Синдром бога

Кристина

Нам никогда не освободиться,

Агнец на заклание,

Что будешь делать,

Когда вода окрасится кровью?

Кижуджу — растекающаяся лавой вулкана на окраине, затягивающаяся яма, мошки играют в прятки на обратной стороне век, когда смотрит в упор на пылающее солнце. Температура несносная для жительницы Восточной Европы, где часто сыро, а прохладные ветра убаюкивают, оседает на задворках ума нежный смог, как кисть художника. Ей хочется надеть пальто и облегающее платье под него, снова вернутся на учёбу в университет, что остался за тысячи километров от полыхающих песков Африки.

Кристина смотрит, видит эти чахлые дома-развалюхи, в душе холодно, несмотря на плюс тридцать пять, и на ней свободные шорты и широкая белая футболка, чтобы ничего не липло к телу, а под шлепки забирается режущий песок. На ней какая-то тоска, хочется выть и бежать, но даже выхода к океану в этой глуши нет, а спрятаться можно только в местном кабаке, где валятся стены и скрипит пол, а местные смотрят устало, но подозрительно, как смотрит сытая кошка на заплутавшую мышь.

«Я буду хорошей, я буду лучше, всё к лучшему», — она повторяла часто, садясь в самолет, что несносными пересадками выбивал из коленей все силы, руки таскали вализы, вализы родителей полнились медицинскими масками, перчатками и шприцами, реагентами и пробирками — медики-волонтёры. В её уме это благородно, но она никогда бы так не поступила — вспышка неведомой болезни в западноафриканском автономном районе — она бы так не поступила. И родители говорили, что она сомневается в благородных вещах, — это ведь помощь нуждающимся, а в Африке их предостаточно, да только болячка-то одна, и настолько неизученная, что о ней и слышали единицы.

Кристина всегда сомневается, но обещала держаться с семьей, а в университете дали академ-отпуск ради бравого дела. Да только не бравое оно совсем, когда натыкаешься в полевом госпитале на что-то страшное, обугленное, но белое, и волосы белые, крепкое тело, он подает надежды. Кристина не верит, она вертит в руке ручку для записей и держит заполненную наспех мамой медицинскую карточку найденного подле вулкана незнакомца. Свалился в кратер — невозможно. Получил ожог от неожиданного всплеска — правдоподобней.

Мария, мать Кристины, всегда в медицинском халате, русые волосы выбиваются из-под завязанных волос, а отца не видно за пробирками с анализами бесконечно пополняющихся больных. Кристина всегда в маске и перчатках, а её семья медиков, по чьим стопам она пошла, более беспечная, не воспринимает болячку всерьез. Не воспринимает всерьез своё пребывание здесь.

Она могла бы сидеть в ресторане в пригороде с ценными подругами, попивая оранжевый, как местное солнце, апероль, обсуждая как всегда тяжело дающееся образование и отсутствие перспектив на отношения, ведь никто не нравится, а мужчины постарше в её двадцать четыре кажутся всё более привлекательны и пригодны для чего-то стоящего.

Девчонка стоит и смотрит на этого странного незнакомца, обмотанного бинтом, жидкость вливается ему в вены через прозрачную трубку, он словно уже давно не дышит. Но двигается, но живой, борется ради почти невозможной победы. Как в глупом фантастическом сериале исцеляется поразительно быстро — никто не верит, но видит, как кожа тянется навстречу израненным клочкам.

Дрожат обугленные белые ресницы, дрожит Кристина, когда тот открывает глаза и они разок зияют красным, но быстро сменяются прозрачным голубоватым оттенком местного мутного неба. Страх душит тернами колючек, сжимает всё естество от научной турбулентности, непонимания, предчувствия. Он тянет к ней руку с длинными пальцами, они покрыты чем-то черным, и поджаренные кости исцеляются этой непонятной нереальной жижей, которая сращивает суставы твердеющими смоляными протезами.

Рука эта, как высеченная из разношерстных камней, виднеются неповрежденные части аккуратных костяшек и ногтей с застывшей под ними магмой. Рука эта и её вожделенное положение, незримо что-то приказывающее, словно вынырнувшая из ада. И её владелец туда больше не вернется.

Она разлепляет глаза, размыкаются, как ставни, закисшие веки. Снова уснула за игрой в пятую часть Обители зла, снова перепила очередные банки разноцветных химических коктейлев с градусами, превышающими даже хорошее вино — убийцы желудка и мозга. Не всё так плохо, Саша знает, но не ценит и хочется чего-то большего.

Вечер только в разгаре, на больших уставших глазах остатки туши, макияж на помятом лице ещё держится, телефон. Звонит всем тихоням, которых знает — никто не отвечает. Снаружи темно, а она хочет на свет, как замерзшая рептилия. Она кладет айфон в зелёном чехле на край кухонной тумбы. Устроенная родителями жизнь совсем не дается, никак не сбывается мечта уехать, а бежать хочется от монотонности работы менеджера, бесконечных звонков — мысли песок, сыплющийся сквозь пальцы вместе с мнительными мыслями.

Нищая душа, смотри, это она и она не дома! И нет монитора компьютера, а диван этот совсем незнакомый, пошарпанное нечто — совсем перепила, и пёстрые банки не шуршат под ногами на ковре. Саша помнит своё имя, но не может сказать её ли оно. Саша. Кто такая Кристина? — пролетает в её уме вспышкой, и вспышка эта выбивает из колеи, и кажется ей, это и есть её настоящее имя. Новое имя.

