Вместо кожи — червивая шкура
- Автор: Борис Богданов
- Жанр: Научная Фантастика
Читать книгу "Вместо кожи — червивая шкура"
Борис Геннадьевич Богданов
Слон лоснился от капель тумана. При каждом шаге под его кожей вспухало и катилось от головы к хвосту мышечное кольцо, укачивало, нагоняло сон.
Жан выплыл из дрёмы, потянулся и выпрямился. Тело ныло от неудобной позы. Слон, почуяв движение, засопел, закинул назад хобот.
— Силоса хочет, — оскалился Аркашка. — Скотина балованная!
Жан зачерпнул из жбана пахучий ком, вложил в слюнявый зев. Слон довольно хлюпнул, втягивая лакомство, хоботом нашарил Жаново лицо, коснулся мокрыми бородавками.
— Ладно, ну тебя… — пробормотал Жан, отстраняясь.
— Пожрал, целоваться полез! — засмеялся Аркашка, затряс бородой. — Смотри, Жано, привыкнешь. Про девок забудешь… Целуешься с девками-то?
— Ещё бы! — громко ответил Жан.
— Эт-ты молодец, — сказал Аркашка. — Девок не пропускай. Вот, к примеру, Лизавета…
Лизавета сидела впереди, отдельно от остальных, крепко ухватившись руками за вибриссы. Услышав эти слова, она напряглась и ещё больше пригнулась; накидка встопорщилась на плечах. Чисто цапля под дождём. Всё равно красивая…
Жан нарочно напросился сегодня с ними, к Лизавете ближе.
— Язык у тебя дурной, Аркаша… — не оборачиваясь, сказала Лизавета.
— Откуда знаешь? — удивился Аркашка. — Не пробовала ещё. Отличный язык. Вернёмся…
Жану стало неприятно. Разве можно такое говорить? При девушке-то? Захотелось то ли уйти (но куда уйдёшь со слона?), то ли надавать Аркашке тумаков. И стыдно тоже стало, потому что понял — не побить ему Аркашку, сил не хватит, а вот наоборот — запросто.
— Ты, это… — заставил себя произнести Жан, — смотри, а то…
— О как! — подмигнул ему Аркашка. — Боюсь!
— Не отвлекай погонщицу, балабол, — подал сзади голос Мустафа. — Свернём не туда — тебя ссажу, ножками домой отправишься!
— Холодно, командир, — покладисто сменил тему Аркашка, — мокро. Не рано для грибов?
— Не рано, — сказал Мустафа. — Промедлим — труху принесём. Самое время. На ксени бы не нарваться, они спелое чуют…
— А вдруг встретим? — спросил Жан. — Что тогда?
— Драться будем, — пожал плечами Мустафа. — Что ещё?
— Почему?
— Потому, — сказал Аркашка. — Ксени — не люди, нелюди. Встретил — убей!
Он заговорил наизусть:
— Ксени на людей похожи только. Вместо лица у них — звериное рыло, а вместо кожи — червивая шкура. Из пасти воняет, как у скунса-падалыцика. Ксени ловят человека толпой, раздирают на куски живого, пожирают мозг и сердце. Они приходят ночами и воруют наших детей!
— Тихо!.. — Лизавета натянула вибриссы.
Слон булькнул, задрал голову и остановился.
Лизавета крутила головой из стороны в сторону, прислушивалась. Аркашка закрыл глаза, приложил ладони к ушам и стал похож на сову. На его лице появилось неожиданно жёсткое, даже жестокое выражение. Он кривил губы, как будто это помогало слушать. Ксени?..
Рядом потрескивало, будто кто-то не очень тяжёлый крался мимо. Полотнища тумана шевелились, открывая то замшелые валуны, то ветви деревьев, то кусок неба.
Треск стал ещё громче. Слева из сумрака выдвинулась огромная рыже-лакированная морда. Впереди и по бокам морды блестели маленькие, не больше кулака, приплюснутые глазки, глянцевые, чёрные. Под глазками, у челюстей, из хитина росли коленчатые, мохнатые антенны. Существо на мгновение замерло, ощупало антеннами слоновий бок, Лизавету и двинулось дальше. Ножки поднимались и опускались, выписывали в воздухе петли, куски брони гигантской многоножки стучали друг о друга краями.
