Безусловное искоренение

Со всех сторон набегали воины Небес. Несколько снарядов разорвалось совсем рядом со мной, осыпая болезненными белыми осколками, вписывающихся в мою плоть.

Пернатые со свистом неслись вниз, желая пронзить моё тело своим оружием и сжечь меня дотла.

Я ничего не почувствовал. Смерть прибрала меня мгновенно, без мучений и агонии, покаяний и истерик. Я снова оказался у себя дома.

Мы с Асей и Василисой сидели за кухонным столом, наслаждаясь тихим семейным ужином. Василиса громко смеялась, когда её мама рассказывала мне после работы, как замечательно они провели целый день.

— Папа, тебе всё нравится?

— Да, доча. Всё прекрасно.

— Как тебе ужин, дорогой?

— Всё очень вкусно. Бесподобно, как всегда.

— Папа, а тебе нравится мой рисунок, который мама повесила на холодильник?

Я обернулся, что взглянуть на творение дочери. На альбомном листе была изображена жуткая картина. Огромное существо, закованное в броню, с крыльями за спиной держит перед собой огромный меч. Оно смотрит на смерть, хаос и разрушения, которые творят ангельские создания меньшего размера. Они подхватывали людей в воздухе и разрывали их на части, сжигали целые скопления людей, на фоне полыхающего города. Я развернулся к столу, чтобы спросить у Василисы про эту ужасающую картину, но не смог этого сделать. И жена и дочь мертвы, а кухня объята пламенем. Вдруг Василиса заговорила, открыв глаза мертвеца.

— Если ты ничего не сможешь сделать, то так будет с каждым человеком. Никто не убежит. Никто не спрячется. Никто не выживет. — Говорила Василиса, понижая голос с каждым словом, пока он совсем не приобрёл нечеловеческий облик.

— Я… Я не понимаю. Я хочу вернуть всё, как было!

— Как было уже не получится.

— Я хочу остаться с вами!

— Тогда они победят и спустятся сюда. Нигде не будет спасения. Только безусловное искоренение.

— Я больше не могу. Я сделал всё, что смог! Почему мне нельзя остаться с вами?!

— Приведи остальных к победе, дай надежду, волю к жизни и тогда мы сможем воссоединиться.

— Но как?! Ты требуешь невозможного!

— Ты всё знаешь, пап. Нужно только попросить.

Пространство вокруг нас заволокло огнём и я уже ничего не видел, мучаясь от нестерпимого жара. От боли я взвыл, как раненный зверь, но долго мои крики не продержались. Раскаленным воздухом я сжёг себе лёгкие. Слизистая глаз запеклась, и я ослеп. Тело адски пронзала боль. Каждый сантиметр тела страдал и мучился, взывая лишь к одному — смерти.

Осознание пришло почти моментально. В голове улавливались отдельные строки и я пытался их сопоставить друг с другом, пока они не сложились в единую форму, стих.

Я стыдливо молю, на милость надеясь,

Позволь получить твоё снисхождение.

Сгинут преграды, пеплом развеясь,

И в новых умениях найду я спасение.

Неожиданно в темноте открылось два красных ужасающих нечеловеческих глаза с чёрными, как уголь, зрачками. Приоткрытый рот оголил зубастую пасть. Нечто незнакомое говорило человеческим голосом, хоть и сильно искажённым.

— Если одолеешь палача, я закрою твой долг за второй стих…

— Но как я его одолею?!

— Ты просил милости, я тебе её предоставлю.

— А как же долог за первый стих?

— Ты не мой должник за первый стих. Ожидай.

— Но…

Не успел я договорить, как тьма перед глазами отступила, и я стал ощущать внешний мир. Похоже, что я оказался рядом с нашим уничтоженным подразделением. Вот лежат останки моего тела, размазанные по асфальту. Такое же мокрое пятно осталось и от Стервы. Труп Зверя и Тахона тоже находились неподалёку. Меня тянуло к трупу Тахона, словно затягивая в чёрную дыру. Палач проявился почти полностью. Десяти метровая махина с очень странным расположением крыльев почти на пояснице, огромным мечом и мощной бронёй, стояла напротив каменного Монолита, неся свой охранный пост.

Как только я проник в тело Тахона, то сразу же ощутил себя живым в этом мире. Чувствовал боль, которую испытывал Тахон, чувствовал пробоину в голове, которая уже начала затягиваться. Я отдалённо слышал чей-то знакомый голос, но не мог разобрать почти ничего, кроме нескольких слов.

— …для тебя…теперь…мой…олг уплачен.

