Сильные не убивают, книга 2

* * *

Сам по себе момент инициации я не помню. Только вот это паскудное ощущение, что ты не успеваешь, когда «жизнь проносится перед глазами». Ничего у меня перед глазами не пронеслось, если не считать хромированного бампера дорогой тачки, над которым по ту сторону лобовухи топорщилась рыжая борода, а над бородой таращились выпученные глаза того кхазадского придурка. Вот это я помню, да.

И еще отпечаталась в памяти фигурка Лидки, бросившейся бежать на желтый — а я за ней: как она двигалась, как у нее руки шли, как была повернута голова, как волосы набок сдуло — в тот именно миг, когда я отчетливо осознал, что бородатый урод на джипе врежется прямо в нее. Не в меня. В сестренку.

А дальше — как отрезало.

В себя я пришел в больнице, в отдельной палате. Над головой — белый потолок в трещинах и длинные грязноватые лампы. Прямо передо мной — спинка железной кровати.

А за спинкой сидит на табуретке кхазад. Не тот, кажется, что за рулем был — а впрочем, они все на одну рожу. Квадратный, низенький, в дорогом пиджаке. Одеколоном вонял.

Вскочил — и давай продавать свою версию произошедшего: что, мол, с матерью нашей они уже все решили, сестра ваша Лидия в полном порядке, а вот машина всерьез пострадала; правила мы с Лидкой нарушили, так что вина наша; но они согласны претензий не выдвигать; так вот, с матушкой все улажено, но вы-то, Андрей Филиппович, уже совершеннолетний, так что от вас тоже подпись требуется, что и с вашей стороны тоже претензий нет…

Тыкал в лицо смартфоном, где на фотке была какая-то древняя тачка — старая, ржавая, как со свалки. Капот мятый. Я так охренел, что у кхазада есть смартфон, что вообще ничего не понял.

Потом уже выяснилось, что это какой-то крутой кхазад. Сеть магазинов у него — не только у нас в Твери, а и еще где-то. А за рулем сын его сидел, моего возраста. Хотя я не знаю, сколько мне прожить надо, чтобы у меня такая же борода выросла, как у того гонщика. Ну неважно.

Я с этим типом сначала пытался вежливо говорить — мол, подождите, не готов бумаги подписывать, не понимаю ничего!…Потом закипать стал. И тогда смотрю — а комод этот бородатый прям шарахнулся.…Вернее, сначала шарахнулся, а потом замедлился. Вроде бы к двери движется — но медленно-медленно, точно в киношном слоу-мо.

А с потолка желтая штукатурка посыпалась — прям кусками.

Потом дверь все-таки распахнулась, и ворвался какой-то мужик. Тоже в костюме, а за ним бежит медсестра и пытается белый халат накинуть. «Кто пустил этого идиота, — орет, — вы тут совсем охренели? А вам что — жить надоело⁈» — это кхазаду. А тот ему что-то лопочет про цену машины и что сын, бедолажечка, пострадал.

Тут мужик щелкнул пальцами, и я вырубился. Прямо лежа в штукатурке.

…Второй раз очнулся уже по дороге в Москву, в машине. В такой… специальной. Не то скорая помощь, не то автозак — и при этом комфортная. В руке у меня иголка, на крепеже — капельница, рядом сидит медсестра (другая). И в отдельном кресле тот же мужик. «Зови, — говорит, — меня, господин куратор, так нам проще будет, чем по имени-отчеству. Все равно я тебя в Москве сдам — распрощаемся».

«Куда — сдам⁇» — «Не пугайся, не людоедам. В общежитие при одной конторе. Там решат, что с тобой дальше делать. Но в любом случае начинается для тебя, парень, новая жизнь».

Он мне и рассказал, что случилась Инициация. Вот так вот, пыльным мешком по голове. Ничто не предвещало беды, как вдруг. У нас ни в школе, ни во дворе Инициаций не было… лет десять, наверное. Я когда еще в началку ходил, помню, что-то такое тогда случилось, все бегали. Нас из школы эвакуировали, мы радовались. Десять лет назад!!

Ну а самое главное — мне ведь самому семнадцать. А Инициации — они раньше же происходят? Классе в шестом…

Куратор мне объяснил, что всяко бывает. У тебя, мол, вообще случай нестандартный — оттого мы и в Москву едем. Иначе остался бы в Твери. Правда, в чем нестандартность, сообщать отказался — «надо обследовать».

Неделю меня обследовали. Что это была за «контора», формально я так и не понял. Находилась она не в самой Москве — в Подмосковье — и физически представляла собой белый лабораторный корпус посреди зеленой лужайки с высоченным забором. Общежитие там в вправду имелось, но всего на пять коек — и жил в нем всю неделю один я.

