Возвращение в Ахен

— Входы, голубь, есть. А выходов — нет. Река ушла в болото и исчезла в нем, а болото пересохло. Без реки, сам понимаешь, Аэйт, хоть ты и маленький, никаких выходов быть не может. Так что здесь будешь жить. Хозяин Подземного Огня тебя тут не согреет, и глаз Хорса не углядит в таком-то тумане. — Она зевнула. — Эхе-хе… Может, со мной когда в картишки перекинешься…

Аэйт, щурясь, смотрел на ведьму и молчал.

Он видел, что она не может отыскать границ его возможностей и потому откровенно врет. Из этого мира был выход. И Аэйт знал, что найдет его.

Близилась осень. Стычки между племенами на болотах к северу от Элизабет участились. Гатал оттеснил морастов от соляного озера и сжег святыню их воинского союза. После этого удача отвернулась от Фарзоя и его народа. О страшной гибели Гатала было уже известно, но его место неожиданно занял другой. И об этом другом никто ничего толком не знал.

Фарзой потерял земли по речке Мыленной и таким образом лишился удобного выхода к реке Элизабет. Это произошло совсем недавно.

Было утро второго дня после нового разгрома. Фарзой сидел у входа в свой дом — похудевший, постаревший за эти недели на несколько лет. Красный шрам некрасиво выделялся на изжелта— бледном лице. Он смотрел на солнце, тонущее в осеннем тумане.

Почему же случилось так, что один за другим его предавали самые близкие — его надежда, его будущее? Сперва сыновья единственного друга, погибшего много лет назад Арванда. Лживый, трусливый мальчишка Аэйт попался в плен, и ради него старший брат совершил преступление. Фарзой не мог нарушить клятвы, которую дал при всех. Вор, посягнувший на золото для Тиргатао, должен был умереть. И когда этим вором оказался Мела, Фарзой велел отвести его к обрыву и столкнуть на острия копий. Мела ушел, не оглянувшись.

И Фрат, воительница с красными стрелами в волосах, не задумываясь, нарушила запрет и побежала к скале, желая убедиться в том, что Мела мертв. Ее привели к Фарзою, и она созналась в своем поступке, но раскаяния от нее он так и не дождался. В гневе он выдернул из ее волос красные стрелы, и белые пряди упали ей на лоб. Она продолжала стоять прямо и только сдвинула брови. Своей рукой он сломал стрелы и хлестнул обломками ее по лицу.

Отец Фрат стоял белый, как гипс, который добывают у Красных Скал. Но даже Фратак не посмел произнести ни слова в защиту своего последнего ребенка. Не было никого, кто осмелился бы возражать Фарзою, когда вождь гневался.

Никого — во всем поселке.

Кроме Асантао.

Фарзой заскрежетал зубами.

Все эти годы было так: по правую руку от него стоял Мела, по левую — Фрат, а за плечом он чувствовал молчаливое присутствие Асантао. Это делало его сильным. Его власть была заключена в треугольник: мужчина — женщина — светлая Сила. Теперь треугольник распался.

Злое лицо Фрат стояло у него перед глазами — такое, каким оно было в тот день. Оно застыло, как маска, раскрашенная в три цвета: белые волосы, черные брови, алые полосы от удара по щеке. И когда он уже хотел было сказать, что отныне ей нет больше места под сенью рогов Золотого Лося, вперед вышла Асантао и отстранила его.

— Все вы молчите сейчас, — сказала собравшимся Асантао, негромко, но очень отчетливо. — И даже ты, Фратак, молчишь. Тогда скажу я. Раз никто из вас не решается поднять голос за эту девочку, то, в таком случае, я забираю ее к себе. — Она протянула руку, и Фрат шагнула ей навстречу. Ясновидящая сжала ее плечо и улыбнулась. — А теперь пусть кто-нибудь отберет ее у меня.

Так открыто она еще никогда не выступала против Фарзоя, и это яснее всяких слов сказало вождю о том, что его время близится к концу.

— Ты видишь, Асантао, — сказал он ей тогда, но не сумел сдержать досады и швырнул обломки красных стрел под ноги колдуьи. — Забирай ее себе и делай с ней, что хочешь. Отныне я забыл ее имя.

