Марс выбирает смерть

— Это, вообще, к чему?

— Просто ответь на вопрос.

— Шарить по будущему — дело не благодарное, — подозрительно бросил Морган, — Далеко не все это умеют, а кто умеет — не делает.

— Опять Пламя палки в колеса вставляет?

— Оно.

— То есть хочешь сказать, что никогда, и ни одним глазком?

— Я не говорил, что умею.

— А умеешь?

— К чему ты опять клонишь?

— Через четыре дня бой тысячелетия. На Арене выступают земляне. Там крутятся баснословные бабки. Ставки побивают все рекорды… Если выиграешь, у тебя останется кое-что даже на икорку с маслом.

Виски закончилось. Одрин встал. Ему не нужна была просьба, чтобы подлить еще горячительного. Взяв целую бутылку, он плеснул в стакан Моргана своей гостеприимности. И при этом заинтересованно наблюдал, как тот замер, превратившись в камень. Может быть, снова проводил расчеты?

Зажглась очередная вывеска на улице. Яркие красные пятна отразились на противоположной стене, расползаясь по безликому интерактиву. Одрин ждал.

— Это большой риск, — с трудом ожил Морган, — Я могу потерять не только все свои накопления, но и Пламя.

— Ох, все-таки мы умеем, — рассмеялся Одрин, — Ну, тут расклад простой. Если выиграешь — то в тот же день отправишься на Олимп. И совершенно не будет иметь значения, отступит от тебя Пламя или нет. Тамошние мозгоправы быстро поставят тебя на ноги.

— А если проиграю — Пламя не отступит. Будет глумиться надо мной каждый день… Ему нравится, когда Жнец бомжует без бабла.

— Рад, что мои догадки оказались верны.

— Я еще не согласился.

— А я не настаиваю, — довольно прыснул Одрин. — Мое дело предложить. Без покупателя я точно не останусь.

— Это да…

— Учти, Морган, я не стану тянуть кота за яйца. Даю тебе неделю. Потом билет найдет другого хозяина. Деньги, знаешь ли, сейчас очень нужны…

— Понял, док. Не дурак.

Засуетившись, Троссендир начал искать что-то в своем информационном браслете. В воздухе появилась голограмма какого-то обширного документа. Морган уже знал, что это договор. Впрочем, ничего против не имел. И, естественно, шрифт мелкими буквами собирался читать в первую очередь.

— Срок действия договора — неделя. Подпишу со своей стороны сразу, — сосредоточенно, теперь уже совсем по-деловому заговорил Одрин, — Я обязан себя обезопасить, сам понимаешь…

— Конечно, док…

Золото, окаймляющее невесомый документ, дурманило. Тот самый билет в лучшую жизнь предстал пред взором Жнеца, отразившись в белесом, почти глянцевом глазе. В солнечном сплетении заныло, а потом сладко потянуло. Казалось, протяни руку — и ухватишь счастье.

— Я отправлю его тебе по почте. Как только ты подпишешь договор, то сразу об этом узнаю, — выдернул из сладостного гипноза Одрин.

Допив залпом остатки виски, Морган резко встал.

— Само собой, — напряженное выражение лица Жнеца никак не смягчалось теплом, разливавшемся изнутри, — У меня есть пара дел, которые нужно завершить. Дам ответ завтра. Максимум — через пару дней.

Одрин понимающе кивнул. Пожав друг другу руки, доктор и Жнец разошлись.

— Надеюсь, это только между нами, — кинув вслед уходящему Жнецу пожилой мужчина.

— Я не враг своему здоровью.

Выходя из кабинета, Морган в последний раз кинул взгляд на золото своего будущего и тихо, аккуратно, будто боясь спугнуть удачу, закрыл дверь.

Наступила звенящая тишина. В этой тишине Троссендир Одрин медленно допивал алкоголь, несколько минут о чем-то усиленно размышляя. Почувствовав в стакане разве что только воду ото льда, он внезапно очнулся. Подошел к комоду и на долю секунды замер. Перед тем, как окончательно надраться в это многообещающее начало дня, он набрал короткий, четырехзначный номер. Ему никто не ответил. В принципе, этого и не требовалось. Нужный адресат уже знал обо всем, что происходило в кабинете.

Одрин не мог поступить иначе. И дело обстояло даже не в том, что ему заплатили кругленькую сумму. Он просто испугался. Кому-то нужна была очередная пешка в крупной, совершенно не понятной ему игре. Вряд ли Одрин даже осознавал, что такая игра ведется. Но одно он знал точно — Азари не отказывают.

Булькающие звуки прорвали тонкую паутину безмолвия. Язык алкоголя Одрин уважал, понимал и любил. И совершенно не испытывал угрызений совести. Ни за свою любовь к удовольствиям, ни за маленький, но очень доходный обман.

— Прости, Морган, — сказал Одрин, глядя на неоновую пышность людной улицы, — Но на Олимпе тебя никогда не было. И никогда не будет.