Не то ученые, не то медики, не то маги, которые меня изучали — девушки в основном — сильно много мне не объясняли. Я запомнил формулировки «темпоральное замедление в физических границах объекта» и «произвольное управление скоростью производства энтропии».

На практике это означало, что я могу состаривать вещи и как бы замедлять время. Вроде бы.

Мне сразу же выдали телефон, матери позвонить.

Лидка и вправду не пострадала. То есть вообще. Я ее оттолкнул. Сам принял удар бампером — от этого ныло правое бедро, треснулся левым коленом об асфальт, потянул мышцу на левом предплечье. Ничего серьезного.

Кореша из Твери нашли потом запись с камеры: видно, что кхазадская тачка летит на желтый, не сбрасывая скорость вообще; Лидка стоит на ее пути, а потом… Потом на записи начинается слоу-мо, хотя камера работает в прежнем режиме. И замедляется только один объект — машина.

Поэтому я успеваю оттолкнуть сестренку. Поэтому меня самого не переломало, не выбило из кроссовок… короче, поэтому я и выжил. И поэтому тачка успевает затормозить. В записи плохо видно, но когда она останавливается… Короче, если бы тот бородач не показал мне ту фотку, я б не поверил. Тачка превратилась в металлолом. В ржавое ведро. И когда она останавливается, из нее вылезает совершенно седой кхазад.

Я — еще когда с куратором ехал — первым делом договорился, что они позаботятся о том, что эти бородатые суки к матери никаких претензий иметь не будут. Только тогда я согласен обследоваться и вообще.

Пиджак хмыкнул, сообщил, что «вообще» я теперь призывник, направленный на обследование, и мое согласие в некоторых вопросах не сильно важно. Но обещал проконтролировать ситуацию — «своих поддерживаем».

И действительно, «пострадавшие» кхазады как в воду канули. Мне сказали потом, что лихой водитель «просто так поседел — от стресса». Бывает! А других никаких последствий у него не выявили. Ну и ладно.

Так вот, повторить этот трюк я с тех пор не сумел, хоть тресни. Могу мяч замедлить, который по дуге бросили. Это легко. Человека, который бежит — с усилием и ненадолго. Но чтобы разогнанную машину весом в полторы тонны… я даже не представляю, как тогда это сделал.

Что до состаривания — тут еще хуже. Меня задолбали экспериментами. Я должен был ускорять появление плесени, ржавчины, пытаться добиться того, чтобы стирательная резинка стала твердой и раскрошилась. Медитировал над мутными стеклышками, на которых была размазана какая-то дрянь — ее тоже требовалось состарить. Разряжал батарейки (пытался). Приводил к чуть более скоропостижной смерти, чем им природа назначила, мушек-однодневок.

Один день мы возились с часами разных видов — требовалось замедлять стрелки и мигание цифр на циферблате, а потом симпатичные… э… лаборантки? — которые начисто игнорировали все мои комплименты и подкаты — проверяли износ корпуса и механизма часов (как я понял, он их тоже не впечатлял).

А еще у меня ведь были свои часы! Дешевые кварцевые «Смородина 5» на пластиковом ремешке. Подарил их мне дядя Женя — в тот день, когда я разряд взял. «Карпе дием, — говорит, — Андрюха, но при этом мементо мори». Когда у меня получалось применить магию, цифры на сером экранчике сливались в единый массив, дрожащий черный прямоугольник, из которого иногда появлялись — на долю секунды — бессмысленные значки. «Смородина» интересовала экспериментаторов чрезвычайно, но сдавать часы я наотрез отказался, а на руке у меня они никому ничего не сказали. Записали их как «спонтанно явленный артефакт, соотнесенный с магическим даром инициированного». Понять бы еще, кем и зачем явленный, ну да ладно.

Я выяснил, что могу привести в негодность не слишком качественный предмет размером… ну, с книжку. Чем он сам проще — тем проще дается воздействие. Причем «простота» не напрямую коррелирует с технической сложностью. Например, пачку белой бумаги я легко могу сделать желтой, а вот собственно книжку… намного сложнее. И сильно зависит от самой книги — еще бы понимать, как.

Вот только есть и плохие новости (ну, если явление навыка быстро заветрить фарш вообще считать благой вестью). Любое магическое воздействие — хоть замедление, хоть состаривание — вызывало у меня жуткий отходняк. И откат: после двух-трех использований я не мог больше применять магию некоторое время. Мне кололи какие-то стимуляторы, чтобы продолжать опыты, но к концу недели я был словно выжатый лимон.

…Однако неделя закончилась.

По окончании этой череды опытов меня провели в кабинет, на двери которого висела табличка «Зав. лабораторией Шпагина И. В.».

Там-то и состоялся разговор.