И Асантао ушла, крепко держа девчонку за руку. Все расступались, освобождая им дорогу, и никто не смел поднять глаз…

Асантао показалась на деревенской улице. Можно подумать, что это мысли Фарзоя вызвали ее. Утреннее солнце уже пробилось сквозь туман и поблескивало на золотых украшениях ее головной повязки. В толстых косах Асантао синели цветки цикория — такой же знак надвигающейся осени, как стаи перелетных птиц в небе или первые желтые листья на деревьях.

Фарзой встал и кивнул ей.

— Иди со мной, вождь, — сказала колдунья, не здороваясь. — Твой народ стоит под Золотым Лосем и ждет тебя.

— Что-то случилось?

— Да. — Асантао казалась встревоженной. — Но прежде чем ты сделаешь отсюда первый шаг, я скажу тебе одну вещь. Если ты опять захочешь совершить жестокость, то помни: пока я жива, я буду стоять на твоем пути.

Несколько секунд смотрел Фарзой в теплые глаза Асантао.

— Хорошо, — сказал он наконец. И еще раз подумал о предательстве.

Возле Золотого Лося действительно собрались уже почти все. В полном молчании Фарзой прошел вперед, остановился, повернулся к толпе.

— Ради чего вы звали меня? — спросил он.

Вместо ответа вперед вытолкнули паренька в окровавленной одежде, и тот упал на четвереньки у ног вождя. Незаметно оказавшись рядом, Асантао сказала вполголоса:

— Встань, Эйте.

Паренек с трудом поднялся. Фарзой уставился на него тяжелым, неподвижным взглядом. Два дня назад в сражении у речки Мыленной Эйте попал в плен. И вот он стоит перед ними, живой и невредимый. Впрочем, не такой уж и невредимый: правая сторона груди у него перевязана, и кожа на лбу рассечена. Сейчас это не имело большого значения. Важно было другое: он остался жив и каким-то образом сумел вернуться домой. Интересно, какую цену он заплатил за возвращение?

Фарзой поднял взгляд к Золотому Советнику Истины.

Эйте тоже смотрел на Лося. Он знал, что в присутствии этой святыни еще никому не удавалось солгать безнаказанно. Но Эйте и не собирался никого обманывать.

Фарзой долго молчал, прежде чем задать первый вопрос. В деревне было очень тихо, и только где-то в доме плакал ребенок. Наконец вождь спросил:

— Где же ты был эти дни, Эйте?

— В плену, — ответил юноша.

— Как ты попал в плен?

— Должно быть, после того, как меня ударили в грудь. Я плохо помню, как это было.

— Если ты был ранен в битве, то почему мы не нашли тебя после сражения? Сейчас осень, пленных больше не берут.

— Я не знаю, почему они это сделали. Но их вождь не позволил меня добить и велел вынести с поля боя.

— Ты уверен, что это был их вождь? — переспросил Фарзой.

— Да.

— Ты разглядел его?

— Да, — сказал Эйте и перевел дыхание. — Даже слишком хорошо. Вместо плаща он носит волчью шкуру.

Фарзой недоверчиво перевел взгляд с юноши на Золотого Лося.

— Волчью шкуру? Но ведь Гатал погиб.

— Это был не Гатал, — ответил Эйте. — Кто-то другой надел его плащ и взял его меч.

— Как он выглядит? — допытывался вождь.

Эйте покачал головой.

— Я не видел его лица. Он носит кожаный шлем с медными пластинами.

— Так откуда ты можешь знать, что это не Гатал?

— Гатал убит. Это их новый вождь. Его называют Эохайд.

Так в деревне впервые прозвучало имя Эохайда, которое повторялось потом часто и с такой ненавистью, какой никогда не вызывал его предшественник.

— Кто он такой? Откуда взялся? — спросил, наконец, Фарзой.

— Я скажу тебе то, что сумел узнать, — проговорил Эйте вполголоса. — И если это ложь, то пусть она падет на тех, кто солгал мне, потому что я передам тебе услышанное слово в слово.

Фарзой кивнул в знак согласия.

