Опасное знание

— О какой просьбе? — подумал вслух Ёста. — Что бы это могло быть?

Он замолчал и задумчиво потягивал грог.

— Возможно, речь идет об Италии — это единственное, что мне приходит в голову, — сказал он после долгого раздумья. — Я попросил Мэрту дать мне адреса нескольких отелей, хороших и недорогих. Конечно, она не могла их все держать в памяти. Но это было давным-давно. У этой записи есть какая-нибудь дата?

Харальд покачал головой.

— Даты нет, но она была сделана всего несколько дней назад, — сказал он.

Ёста вдруг перешел в контрнаступление.

— А допросил ли прокурор собственного братца? — спросил Ёста шутливо. — Ведь он тоже оказался возле «Каролины» в самые критические минуты.

— Меня уже допрашивали, — сказал я. — С протоколом и прочими формальностями. Но меня допрашивал Вальграв. Я по крайней мере сразу рассказал без утайки все, что знаю.

— Ну, это еще неизвестно, — пробурчал Ёста.

— Расследование ведется совершенно объективно, без всякой предвзятости, — сухо заявил Харальд.

Неподалеку от нас развернулась словесная перепалка между Эриком Берггреном и Урбаном Турином. Эрик сидел на диване, а Турин стоял перед ним с сигарой в одной руке и со стаканом грогу в другой.

— Вы не сказали, что именно вы нашли труп Мэрты, — заметил Эрик.

— А вы не сказали, что именно с вами у нее было назначено свидание в четверг вечером, — в тон ему ответил Турин, прихлебывая из стакана.

— Я полагал, что вы не имеете к этому ровно никакого отношения, — сказал Эрик.

— Мне тоже казалось, что вас не может интересовать, кто ее нашел, — возразил Турин.

Мы с Харальдом подошли к ним и сели рядом с Эриком. Эрик взял стакан с минеральной водой, который стоял перед ним на столе.

— Можно задать вам один вопрос? — спросил Харальд.

— Пожалуйста, — ответил Эрик немного натянуто.

— Прецептор Лундберг читал ту самую книгу Шауна, о которой вы говорили?

— Да-а, — ответил Эрик несколько неуверенно. — Я не знаю, прочитал ли он всего Шауна. Но во всяком случае, он прочитал главу о праве давности, которую мы с ним обсуждали. Как раз сейчас я об этом пишу. И Манфред знал, что меня в данном случае может заинтересовать.

— Самое удивительное то, — сказал Харальд, — что у Лундберга этой книги никогда не было. Очевидно, он всё-таки заказал ее, но из магазина книгу прислали только в четверг. И ее получила госпожа Лундберг.

Эрик смочил рот минеральной водой.

— Он мог прочитать какой-нибудь другой экземпляр, — сказал он. — Возможно, эта книга есть в библиотеке юридического факультета.

— Вы знаете, что такая книга там есть? — спросил Харальд.

— Нет, этого я не знаю, — ответил Эрик. — У меня свой экземпляр этой книги.

Эрик был очень бледен и казался совсем больным.

— Извините меня, — сказал он. — Я пойду в туалет.

Я наклонился к Харальду.

— Эта книга есть в нашей библиотеке? — спросил я, понизив голос.

— Тише, — ответил Харальд и продолжал почти шепотом: — Там есть один экземпляр, но он находится у библиотекаря на каталогизации. А экземпляр, принадлежащий «Каролине», с самого начала был выдан Герману Хофстедтеру.

— На дом или для пользования в читальном зале?

— Для пользования в читальном зале.

— Тогда все ясно, — сказал я. — Манфред мог сесть за стол Германа в «Каролине» и прочитать книгу.

— У Хофстедтера нет своего стола в «Каролине». Он держит свои книги на полке за апсидой. Эта книга и сейчас там.

— И все равно Манфред мог взять ее там, — настаивал я.

К нам подошел Юхан-Якуб Рамселиус со стаканом в руке.

— Я вижу, здесь затевается маленький заговор, — пошутил он.

Рамселиус сел рядом со мной, заглянул в свой стакан и сделал основательный глоток.

— Совершенно верно, — отозвался Харальд. — Мы обсуждаем следующий ход.

Харальд запрокинул назад голову и стал смотреть в потолок. Под ним висела старинная люстра из богемского хрусталя. Ее покрывал толстый слой пыли.

— Доцент Хофстедтер подозревает профессора Рамселиуса в том, что он был в близких отношениях с его женой, — сказал Харальд.

Рамселиус отставил стакан.

— Весьма польщен, — сухо ответил он. — Но у Марты не было ни малейшего пристрастия к старцам. Она всегда отдавала предпочтение юности. И пусть прокурор соблаговолит обратить внимание на следующий факт: когда я пришел в «Каролину» в четверг вечером, на мне были галоши Карландера. Если бы я прихватил еще и галоши Манфреда, то мне пришлось бы нести их в руках, о чем уже говорил молодой Турин. А ведь именно галоши Манфреда вы нашли перед окном туалета.

