Ночной звонок

XXI

Варламов пришел домой потускневшим, вконец расстроенным. Людмила Андреевна гладила белье. Она оторвалась от дела, посмотрела на мужа и безмолвно ахнула.

— Случилось что, Костя?

— Случилось, Мила, случилось.

Варламов, тяжело шаркая ногами, подошел к зеркалу, внимательно поглядел на себя, трогая пальцами лицо, седые волосы. Людмила Андреевна недоуменно, с тревогой следила за мужем.

— Ты что же это? Помирать собрался? Или на бал? Что-то не пойму.

— Сам ничего не пойму, Мила. Охо-хо, годы бегут. Как в романсе: быстры, как волны, дни нашей жизни. Раньше говорил: старею. Теперь поправка: состарился.

Варламов повернулся к жене, обнял за худенькие плечи, привлек к себе.

— Мила, меня сегодня в министерство вызывали, — взял маленькое лицо жены в широкие ладони, заглянул в глаза. — Предложили подумать об уходе на отдых. На пенсию.

Людмила Андреевна обессиленно села в кресло. Варламов поддержал ее, сам опустился на колени, положил руку ей на плечо. Но Людмила Андреевна быстро овладела собой, сказала бодро:

— Напугал ты меня. Я-то подумала, у тебя что-нибудь страшное случилось, заболел чем-то.

— И то правда, Мила, болею, — согласился майор. — Сердце болит за Бушмакина, за школьницу. И пока не изловлю преступников, поднявших руку на них, на пенсию не уйду. Так и заявил в министерстве. А если не раскрою преступления, вынужден буду уйти на пенсию с неизлечимой болью. Вот тогда — ложись и помирай.

Людмила Андреевна приласкала мужа, прижалась щекой к его выпуклому лбу, проговорила:

— Уходи на пенсию, Костя, загубишь ты там себя. Этих поймаешь, другие что-нибудь натворят. Так никогда и не будет конца. Неужели ты думаешь, что без тебя в милиции не обойдутся? Работу никогда не кончишь, говорят, и после смерти ее останется еще на три дня. Выходи на пенсию. О себе пора подумать. Здоровье у тебя никудышное. А ты так надрываешься на работе, переживаешь по любому поводу! Учти, здоровье не купишь за деньги. Ты давно толковал о пенсии, чего же расстроился? Помнишь, мы даже планировали снять комнату на Воложке? Мечтал ты рыбалкой заняться, даже грозился меня ухой накормить. Ну вот, давай и займемся новыми делами. С Аркашей вот надо больше быть, от рук отбился. Приехал в отпуск, а сам дома не бывает, что-то скрывает, куда-то бегает.

— Да-а, — протянул Варламов, кряхтя, поднялся, подошел к гладильной доске, тронул утюг. — Да он у тебя совсем перекалился. Дай-ка я сам поглажу, а ты собери перекусить.

— Погладь, погладь, только не подрумянь. Сегодня бы ванную затопить, надо дров принести, Аркаша убежал. Побрился, переоделся. Спросила — куда? Не ответил даже: так, мол, прогуляться. Совсем переменился, ест плохо, сидит думает, вздыхает.

— А я бы на его месте рыбачил.

— У него заботы о другой «рыбке». Понял?

— Неужто?

— Чую, ох, чую. Но вот что плохо: не радует его все это. Какая-то неувязка, видно, прямо извелся.

— Да-а, надо бы поговорить.

— Поговори, поговори. Было бы у тебя побольше свободного времени, так и поговорил бы: уходишь чуть свет, возвращаешься темно. Да и ночью — лежишь, ждешь звонка.

Варламов гладил так, что доска скрипела и дрожала. Думы о сыне притупили собственную боль. Это ничего, что Аркадий влюблен. Это хорошо. Любовь — чувство доброе, святое, плодотворное. Пусть себе любит.

Жена ушла на кухню. Варламов догладил рубашку, выключил утюг, крикнул:

— Так что, Мила, дров принести, ванную затопим?

Накинув старый китель, он не спеша направился во двор, спустился в подвал, продолжая думать о сыне, о жене.

Людмила Андреевна вышла на пенсию четыре года назад. Вот и его, Варламова, наступил черед. Мила... Когда-то и она была молодой. Лейтенант Варламов тогда только что возвратился с фронта, думал, что кончена жизнь: потерял жену и дочь, весь в шрамах. Но вот встретил Милу... Любовь, что она может сделать с человеком — и поднять выше солнца, и сбросить в бездну!

Варламов был дважды счастлив в любви. Первая любовь его окрылила, вторая мужеству научила, разумом укрепила, добро в сердце навеки поселила. Сын родился — вовсе затянулись старые раны, притухла боль душевная.

