Как Homo стали sapiens.Происхождение и ранняя история нашего вида

Глубокий хронологический разрыв между изменениями в анатомии человека, с одной стороны, и в его культуре, с другой, требует объяснения.

Почему "модернизация" первой никак не сказалась на облике второй? Есть два основных подхода к решению этого вопроса. Приверженцы одного из них ищут ответ в биологии, а сторонники другого гораздо больше значения придают экологическим, демографическим и социальным факторам, а также специфике закономерностей культурного развития. Первую точку зрения я предлагаю называть теорией короткого поводка, а вторую - теорией кнута. Самому мне гораздо больше нравится вторая теория, но исторический приоритет принадлежит первой - с нее и начнем.

Название для нее я подсмотрел в книге американских антропологов Грегори Кокрана и Генри Харпендинга "Десятитысячелетний взрыв: как цивилизация ускорила эволюцию человека".18 В одной из глав этой книги, пытаясь ответить на тот же самый вопрос, что занимает сейчас нас, ее авторы пишут: "у поведения есть физическая подоснова: биология держит культуру на поводке, что объясняет, почему собаку нельзя научить играть в покер". С этим утверждением трудно не согласиться, но все дело в том, насколько короток поводок, на котором биология держит культуру. По мнению Кокрана и Харпендинга - очень короток, настолько, что культура без позволения биологии и шага не может ступить (во всяком случае, шага вперед), не говоря уже о том, чтобы совершить скачок. "У нас есть все основания думать, - уверяют они, - "что в эеме (межледниковый период примерно 125,000 лет назад) поводок был слишком короток для земледелия Более того, в эеме поводок был слишком короток также, чтобы позволить анатомически современным людям расселиться из Африки в регионы с более холодным климатом. В этот период биология каким-то образом не давала человеку делать копьеметалки и луки, шить одежду, рисовать картины...". Все это стало возможным только благодаря новому витку биологической эволюции: "Генетические изменения, произошедшие за 40,000 лет до нашей эры, позволили человеку совершить важные достижения, которые были невозможны 100,000 лет до нашей эры. Боле того, другие генетические изменения могли быть необходимой предпосылкой позднейших изменений в культуре. Мы убеждены, что коренные культурные изменения, которые произошли в верхнем палеолите и о которых говорят как о "человеческой революции", "культурном взрыве" или (наш любимый вариант) "большом взрыве", были обусловлены, прежде всего, биологическими изменениями".

Под биологическими изменениями в цитированном отрывке имеются в виду, прежде всего, неуловимые на ископаемых материалах изменения в нейрофизиологии, в нервной системе и строении мозга. Иными словами, предполагается, что уже после того, как скелет гомо сапиенс приобрел современное строение, мозг продолжал быстро эволюционировать, и вместе с ним развивались мыслительные способности людей, рос их интеллектуальный потенциал. Следствием этого и стали якобы культурные "прорывы" верхнего палеолита и последующих эпох.

Так или примерно так думают очень многие исследователи. Весьма популярна гипотеза о некоей благотворной мутации или мутациях, которые чуть ли не в одночасье сказочным образом преобразили мозг гомо сапиенс, обеспечив им интеллектуальное превосходство над неандертальцами и прочими обойдёнными судьбой представителями человеческого рода. Такие мутации, «поднявшие человека современного анатомического облика над уровнем других древних гоминид», произошли якобы «намного позже завершения формирования внешних анатомически значимых структур черепа», никак не затронув последние. Одни полагают, что это счастливое событие случилось примерно 35 тыс. лет назад и заключалось в перестройке нейронной системы, что будто бы привело к резкому возрастанию ёмкости так называемой «рабочей памяти».19 Другие считают, что всё дело в произошедшем где-то около 50 тыс. лет назад объединении относительно автономных, слабо связанных между собой областей мышления, в единую интегрированную систему. При этом предполагается, что как таковые все высшие психические способности, лежащие в основе современного мышления, были в наличии уже в среднем палеолите, но существовали независимо одна от другой, в разных «когнитивных сферах» или «модулях», и лишь в период, соответствующий переходу к верхнему палеолиту, между ними установилась прочная связь.20 Есть и другие гипотезы такого же рода. Все они, спору нет, очень интересны, остроумны и теоретически вполне правдоподобны; проблема лишь в том, что никаких прямых (т.е. палеоантропологических) данных, которые подтверждали бы, что 35 или 50 тысяч лет назад человеческий мозг претерпел какие-то судьбоносные изменения нет. Обнаружить какие бы то ни было следы постулируемых преобразований в имеющихся ископаемых материалах никому, включая сторонников упомянутых гипотез, до сих пор не удалось.

Средний объем мозговой полости у современных людей не больше, чем у их непосредственных предшественников и даже чуть меньше, чем у некоторых их современников (неандертальцы). Правда, по относительной величине, т.е. отношению размера мозга к размерам тела, гомо сапиенс, возможно, хоть и незначительно, но всё же опережает своих ближайших родственников, но обольщаться данным обстоятельством не стоит. Дело в том, что у приматов, как показывает сопоставление данных, полученных для двух с лишним десятков разных родов, абсолютный размер мозга лучше коррелирует с результатами оценки уровня интеллектуальных способностей, чем размер относительный.21 Из этого правила, как и из любого другого, бывают исключения (шимпанзе, например, считаются сообразительней горилл, хотя мозг последних крупнее), но в целом тенденция именно такова.

