Ваше Сиятельство

— Ты не на вторых, — ответил я, поздоровавшись с Рамилом Адашевым.

Заподозрив, что у меня с княгиней разговор слишком личный, Адашев подходить не стал, лишь подмигнул мне.

— Да? Тогда прямо сейчас скажи мне, что я для тебя значу больше, Айлин! — она снова беспокойно затянулась сигаретой.

— Оль, вот это разделение кто больше, кто важнее, кто первый, а кто второй — очень дурная и вредная штука для всех нас. Поверь мне: оно ведет только к скандалам и вражде, — произнес я, и сейчас во мне скорее говорил Астерий. — Давай договоримся так: нет никаких первых и вторых. Есть только ты со своими огромными достоинствами и Айлин с достоинствами своими. Я вас люблю двоих и одинаково дорожу вами. Если хочешь те же самые слова я могу произнести при Синицыной.

— Нет, не хочу. Ты меня расстроил, — она отвернулась, на какой-то момент повисла тишина. Ковалевская выбросила окурок и сказала: — Больше не хочу об этом говорить. Идем в класс.

Когда мы поднимались по лестнице, она добавила:

— Не вздумай идти с Суховым без меня. Я буду присутствовать обязательно. И знаешь…

— Ну? — я остановился перед дверью в класс.

— Меня мама вчера поругала, — сообщила княгиня. — Считает тебя не самой подходящей компанией. Только я уже взрослая девочка, и все решаю сама.

Последние два урока тянулись необычно медленно. Некоторые приписывают такое свойство времени, на самом деле это свойство наших ментальных особенностей: когда ты чего-то ждешь, то начинаешь торопить минуты. Только его величеству времени безразличны человеческие желания, оно может подчиниться лишь стальной воле и силе, которая скрыта в безупречном намеренье. Я чувствовал, как все больше нервничает Айлин, поглядывая на часы, спиной ощущал беспокойство княгини Ковалевской, и даже нарастающая тревожность графа Сухрова от меня не скрылась.

Когда закончился последний урок и я собирал в сумку учебники, ко мне подошел Лужин и тихо сказал:

— На пустыре поединок не может состояться. Туда теперь постоянно заглядывают полицейские. Мы решили провести его в Шалашах. Там есть одно удобное место во дворе заброшенного дома. Это сразу за ржавой мачтой.

Вот интересно: «они решили»… Я улыбнулся его наглой самоуверенности. Он всерьез думает, что они могут решать за меня, и я как глупый теленок буду следовать их решениям?

— Там место немного и лучше туда лишних людей не вести, — продолжил он еще тише. — К тому же это место не нужно показывать остальным. Сделаем так: пойдем только мы с Еграмом, Адамов и Брагины, ты можешь взять свою Айлин. Остальных обманем — направим на пустырь, пусть ждут там, чтоб не мешались. Выходить будем через черный ход возле столовой.

— Лужа, с каких пор здесь решения принимаете только вы? — я застегнул сумку. — Ты не боишься, что за твою наглую самоуверенность, я прямо сейчас разворочу тебе морду. И тогда ты точно никуда не пойдешь. Слушай теперь меня, — я посмотрел ему в глаза так, что он замер с тупым выражением на лице, открыв рот. — Со мной пойдет Айлин, княгиня Ковалевская и барон Адашев. И мне плевать на ваши решения. Если на то пошло, то я могу набить морду Сухрову не выходя из этого класса. Теперь пшел вон, донеси мою весть своему хозяину.

Он было двинулся прочь от меня, но я его окликнул, чтобы внести ясность по месту проведения поединка:

— Эй, шестуха…

Глава 23

Нечестный поединок

Лужа обернулся, гневно зыркнув на меня, и тут же уронил взгляд в пол.

Снова Шалаши… Мне не нравилась их затея. Ясно, что причина, по которой Сухров решил перенести поединок с пустыря в Шалаши, вовсе не визиты полиции. И вряд ли полиция часто наведывалась часто в то место — прямо совсем делать нечего полицейским, как вертеться возле пустыря в страстном ожидании, что кто-то из школьников набьет там кому-то физиономию. Явно Сухрову снова требовалось отвести меня в Шалаши, а значит он или кто-то из его друзей нечто задумал. Может, они договорились о поддержке долговязого? Поэтому Лужа пытался убедить меня, явиться на поединок лишь я Айлин. Им не нужны свидетели. Вероятно, их замысел таков, что свидетельство одной Айлин как бы не имеет большого значения — против него будет гораздо больше свидетельств от приятелей Сухова. Тем более Айлин не дворянка, и ее слово гораздо меньше весит. А вот если с мой стороны будет еще княгиня Ковалевская и барон Адашев, то это в корне меняет дело — это в том печальном случае, если дело окажется столь серьезным, что перетечет в расследование имперской канцелярией.