Вырос сын, остались опять вдвоем. Аркадий после техникума уехал в соседний город, первое письмо написал через полгода. Варламов почти круглые сутки в милиции. Скучновато жене одной в пустом доме. Приехал Аркаша — радость великая. Но сын взрослый, держится мужчиной, не ластится, как раньше, не раскрывает душу.

Для юности каждый день — шаг вперед, к солнцу, а старикам — солнышко к закату. Правда, что в молодости, что в старости — каждая минута жизни одинаково дорога, желанна, неповторима. Но разум твердит настойчиво и неотвратимо: к закату, к закату...

От подъезда до подвала рукой подать, а сколько можно успеть передумать, пока спускаешься вниз, открываешь дверь.

Варламов включил свет, подошел к своему дровянику — фанерному закутку с узкой дверью, открыл, посветил карманным фонариком. Поленница за зиму осела до самого пола, чурбачков осталось совсем немного, надо запасать заново. В дровянике стало просторно.

На остатках дров стоял, прислоненный к стенке, велосипед Аркадия. «Почему он его затащил сюда, в сырость?» — подумал Варламов, снимая машину и отставляя в сторону.

В глаза бросился цвет машины — черный. У Аркадия, как он помнил, был зеленый велосипед. Почему же он стал черным? А вот и крыло от переднего колеса. Крыло зеленое, сорвано и погнуто. Варламов выкатил велосипед на свет и внимательно рассмотрел. Да, велосипед черный, а насос на нем зеленый. Что бы это могло значить?

К Варламову подступила слабость, он простонал и сел на чурбак, на котором кололи дрова. Глаза его стали льдистыми, неподвижными. Он знал — в милиции находится зеленый велосипед без крыла и насоса, Варламов не раз его рассматривал. По данным анализа криминалистов, велосипед пригнали, по крайней мере, из сельской местности. Аркадий приехал домой в отпуск на велосипеде...

Холод в груди и слабость в ногах прошли не сразу. Стараясь ничем не выдать своего смятения и испуга, Варламов принес в квартиру корзину с дровами, растопил титан. Из сердца не выходила тревога: зеленое крыло, зеленый насос... Но как все это могло случиться? Не может быть, чтобы его сын... чтобы Аркадий... Нет, нет, страшно подумать!

Долго просидел Варламов в ванной, глядя на пляшущее пламя в топке титана.

— Ты не уснул, Костя? Пригрелся? — спросила Людмила Андреевна.

Варламов поспешно поднялся.

— Нет, нет, я просто так. Задумался.

— О чем?

— Да все о том же: о бандитах.

— Ты бы хоть дома не вспоминал о них — с ума можно сойти. Отдыхай. Иди к телевизору, передача хорошая.

Варламов послушно поплелся к телевизору, сел в кресло, уставился на экран. Людмилу Андреевну поведение мужа удивило: Варламов не любил телевизора, редко садился у него. «Глаза от него болят», — обычно говаривал. А сегодня вот не сводит глаз.

Варламов повернулся к жене, посмотрел прямо в растерянные глаза, спросил:

— Мила, у Аркаши какого цвета был велосипед?

Очень хотелось ему услышать — «черный»...

— Зеленый, — ответила Людмила Андреевна.

— А в дровянике стоит черный. От зеленого остались лишь крыло и насос. У нас в милиции находится зеленый велосипед, тот самый, который бросили преступники. Может, он Аркашин?

Людмила Андреевна испуганно замахала руками, даже отступила, пробормотав сдавленно и жалостливо:

— Что ты, Костя! Да как это тебе в голову пришло? Не заболел ли ты, родной? Еще сына в хулиганы зачислишь, под стражу возьмешь.

— Подожди, Мила, — попросил Варламов. — Не надо так, не надо.

Людмила Андреевна, побледневшая, прижала руки к лицу. Варламов вдруг вскочил, бросился к комоду и принялся ожесточенно перебирать бумаги. Паспорт телевизора, холодильника, пылесоса, стиральной машины, радиолы... Ага, вот и паспорт велосипеда. Так, так: «Кама», Пермский завод, номер 04394957. Сходится, все сходится. Только вот номер... Какой номер зеленого велосипеда, что находится в отделении?

Варламов бросился к телефону, начал крутить диск.

— Иван Иванович? Прости, что беспокою. Понимаешь, дело такое. Не помнишь ли ты заводского номера велосипеда по делу Бушмакина? Помнишь? — майор подался вперед, потом выпрямился, повторяя шепотом, — 043949... Ты не перепутал? Точно? Спасибо, — проговорил он, выпустил из рук трубку и покачнулся, чувствуя, как покрывается холодным потом.

Людмила Андреевна подбежала, обняла, удержала.

— Что же это такое, Костик? Ты и впрямь заболел. Я сейчас вызову «скорую помощь».

— Не надо, — тихо попросил Варламов. — Не надо ничего. Сердце колет. Дай-ка валидолу, да постель застели, полежу немного.