— Кто такой Эохайд, не знает никто, кроме, может быть, кузнеца Эогана, — тихо сказал Эйте. — Однажды его нашли на берегу реки. Он был нем и беспомощен, как новорожденное дитя. В одной руке у него был кусок хлеба, в другой — длинный меч Илгайрэх, посвященный Хозяину Подземного Огня. В их деревне говорили, что его послали сами боги морского берега. Его матерью называют Элизабет, отцом — Темный Илгайрэх.

— Он разговаривал с тобой, Эйте?

— Да.

— О чем?

— Он спросил…

Вот оно. Вопросы. Эйте отвечал на вопросы Эохайда. Вот и разгадка маленькой тайны спасения этого щенка. На лице Фарзоя появилось злое выражение.

Эйте молчал. Ему только сейчас подумалось, что вопрос, который задал ему Эохайд, был довольно странным.

— Что же он спросил у тебя, Эйте? — заранее гневаясь, повторил вождь.

— Он спросил, сколько мне лет.

Фарзой задохнулся, но Золотой Лось продолжал оставаться спокойным и светлым. С трудом взяв себя в руки, вождь заговорил снова:

— И что же ты ему ответил, Эйте? Стал жалобить, говорить, что ты последний сын у матери?

— У меня не было сил, — сказал Эйте. — Я даже не помню, сумел ли вообще ответить хотя бы слово…

— Дальше, — сквозь зубы приказал Фарзой.

Дальше…

Эохайд велел накормить пленника и перевязать его раны, а потом позволил уйти. В двух милях от деревни Эйте нашел Инген.

— Значит, надо так понимать, что этот Эохайд отпустил тебя?

Эйте поднял голову. В конце концов, он не совершал недостойных поступков, и ему нечего было стыдиться.

— Да, он велел отпустить меня.

— Почему?

— Может быть, он хотел, чтобы я рассказал тебе об этом? Может быть, он думал, что узнав о наследнике Гатала, ты испугаешься?

Фарзой презрительно сжал губы. Но он и в самом деле был испуган.

Он знал, что никто из морастов не усомнится в его бесстрашии. Однако Фарзой мог ввести в заблужение кого угодно — только не Асантао. Ясновидящая стояла за его плечом, и тем не менее он ощущал ее присутствие так же явственно, как солнечное тепло.

— Что еще ты узнал об этом Эохайде?

— У него хитрый и умный советчик, кузнец, слуга Подземного Хозяина. Эохайд умело пользуется его хитростью.

— Почему ты называешь его наследником Гатала? — нетерпеливо спросил Фарзой.

— Он взял себе в жены его вдову, Фейнне.

За все время допроса Золотой Лось ни разу не вспыхнул. Это означало, что Эйте говорил правду. Фарзой сам не понимал, почему он так зол на юношу.

— Хорошо, — после короткой паузы сказал Фарзой. — Что еще?

— В бою победить его невозможно, но он редко убивает…

— Если ты струсил, Эйте, — не выдержал Фарзой, — то это еще не повод считать трусами всех нас. Мы не побежим лизать пятки твоему Эохайду.

Эйте побледнел. Он раскрыл было рот, но поймал внимательный дружеский взгляд Асантао — и промолчал.

Не помня себя от ярости, Фарзой сказал:

— Пусть проклятые колдуны, Эоган и Эохайд ведут свое племя хитростью и темным оружием. Рано или поздно их поглотят силы мрака, которому они предали свои души.

Наступила мертвая тишина.

И тогда Золотой Лось, который не терпел лжи, произнесенной в своем присутствии, залился алой краской гнева.

Эйте лежал в доме своей матери, Эсфанд, когда туда вошла Асантао. При виде колдуньи, Эсфанд тут же встала, отставила в сторону горшок, в котором взбивала масло, и склонила голову.

— Пусть руки ясной Ран расчистят твои пути, Асантао, — сказала женщина и указала ей на скамью, покрытую тканым ковром.

Асантао улыбнулась и села.

— Я не сделала ничего, за что меня следовало бы так благодарить, Эсфанд.

Эсфанд подала ей тертой брусники с медом. Сложив руки на поясе, она смотрела, как Асантао пьет. Вернув чашку и поблагодарив, колдунья поднялась со скамьи.