Распространяется ли выявленная на обезьянах закономерность на человека? Существует ли и у людей тоже связь между абсолютным размером мозга и интеллектуальными способностями? Этот весьма деликатный вопрос остаётся дискуссионным. Одни специалисты считают, что такой связи нет. «Мозговая полость, - утверждают сторонники этой точки зрения, - подобна кошельку, содержимое которого значит гораздо больше, чем его размер». Другие, напротив, уверены в том, что связь есть, и что в целом существует стойкая положительная корреляция между размером головного мозга, с одной стороны, и коэффициентом интеллектуального развития, с другой. Так это или нет, но, что касается прогрессирующего увеличения мозга у членов рода Homo, то кажется несомненным, что в качестве главного фактора, обусловившего этот процесс, выступала именно возраставшая роль интеллекта и культуры. Эта уверенность основана не только на том обстоятельстве, что первый заметный скачок в размере эндокрана у гоминид хронологически совпадает с появлением древнейших каменных орудий и других археологических свидетельств усложнения культурного поведения. Дело ещё и в том, что мозг, наряду с сердцем, печенью, почками и кишечником, входит в число наиболее «дорогостоящих» в энергетическом отношении анатомических органов. В то время как общий вес перечисленных органов составляет у человека в среднем всего лишь 7% от веса тела, потребляемая ими доля метаболической энергии превышает 75%. Вес мозга составляет 2% от веса тела, потребляет же он примерно 20% получаемой организмом энергии. Чем больше мозг, тем больше сил и времени приходится его обладателю тратить на добывание пищи, чтобы восполнить энергетические затраты. Вместо того, чтобы спокойно отдыхать в укромном месте, он вынужден лишние часы бродить по джунглям или саванне в поисках съедобных растений и животных, ежеминутно рискуя при этом превратиться из охотника в жертву более сильных хищников. Поэтому для большинства видов крупный мозг, такой как у приматов и особенно человека — непозволительная роскошь. Увеличение его размера могло стать возможным лишь в том случае, если сопутствующий этому процессу рост энергетической нагрузки на организм компенсировался какими-то важными преимуществами, обеспечивавшими благоприятное для «высоколобых» действие естественного отбора. Учитывая же функции мозга, трудно сомневаться в том, что преимущества эти были связаны, в первую очередь, именно с развитием интеллекта (памяти, мыслительных способностей) и полезными изменениями в поведении, повышением его пластичности и эффективности.

В этом отношении не случайным, по-видимому, является ещё одно хронологическое совпадение. Археологические данные дают основания полагать, что появлению рода Homo сопутствовали изменения в характере питания предков человека, а именно увеличение потребления мяса. Хотя характер стертости зубов у гоминид олдувайской эпохи (примерно 2,6-1,6 млн. лет назад) говорит о том, что основу их рациона всё ещё составляли растительные продукты, мясная пища, как видно из обилия костей животных на некоторых древнейших стоянках, а также из наличия там же орудий, служивших для разделки туш, тоже приобрела уже немаловажное значение. Это можно считать важным условием роста мозга, поскольку сокращение доли растительной пищи в рационе наших предков и рост доли пищи животной — гораздо более калорийной и достаточно легко усваиваемой — создавали возможность для уменьшения размеров кишечника, который, как уже говорилось, также входит в число энергетически наиболее дорогостоящих органов. Такое уменьшение должно было помочь поддержать общий метаболический баланс на прежнем уровне, несмотря на значительный рост мозга. Не случайно у современного человека кишечник много меньше, чем у других животных сходного размера, причём получаемый за счёт этого энергетический выигрыш обратно пропорционален потерям, связанным с увеличившимся мозгом.

Словом, если судить об умственных способностях по размеру мозга, то получается, что на протяжении всей истории нашего вида никаких сдвигов тут не происходило. Более того, за последние 15 тысяч лет мозг гомо сапиенс даже несколько уменьшился. Свидетельств каких-либо заметных преобразований его структуры накануне "верхнепалеолитической революции" или позже тоже пока нет. Слепки мозговой полости, дающие возможность составить представление не только об объёме мозга ископаемых форм, но и о некоторых важных особенностях его структуры, находящих отражение в рельефе внутренней поверхности черепной коробки, у гомо сапиенс разных эпох различаются очень мало.

По сути, гипотезы, рассматривающие "творческий взрыв" как прямое следствие неких структурных преобразований мозга, не оставивших следа в анатомии черепа, основываются только на убеждении их сторонников, что если бы такие преобразования были, то они непременно сказались бы на поведении и проявились в культуре. Однако это вовсе не обязательно. Даже наоборот: для истории культуры (во всяком случае, первобытной) более типична ситуация, когда способность к тому или иному виду деятельности возникает намного раньше, чем реализуется - это, скорее, правило, чем исключение. В соответствии с логикой теории короткого поводка, связывающей все мало-мальски важные культурные достижения с формированием соответствующих нейроанатомических структур, следовало бы, например, ожидать широкого распространения следов изобразительной деятельности и иных вещественных символов во всех регионах, заселенных гомо сапиенс в верхнепалеолитическое время. Материалы археологических памятников Европы и Сибири подтверждают это ожидание, но на большей части ойкумены картина иная. В частности, в Восточной и Юго-Восточной Азии никаких или почти никаких следов существования символизма на памятниках, хронологически синхронных первой половине и середине верхнего палеолита Европы (вплоть до 18-20 тысяч лет назад) не обнаружено. То же самое наблюдается и в Северной Африке. В Австралии, заселенной гомо сапиенс около 45 тысяч лет назад, свидетельства символизма остаются крайне малочисленными почти до начала голоцена (12 тысяч лет назад). Даже на Ближнем Востоке, верхнепалеолитические обитатели которого в иных отношениях ни в чем не уступали своим европейским современникам, массовые свидетельства изобразительной