Первый и непобедимый

* * *

Лёд подошел к делу ответственно. Тоже взял таз, мочалку и мыло, и пошел колоть знахарку.

Пришел через два часа чистый, без мозолей, и с минимальным количеством перхоти.

За пазухой у него что-то выло и стонало.

Он пронес это «что-то» прямо ко мне на кухню, где я пыхтела, раскатывая тесто для пряников и ругая себя последними словами за податливость чужому влиянию:

«Ну, мне-то какое, по большому счету дело, что жена Правой Руки Наместника не умеет стряпать? Я-то кому доказываю, что умею?»

— Молока дай! — попросил Лёд.

— Зачем это? — сразу с подозрением отреагировала я.

Лёд вытащил из-за пазухи отчаянно сопротивляющегося котёнка. Он был черным, как сажа, без единого белого пятнышка. Длинные тощие лапки напоминали паучьи. И орало это сокровище дурным голосом.

— Вот, — счастливо сказал Лёд. — Кота по пути нашёл. Копченым будет.

Увидев плошку с молоком, которую я поставила на пол, котёнок со странным именем Копченый, скакнул к ней отчаянно и упал в молоко практически с ушами, лакая его и грозно урча.

— Ещё неизвестно что наш экономный глава скажет… — заметила я, пытаясь растянуть тугое тесто.

— Ага, Копченый нас объест! — возмутился Лёд. — Он же как птичка маленькая клюет…

Котенок уже выдул всё молоко и снова завопил, требуя ещё. Пришлось налить вторую порцию.

— Птичка, как же! Да у него в желудке пропасть!

— Я буду делиться с ним! — делая честные круглые глаза, лживо пообещал Лёд.

— Ага, рассказывай. Да ты, скорее, у него из миски отбавлять в свою будешь!

Копченый, наконец, накушался, брюшко у него стало круглое и тугое. Потешно переваливаясь, он дошёл до плиты и улегся около неё на тёплом полу.

— Одно хорошо, что кот. Кошку бы нипочем не пустила, — заметила я, вырезая бокалом в тесте кружки.

— А чего так?

— А того. Будем потом по колено в котятах. Это тебе не соль, рынок сбыта найти сложно.

— А где же женская солидарность? — развеселился Лёд.

— В борьбе за территорию нет солидарности! — отрезала я.

Лёд допил молоко в кувшине, что осталось после кормления Копчёного.

Потом выгрузил из сумки две склянки тёмного стекла. Одна склянка была обвязана засаленной тряпочкой красного цвета, другая — чёрного.

— А это тебе, — пододвинул он ко мне краснотряпочную посудину.

— С ума сошёл?! — завопила я. — Не видишь, тесто тут?!

— А это твоему… — пододвигая чёрную, Лёд замялся, подбирая слово.

— Очень осторожно выбирай определение, — посоветовала я ему, берясь за скалку. — Хорошо подумай и аккуратненько так, аккуратненько…

— Короче, сама знаешь кому, — выкрутился Лёд.

Он откупорил обе бутылочки и понюхал.

— Это ещё что за бурда? — спросила я с опаской.

— Красненькая — это приворотное зелье, — с удовольствием объяснил Лёд. — Для тебя. Чтобы ты, значит, в меня втрескалась.

— Льдина моя ненаглядная, чего мне в тебя втрескиваться, когда я и так от тебя без ума? — обрадовалась я.

— Как же, дождёшься от тебя, — вздохнул Лёд. — А чёрненькая, — это для твоего, чтобы он от тебя отстал.

Он ещё раз понюхал обе бутылочки.

— Вот этим, что в красной, она мне, похоже, голову от перхоти мазала. А вот этим, что в черной, мозоли на ногах размягчала. Ценнейшая вещь!

— Ну и раскололась? — спросила я, выкладывая пряники на противень.

— Нет, я пока мосты навожу, видишь, изо всех сил пытаюсь тебя приворожить. Чтобы ты меня любила и кормила лучше, чем других.

— Бабка-знахарка, она тоже не дура. Что мне теперь с Янтарным не встречаться из-за твоих мостов? — проворчала я. — Чтобы создать видимость, что зелье действует? Тогда точно кормить перестану. Я Ножу обещала, что буду вести нормальную половую жизнь, вот и веду.

— Да пусть пока не действует, очень хорошо, — стянул кусочек сырого теста и принялся выковыривать из него жареные орешки Лёд. — Я буду покупать всё новые и новые порции снадобий и стану любимым (он руками оттопырил свои уши) лопоухим клиентом.

— Интересно, — спросила я, оглядывая бутылочку и не решаясь понюхать, — на практике-то оно работает? Неужели отворачивает на самом деле?

— А почему нет? — удивился Лёд. — Если уж оно мозоли размягчает, то в желудке явно дыр наделает и тогда милому другу будет очень затруднительно резвиться под твоим одеялом. Хе-хе…

— Уел, уел, — фыркнула я. — А которое от перхоти?

— Ну-у, тут я не знаю, — пожал Лёд плечами. — Может оно, наоборот, всё внутри залечивает, хорошо становится, и любить хочется?

— Ты подлей кому-нибудь на стороне, — посоветовала я. — Проверим.

— Я бы Граду, конечно, подлил, — невозмутимо сказал Лёд. — Да боюсь, вдруг он не в тебя, а в меня влюбится.

— А почему в тебя?

— Так в нём обрезки моих ногтей, а не твоих.

— Пусть влюбится… А ты не отвечай на его чувства, — хихикнула я.

— Это будет слишком жестоко, — вздохнул Лёд. — Придется меры принимать, а мне жаль его желудок отворотным зельем гробить.

— А оно не прокиснет? — спросила я, боясь прикоснуться к склянкам.

Из-за тряпочек, наверное, — уже больно они по-сиротски выглядели.

— А я в ледник уберу.

— А никому не подольёшь по дороге? — нахмурилась я недоверчиво.

— Постараюсь удержаться, — хмыкнул Лёд, закупорив склянки. — Но за это семь горячих пряников — мои.

— Четыре.

— Уговорила, пять.