— Во сколько там вы хотите собраться? — спросил я, решив место поединка не менять — пусть будут Шалаши.

— Вот сразу сейчас идем, — отозвался Лужин, переглянувшись с Ефимом Брагиным — тот слушал в пол уха наш разговор, хотя сам Лужин говорил старательно тихо.

— Хорошо, я задержусь минут на десять. Пусть нас кто-то встретит у ржавой мачты, чтобы показать двор. И еще… — я снова дернул его, собиравшегося отойти, — слышал, вы там принимаете ставки на этот бой?

— Не только мы, еще Бабаян из четвертого класса, — хохотнул Брагин. — У нас ставки уже один к десяти против тебя. У Бабаяна пока один к четырем. Великодушный совет: ставь на Сухрова, уйдешь битый, но хоть заработаешь пару рублей.

Разговор с Лужиным перестал быть условно конфиденциальным: нас начали обступать другие из нашего класса, Дибров тоже полез в карман за деньгами и Грушина подошла, нагло оттеснив Айлин.

— У нас банк около семиста, — гордо добавил Лужин и повернувшись громко огласил: — Все, желающие, ждите на пустыре. Прямо сейчас выходим! Кто еще хочет сделать ставки, подходите.

— Отличный способ заработать на людской глупости, — я достал бумажник и вытянул из него купюру в сто рублей. — На. Это ставка от имени госпожи Синицыной. Разумеется, она ставит на победу графа Елецкого. Пусть моя любимая девочка заработает. И…

— Елецкий! — меня прервал голос княгини. — Я вижу ты такой заботливый, — произнесла она с явным сарказмом. — А с памятью у тебя все хорошо?

— Да, Оль, именно поэтому я вытащил вторую купюру. Вот видишь, — я помахал еще одной сторублевкой и протянул ее Лужину. — А эта ставка от другой моей любимой девушки — княгини Ковалевской. Она также уверенна в моей победе.

— Да ты, я виду, стал очень богатым, — искреннее изумился Лужин, принимая две новенькие сторублевки с имперским орлом.

— И стал еще глупее, — рассмеялся второй Брагин, тоже подошедший к нам.

— Ты недавно говорил, будто для тебя нет первых и вторых, — проговорила княгиня, подойдя ко мне вплотную, так что я мог насладиться ароматом ее духов. — Сейчас что это было? Иногда мне кажется, что ты надо мной издеваешься. Вообще-то я сама могла бы сделать ставку, — она, пренебрежительно поморщилась, глядя как Лужин делает денежные записи в потрепанной тетради.

И я успел посмотреть, что ставок там было довольно много — наверное более двадцати. При чем почти все, кроме наших последних двух и еще трех на Сухрова — его фамилию Лужин не поленился писать большими буквами. Вот странно, откуда у ребят такая тупая уверенность в моем проигрыше?

— Подождите меня с Айлин внизу возле лестницы, — попросил я княгиню. — Нужно на пять минут отлучиться.

— Ладно. Идемте, госпожа Синицына, — Ольга Борисовна несколько наигранно улыбнулась ей. — Заодно поболтаем о всяком. Например, об институте Умных Машин в Редутах. Слышала ты собираешься туда поступать.

Выйдя из класса, я спустился на второй этаж, к лаборатории электромеханики и нашел там Адашева. Кратко пересказал ему разговор с Лужиным.

— Ты в своем уме⁈ Не ходи в Шалаши! Ясно же, они готовят какую-то западню! — вспыхнул Рамил. — Скажи им: или пустырь, или Сухров будет считаться трусом. Хочешь я сейчас подойду вместе с Боней и переиграем все?

— Не горячись так. У меня есть свои причины туда сходить. Во-первых, хочу понять их замысел. Право, очень любопытно. А во-вторых, они не совсем понимают, с кем связались. Рамил, просто верь мне — у меня в порядке с головой и я осознаю все риски. Я вот что хочу попросить, — пропуская выходивших их класса ребят я замолчал на минуту, потом продолжил. — Ты говорил, будто несколько человек с вашего класса собирались посмотреть поединок и болеют за меня?