Шшш… Чок-чок-чок…
Сильно запахло мятой. Аркашка шумно выдохнул:
— Кивсяк!
— Точно… — улыбнулась Лизавета.
Ярко-красной полосой вился перед глазами ряд дыхалец-стигм, вокруг них пузырился липкий секрет. Жан не удержался, нагнулся, протянул руку и зачерпнул горстью жижи. Холодящий дух усилился невероятно, стал плотным, почти осязаемым.
— Ну, ты мальчишка… — сказал Мустафа.
— Люблю очень, — Жан достал фляжку с широким горлом, осторожно заполнил маслом с ладони, закупорил и облизал пальцы, — с детства, батька приносил. Теперь я ему.
— Люби, — ответил Мустафа. — Свалишься — ждать не стану.
— А вдруг ксени?
Мустафа пожал плечами:
— Судьба, значит.
Жан удивился.
— Да ты что? Разве своих бросают?!
— Не отставай.
— Не пугай новенького, старшой, — усмехнулся Аркашка и добавил: — Ксени сюда не ходят, это наша земля.
— А дети? Ведь у нас же воруют, прямо в посёлке?
— Ну, не должны ходить, — пожал плечами Аркашка, — чего им тут делать. Хотя… Чудовища, разве их разберёшь.
— Руки помой, — сказала Жану Лизавета, — грибы пропустим.
— Прямо уж!..
Жан не поверил, но достал из торбы клок пакли, собрал росы и вытер ладони, бормоча: — Не знаю я, как грибы пахнут! Вот придумала…
— Двинулись, — приказал Мустафа.
Скоро внизу захлюпала низина. Слон раздвинул рылом стену камыша и скользнул в озеро. По бокам его забурлило — ноги зверя вывернулись, расплющились и стали похожи на ласты.
Над водой чуть развиднелось. Жан крутил головой: вот скользят назад листья кувшинки, извивается среди ряски, удирая, питон. Оранжевые лягушки, растопырив лапки, меланхолично качаются на волне, пучат огромные глаза.
Водяной бугор перед мордой слона расцвёл серебром: бросилась в стороны стайка мальков. Раздался громкий шлепок — ударила хвостом большая рыба. Мелькнули посреди буруна острый плавник и полосатая спина; не выдержал соблазна большеротый окунь. Красавец! Хищник выскочил в воздух и на мгновение замер, завис во всём великолепии мощного, золотисто-зелёного, длиной чуть не в рост человека тела.
Снизу и слева стрельнули хоботы. Окунь извернулся, выгнулся дугой, уходя от удара в брюхо, но тут же справа метнулись ещё два хобота, мгновенно настигли и разорвали рыбу на куски. Слон приподнял рыло, раскрыл пасть и сглотнул добычу.
— Умничка, а? — гордо, будто это он сам поймал и съел рыбину, сказал Аркашка, и похлопал слона по спине.
Туман снова сгустился, на фоне сереющего неба встала зубчатая стена кустов. Не замедляя хода, зверь вломился в эту стену и выскочил на топкий берег. Воздух наполнил влажный, сытный грибной аромат.
Прибыли.
Неподалёку, шагах в двухстах, кошачьим ухом поднималась в небо скала-гриб. Треугольная, с завёрнутыми внутрь краями. Кромка гриба поросла чем-то, похожим в сумерках на шерсть. Грибы теснились на приозёрной равнине, нависали как стены, закрывали небо. Солнце встало, и грибы на фоне рассвета стали совсем чёрными, а их контуры окрасились в золото.
Первые два Мустафа забраковал — перестояли.
— Горько пахнет, неужели не слышишь? — ответил он Жану. — Собрать сможем — домой не довезём.
Жан не ощутил разницы, но как Мустафе не верить? Ни Жана, ни Лизаветы на свете не было, а Мустафа с Аркашкой уже по грибы ходили.
Наконец остановились.
Вблизи гриб не походил ни на ухо, ни на стену. Если внизу, у самых мхов, он ещё напоминал гладкий, отполированный дождями и ветром каменный монолит, то выше — огромные пчелиные соты или рыбачью сеть, вдавленную в высоченный кусок сливочного масла. Сеть, сплетённую из очень толстой, примерно в рост человека, бечевы. Шестигранные, неправильной формы ячейки покрывали всю изнанку гриба.