Прямо на глазах моё тело начало увеличиваться в размерах. Руки превращались в огромные лапы, ноги в коленных суставах выгнулись в обратную сторону, а лопатки буквально взрывались болью. Кости трещали, ломались и перестраивались, мышцы вырастали, разрываясь на части. В руках оказался тяжёлый двуручный топор, а за спиной появились обожжённые крылья, которые более не годились для полёта. Лицо окутало тяжёлым металлом, на глаза опустилось забрало. Когда я встретился взглядом с Палачом, рост нового тела прекратился.

— «Это и есть твоя милость?» — Спросил я про себя.

— Да. Теперь действуй. — Ответил голос внутри меня.

Палач резко активизировался, занеся меч у меня над головой. Странно, он уже не казался таким огромным и смертоносным. Я отразил удар Палача своим демоническим колуном, резко ударив противника в челюсть рукоятью. От моего удара Палач покосился, чуть не упав на землю. Я не ослабил натиск и вонзил топор прямо в плечо Палача. Лезвие колуна вонзилось в его плоть не так глубоко, как я предположил, из-за прочной плечевой брони.

Палач резко взмахнул крыльями и, не дав мне нанести новый удар, протаранил меня своей массой. Я рухнул на землю, продавив несколько десятков метров асфальта. Палач кинулся с полёта вниз, выставив меч перед собой. Мне пришлось откатиться в сторону. Топор лежал на другой стороне. Палач промахнулся, меч с грохотом вонзился в толщу земли. Я воспользовался моментом и пнул пернатого прямо в лицо. Палач рухнул на спину и я, схватив топор, уже хотел завершить битву, как эта тварь засияла ослепительным белым светом. Я не успел отвернуться и меня окатила волна горячего обжигающего воздуха. Больно. Очень больно, но я не превратился в груду пепла.

— Теперь твоя очередь. — Прошептал голос в голове.

Из моих рук начал вздыматься едкий чёрный дым, а затем вырвался поток чёрной густой мазутной крови. Как только я окатил ею Палача, то тот взвыл нечеловеческим голосом, пытаясь смахнуть с себя мазутную жидкость, которая начала запекаться на его теле. Инфернальные искры извергались из тех мест, где жидкость соприкасалась с его открытыми участками тела.

— Добей.

Я вонзил свой топор в землю, оставив одну часть острия торчать наружу. Схватил Палача за шлем и швырнул его горлом на лезвие топора. Зафиксировав его, я резко ударил ногой по его голове, которая без труда отделилась от шеи.

— Теперь возьми его башку и сними шлем.

Я послушался голоса в голове и выполнил то, что он велел. Голова палача без шлема напоминала обычную человеческую, но только его глаза сияли белым светом. На затылке было выжжено число 139.

— Это не тот. Жаль.

— Что теперь?

— Уничтожь каменный Монолит и мы распрощаемся. Твой долг за второй стих уплачен.

Я взял меч Палача и швырнул его в сторону каменного Монолита. При столкновении Монолит не выдержал и разорвался на тысячи каменных обломков. Десятки парящих ангелов, которых я не замечал вокруг себя, тут же рухнули на землю. Часть из них разбилась насмерть при падении, кто-то старался ползти с переломанными конечностями.

— Что будет дальше?

— Сейчас ты покинешь это тело и направишься на службу. Выплачивать долг за первый стих.

— Я смогу превращаться в…это?

— Если понадобится на службе, то я предоставлю тебе такую возможность. Но всему есть цена — одно чернильное сердце, которое пожертвовали добровольно.

— А кто пожертвовал им сейчас?

— Взгляни сам.

Рядом с тем местом, где я переселился в тело Тахона, лежало тело Людвика. В его груди виднелась огромная прорезь, из которой вытекала чёрная кровь, а руки были запачканы мазутом.

— Значит это был Людвик…

— И он выплатил свой долг.

— Такова была его цена? Пожертвовать собой?

— Не просто пожертвовать, а пожертвовать ради сил Ада.

— Он был достойным чело…демоном, душой. Достойным.

— Не сомневаюсь. Нам пора.

После слов неизвестного в моей голове, меня словно ударило током и тьма накрыла меня полностью, она казалась осязаемой, я ощущал её каждой частичкой своего тела, будто бы бежал сквозь туман.

Я очнулся в своей кровати, заботливо укрытый чистым одеялом. С кухни доносились приятные запахи, пробуждающие аппетит. Пирог с мясом? Его любила готовить моя Ася. Из соседней комнаты раздавался звонкий детский смех, по телевизору шли какие-то мультики, а за окном был ясный летний день.

— Мама! Скорее, папа вернулся!