Пытается рассмотреть свою одежду, и не помнит эту странную длинную ночную рубаху, не помнит, кроме одиночной пьянки в общаге, что было до пробуждения, кроме расщепленных на атомы фрагментов повседневной жизни, в которой добрая мать и полный злобы на мир отец, любимая собака и нелюбимая работа в колл-центре.

Обычная, даже если посещала психиатра, даже если слишком тревожная — она обычная, осторожная, чувствительная. Но не особенная настолько, чтобы оказаться в одну ночь непонятно где, — и шепчет себе «прости» — снова. За то, что жаловалась, что всё слишком скучно; ничего не происходит, и «прости» за то, что хотела жизнь, как в сериалах и видеоиграх, что не ценила, что имела, и тех, кто были рядом. Хотела молиться, хотя не суеверная, но казалось, её похитили или не может вырваться из дурного сна, в котором темно-темно, но слишком больно для симуляции мозга.

Больше не Саша, вспоминает какую-то Кристину: и Кижуджу не существует. Где она? Мыслит нездорово, руки качаются вместе с бедрами и трясутся плечи от страха, когда поднимается с грязного старого дивана, движется вдоль дрожащего на ветру домика. Телевизор включён, на нем не любимая игра, а назойливый прогноз на завтра в… Африке? Голову пронизывает очередная вспышка молнии, тлеющая в раздвоившемся сознании. Саша, она умеет просить деньги у Лилии-мамы, совершенно не знает, как общаться с новыми людьми, у неё панические атаки и проблемы с алкоголем; Из Кристины бы вышла отличная медицинская сестра, она не боится грязи и крови, но глушит страхи ментоловыми сигаретами, а родители её румыны Иаков и Мария.

Кристина выходит на первый план, и Саши почти нет, но только имени. Что-то уходит, но душа остается, и у новой Кристины их теперь две. Она крадётся по скрипучему коридору, чтобы не разбудить новых родителей. Внутри неё ещё больше тоски, чем прежде, ведь где-то там другая семья потеряла свою Сашу. И ни одна из двух душ не знает, вернется ли всё на круги своя. Александра согласилась назвать себя в уме Кристиной, но не точно приняла её мысли. Она чувствует, угодила в какое-то дерьмо либо обезумела, но это, как любимой игре, вот ты уже в Африке и она поглощает тебя с каждым шагом по тускло освещённому коридору. Она попала в чужое тело — гадает, что же случилось с её собственным.

Но теперь ей притворятся, что ничего не происходит, чтобы вскоре сбежать, проверить, вернутся — но где-то там её ничего и не держало. И теперь она может быть Кристиной, хотя думает, её просто похитили — чертится пустынный горизонт за окном. Всегда верила, что подобной фантастике место только в скучных книгах, предпочитая психологию. Прежняя Кристина бы с ней не согласилась, ведь была заядлой мечтательницей, разговаривающей с выдуманными персонажами вслух.

Опять в её жизни происходит какая-то дичь. В этот раз это какое-то мистическое дерьмо. Топает босыми ногами и замирает подле двери, слушая чье-то томное урчание. Заплывает в комнату едва слышной тенью, сливаясь с призрачным лунным светом, прыгающим по оконным рамам. Мысли — проточная вода, двигаться лишь против течения.

— Я тебя не знаю… Что-то в тебе переменилось. Любопытно.

Он выглядел уже не как мумия из чужих воспоминаний, но нечто новое — расположившийся на маленькой кровати большой мужчина с растрепанными белесыми волосами. Взгляд сощуренных глаз изображал удивление, сомкнутые губы и острый подбородок вытянутого лица, излучавшего холод и аристократическое обаяние, сохраняли следы недавнего почти смертельного ранения. Он ещё не рассказал, что случилось с ним возле вулкана. Он упал в вулкан — ответила бы резко, его бросили, уничтожили — в игре. Это он. Новая Кристина смотрит и видит в этих тягучих, как смола, глазах, изучает утонченные длинные пальцы и крепкий образ длинного спортивного тела.

— Нужно разузнать — что. — Блондин добавил более мрачно, постучав фалангами пальцев по деревянной раме кровати.

В комнате прохладно ночью или мурашки бежали от него, но девушка знает — если она напилась, умерла или открыла дверь в параллельный мир — то выбрала худшую из дверей. Она отшатывается и покидает самую просторную в доме комнату. Он выбрал её, указав покрытыми чернотой пальцами ещё в полевом госпитале. Он не заражен, он болен, ей стоит уйти — но она никуда не денется из Африки. Она теперь новая Кристина — в её теле или — она, забыв прошлое имя, мечется, как акула среди рифов, — он живой и похрапывает ещё слабыми легкими в соседней комнате. Девушка кутается в плед на диване, ещё не помнит, где её комната и искать не хочет.

Страх трясет звенящими в голове колоколами, а мышцы натянуты хуже закоротивших проводов. Пусть она умерла, отравилась теми коктейлями, снова смешала антипсихотики с алкоголем и не выдержала. Но чем заслужила такую вторую жизнь? Теперь она Кристина, и ей нужно понять, что делать дальше. Новый мир сжимает тисками, после того, как она увидела в больном Вескера. Добрые медики пустили в свой курятник змею, и совсем скоро окажется, что она невероятно ядовита.