— Этот — хорош, — сказал Мустафа. — Смотрите — растёт ещё!
Жан нагнулся. Самая ближняя к земле сота дрогнула и поползла вверх. Её нижняя граница набухла, затем её разрезала янтарная трещина. Края её стали расходиться, загибаясь с обоих концов раз, потом другой. Ещё немного — и вот новая ячейка!
— Ладно, насмотритесь ещё, — сказал Мустафа. — Лизавета — жди тут, мы пошли. Жан, не забудь мешки.
Он прорезал мясистый желеобразный лепесток, закрывший соту, и прямо со спины слона шагнул в открывшуюся трубу.
Там оказалось не так уж и темно. Свет пробивался сквозь внешнюю поверхность, сочился с потолка и стен. От запаха закружилась голова, а рот наполнился слюной.
— Не стоим, дальше идём! — скомандовал Мустафа. Мякоть гриба гасила звуки, поэтому голос Мустафы показался Жану каким-то неживым.
— Маску надень, олух! — ругнулся Аркашка.
Жан опустил на лицо щиток из рыбьего пузыря. Вовремя. По бугристому, испещрённому порами, похожему на кишку потолку пробежал спазм; на маску брызнуло соком. Жан достал ветошь, вытер, чтобы не проело. За остальное облачение он не боялся. Его мастерили из кожи червя-грибоеда, крепкой и надёжной, но непрозрачной.
Мустафа шёл впереди. Со спины он, одетый в жёсткие куртку и шаровары, выглядел, как вставший на дыбы червь. Сзади тускло отсвечивал маской Аркашка, тоже одноглазый червяк с длинными лапами. Напугаться можно, если встретить в темноте. Страхолюдины, точно! И сам он не лучше.
Под ногами шуршало и чмокало. Пол пружинил, но иногда становился рыхлым, ноги проваливались, и тогда двигались медленно, с трудом.
Миновало с четверть часа, не меньше. Труба окончилась очень широкой, но низкой и неглубокой камерой, заросшей, как паутиной, множеством волокон и тяжей. Слева и справа бесконечными рядами темнели устья таких же труб, а на стене впереди теснились гроздья спор. Цель их похода, единственное, что в этой махине можно есть, не рискуя отравиться.
— Ксени, — спросил Жан, срубая шершавые, с человеческую голову, дыньки, — тоже собирают грибы?
— Да, — ответил Аркашка. — Не бойся. Ксени бояться — за грибами не ходить!
— Я не боюсь, — сказал Жан, — но вдруг? Я вот подумал: если встретим, что делать будем?
— Как обычно, — отрезал Мустафа. — Придут — драться будем, а думать так… Дурь, не забивай себе голову, не трать сил.
Жан хотел возразить, что мысли сил не убавляют, но тут пришла пора тащить мешки назад, и стало не до раздумий.
На воздухе Жан даже немного обиделся на Лизавету. Пока они волокли тяжеленные мешки, Лизавета мирно спала, привалившись к спине зверя. Вытянувшись вдоль основания гриба и погрузив в мякоть сразу дюжину хоботов, слон кормился, и грибной бок там немного пожух. «У-у-у… прожора», — позавидовал Жан ездовой пиявке. Пока Мустафа с Аркашкой перегружали споры, он просто дышал, и ему почти не было стыдно. Нет ничего лучше, ничего вкуснее свежего воздуха, но короб на спине слона заполнился едва на четверть, и надо было снова нырять в лаз. Мустафа молча кивнул, и всё повторилось. Назад он плёлся последним, волоча уже даже не мешок, а себя самого.
В третий заход Жан не смог тронуть ношу с места. Голова закружилась, он поскользнулся и упал лицом в волокнистый комок. В животе похолодело, а руки и ноги онемели, как будто их и не было. Мир тоже пропал, осталась только мешанина тяжей перед глазами. Каждый тяж был сплетён из нескольких ворсистых шнуров, те, в свою очередь, из тонких нитей, а они — из еле заметной паутины. Среди этой путаницы сновали мельчайшие твари, обременённые мельчайшими заботами. И знать не знали о двуногих громадинах, посетивших их мир.
Потом это насекомое мельтешение рывком ушло куда-то вниз и пропало, и перед глазами появилось серое, спрятанное под маской лицо Мустафы.