необычайной силы, что он мастерски находит слабые места и давит, давит на них с упорством отбойного молотка.

Где-то я был прав.

Мы откопали одно из заброшенных бомбоубежищ, в котором обнаружилась и дочь Пульхерии — плод тайной любви, роковой страсти, о ребёнке никто не знал, даже её ближайшие соратники… Как об этом проведал Шаман — сие науке неизвестно.

Так вот, когда мы, с помощью девочки Маши, один за другим отыскали все схроны, в которые Шаман, с дьявольской изобретательностью рассредоточил ключевых для нашего Сообщества людей, мы с Алексом решили, что именно так он и действует: шантаж, манипуляции, угрозы близким намеченной жертвы…

Но в эту картину не вписывался майор Котов — по меньшей мере. Ему никто не угрожал, никто не шантажировал.

Наш старый друг просто, ВДРУГ, перестал таковым являться.

Тогда речь и зашла о гипнозе. Но эта версия себя тоже не оправдала, Аврора Францевна просветила нас, что Платон Федорович, в бытность свою сотрудником того самого НИИ, скрупулёзно доказал, что на сверхсуществ гипноз не влияет…

Словом, Шаман для нас так и остался загадкой — одной из многих, но пожалуй, самой главной.

— Надо было сразу заняться расследованием убийства Скопина-Шуйского, — сокрушался Алекс. — Моя вина, кругом моя вина.

— Но Владимир тогда убедил нас обоих, — возражал я.

— Дар любого хорошего поэта — убеждать, — строго поправлял шеф. — А моя обязанность, как дознавателя — не поддаваться его убеждению.

— Но Владимир — наш друг. Кому ещё доверять, как не друзьям?

— А кто говорит, что Володенька нас обманул? Ведь его ТОЖЕ могли ввести в заблуждение. Его тоже могли… загипнотизировать.

Тут я не выдержал и фыркнул.

Трудно представить кудесника, который мог бы справиться с такой глыбой, как Владимир.

А вот поди ж ты.

С тех пор, как Шаман исчез, я не мог успокоиться. Прокручивая в голове, бесконечно анализируя, вспоминая всё новые подробности и детали, я пытался понять: где мы промахнулись?

Почему всё вышло так, а не иначе?.. Ведь могли же, МОГЛИ сразу понять, разобраться, что происходит.

Но не-е-ет.

Кидались, как слепцы, которых манит звон колокольчика, то в одну сторону, то в другую.

Одним словом, жмурки.

— Вы сегодня прекрасно выглядите, поручик.

Я не сразу понял, что обращается шеф ко мне.

— Что? Почему? С чего вы?..

Отец Прохор издал тщедушный смешок.

В данный момент чудо-отрок потягивал из чашки какую-то бесцветную жидкость. Подозреваю, это была святая вода. Освященная, надо думать, им самим — такой вот круговорот природных ресурсов.

— Белая рубашка тебе к лицу, Сашхен, — после ведёрной кружки утреннего «кофе» Алекс пребывал в благодушном настроении. Расточал сладость и свет.

— Спасибо, шеф. Вы тоже отлично сохранились.

— Ну прямо Шерочка с Машерочкой, бога душу мать, — глубокомысленно изрёк чудо-отрок. — Обрыдаться от умиления.

Утратив былую живость, в качестве утешительного приза святой отец приобрёл дополнительную порцию язвительности и сарказма.

— Ну, они хотя бы начали общаться, — как ему казалось, дипломатично вставил Гоплит.

Мы с Алексом переглянулись. Коротко кивнули друг другу, и синхронно отвели взгляд.

До примирения было ещё далеко — это мы понимали так же чётко, как и то, что когда-нибудь оно состоится.