Он кивнул:

— Как минимум шестеро. Не считая девушек. Ведь я не зря кричал, что ты — гора школы. Сухрова многие наши ненавидят. Сам понимаешь, есть за что. Скажу более: даже наш Звонарев за тебя и желает победы. А ты слышал, Карен Бабаян ставки на ваш бой принимает?

— Слышал, у нас Лужин тоже принимает. Это сейчас неважно, — отмахнулся я. — Можешь сделать так, чтобы из ваших, кто пожелает посмотреть бой, пришли в Шалаши с небольшой задержкой, допустим минут на двадцать? Это будет во дворе возле ржавой мачты, — я не знал точно, о каком дворе речь, но уже догадывался: вспомнилось, как я видел там Лужина. — Скорее всего это сразу за двухэтажным домом из красного кирпича. Там вывеска с филином, прикрученная проводом. Еще ориентир — сухой тополь.

— Хорошо. Постараюсь. Если смогу удержать ребят, — сказал Адашев, и глянув на коробочку «Никольских», выпиравшую из кармана, попросил: — Сигаретку не дашь? Очень нравятся твои. Жаль в нашей лавке таких нет.

— Без проблем, — я достал сигареты. — Можешь сделать так: сейчас пока никто не знает, что поединок перенесли в Шалаши, все направятся к пустырю. Ты им пока ничего не говори, пойди с ними, а на полпути разверни к Шалашам.

— Все бы так, но я бы хотел сам присутствовать с самого начала, — Рамил убрал сигарету во внутренний карман. — А в чем задумка с задержкой?

— Кое-что хочу проверить. Есть подозрение, что Сухров нечестно со мной играет — ну ты это уже сам понял. Так вот, может быть так, что в то место в Шалашах подойдут еще ребята с Резников. Есть там одна нагловатая банда, с которой Еграм как-то связан. И если у него со мной все пойдет не так, то пришлые с Резников могут повлиять на исход боя. Думаю, именно поэтому Сухров так не хочет свидетелей с моей стороны. А если свидетели будут, то это уже другой поворот, — пояснил я.

— Ничего себе! — темные глаза Рамила расширились. — Если действительно у него такие гнилые мысли, то это совсем уже хреново.

— Насколько хреново посмотрим. Может страхи, как всегда, преувеличены. Ладно, пойду — ждут меня, — я направился к лестнице, понадеявшись, что барон Адашев не подведет. И, может быть, скоро я услышу снова его задорные выкрики: «Елецкий — гора школы!», хотя мне эти надуманные титулы совсем безразличны и даже где-то неприятны.

По пути к Шалашам и Синицына, и Ковалевская дружно пытались убедить меня, что Сухров с дружками задумали что-то скверное и поединок надо отменить или перенести в другое место. Я вполне понимал их опасения, ведь об этом я уже думал много раз, но отменять бой я не собирался. И радовало меня то, что сейчас и Ольга, и Айлин были заодно. Как же приятно, когда между ними никаких разногласий!

Возле ржавой мачты — старой железной конструкции, на которой когда-то стоял измеритель напряжения эрминговых потоков — нас ждал Ефим Брагин. И я не ошибся: двор, избранный командой графа Сухрова, оказался именно там: за двухэтажкой из красного кирпича с выбитыми окнами и провалившейся крышей. Когда мы прошли в приоткрытую створку ворот, у меня возникла догадка, почему они выбрали это место. Площадка для поединка здесь крошечная в сравнении с пустырем. Если от забора до кирпичных руин, то не более десяти-пятнадцати шагов ровного пространства, которое не заросло травой и пригодно для боя. Эту площадку с двух сторон ограничивали стены полуразрушенных домов, с третьей заросли запущенного сада, ну и сами ворота, в которые мы зашли. Вот теперь замысел Сухрова открылся во всей ясности и простоте: если раньше на пустыре я имел много места для маневра и легко уклонялся от его атак, пятился и ходил кругом по большой ровной площадке, то здесь особо не попятишься. Еграм считал, что я превосхожу его лишь в ловкости, но никак не смогу противостоять его силе и напору. А раз так, то тогда он быстро загонит меня в угол, туда, где красная двухэтажка смыкалась с сараем, или заставит отступить к обломкам рухнувшей стены — там точно не попрыгаешь. Что ж, расчет противника довольно здравый. Может я зря столь скверно думал о нем, и в этот раз не у него никаких намерений привлечь долговязого и его гопоту? Ладно, посмотрим на что он рассчитывает на самом деле.