— Но ты мог пойти на хитрость, — сказал я, — и взять галоши Манфреда, чтобы надеть их вечером и тем самым направить полицию по ложному следу. Ты раньше всех вышел из «Альмы», и, кроме тебя, в вестибюле больше не было никого. И тебе вовсе не обязательно было держать галоши в руках: ты мог спрятать их под пальто.

— Разве кто-нибудь жаловался, что остался без галош? — резонно спросил Рамселиус. — Если бы я обворовал кого-нибудь, пострадавший непременно заявил бы во всеуслышание о своей беде.

Я должен был признать, что после следственного эксперимента никто не жаловался на пропажу галош.

— Твое здоровье, Эрнст! — сказал Юхан-Якуб. — И надеюсь, что в следующий раз тебе больше повезет.

Он поднял стакан, я протянул руку, взял свой стакан и тоже поднял его.

— Я хочу обратить внимание прокурора на то, что его брат взял мой стакан, — ехидно сказал Рамселиус.

Я тупо уставился на виски. Юхан-Якуб с заговорщическим видом подмигнул Харальду и улыбнулся.

— Еще один маленький эксперимент, — сказал он, очень довольный. — Эрик пьет одну минеральную воду, так что с ним экспериментировать неинтересно. Поставь стакан туда, где ты его взял!

Я поставил стакан на прежнее место.

— Так вот, это мой стакан, и мне ничего не стоило положить в него яд, — сказал Рамселиус, радуясь как ребенок.

Первый раз в жизни я посмотрел на виски с отвращением. Юхан-Якуб поставил на стол стакан, который держал в руке. Поставил его прямо передо мной. А сам взял второй стакан.

— Представим себе прямую линию, которая берет начало в точке, где сидишь ты, проходит через стакан и пересекает стол, — сказал Рамселиус. — Если я хочу незаметно для посторонних глаз поменяться с тобой стаканами, мне нужно поставить свой стакан за твоим стаканом почти на одной с ним линии или даже перед ним, если он стоит примерно посередине стола. В этом случае я могу без особого риска взять твой стакан вместо своего.

У Харальда был такой вид, будто он уже думал об этом раньше.

— Если я поставлю свой стакан или чашку между твоим стаканом и собой, — продолжал Юхан-Якуб, — под значительным углом к нашей воображаемой прямой линии, то, желая взять твою чашку, я протяну руку совсем не в том направлении, где стоит моя. А это будет выглядеть неестественно и привлечет ненужное внимание присутствующих.

— А ты не подумал еще об одной возможности? — Спросил знакомый голос.

За нами стоял Эрик Берггрен и внимательно следил за экспериментом Рамселиуса.

— О какой? — с интересом спросил Рамселиус.

— Если вы взяли кофейник, — сказал Эрик мрачно, — то вам ничего не стоит бросить в него что-нибудь в тот самый момент, когда вы приподнимаете крышку как бы для того, чтобы узнать, есть ли там еще кофе. И хватит ли его еще на одну чашку, которую вы хотите налить кому-нибудь другому.

— Это вполне возможный вариант, — спокойно согласился Харальд. — Вы так и сделали?

— Нет, этого я не сделал, — ответил Эрик.

Он взял свою минеральную воду и стал пить ее маленькими глотками. Потом снова сел рядом с Харальдом. Мы долго молчали.

Остальные говорили в это время о Германе. Турин страстно защищал его и даже привлек на свою сторону Ульрику Бринкман.

— Зачем было Герману убивать Мэрту именно в «Каролине»? — спрашивала она.

— Может быть, он застал ее там врасплох, когда она пришла на любовное свидание, — сказал Филип Бринкман, сладострастно чмокая губами. — И возможно, она даже призналась в этом. Тогда он впал в неистовство…

Юхан-Якуб немедленно ввязался в этот спор.

— Герман всегда ходит без шляпы, — сказал он. — Вы не помните, тот парень, что бежал из «Каролины», был в шляпе или без шляпы?

Ёста Петерсон нахмурил брови и стал вспоминать. Ульрика Бринкман устремила на Турина свои синие глаза.

— Конечно, он был в шляпе, — сказала она.

— Да, — согласился Турин, — он был в шляпе. Но это ничего не значит. Тот, кто никогда не ходит в шляпе, может надеть ее специально для того, чтобы его не узнали.

Он замолчал, допил грог и стал смотреть в камин. Там горело искусственное электрическое пламя с настоящими багрово-красными отблесками. Но искусственные дрова производили неприятное впечатление. Я повернул голову. Харальда в комнате не было. Очевидно, он вышел в туалет. Поджидая его, я выпил еще стакан грогу. Он стал очень крепким. Я давно уже заметил, что, чем ближе к ночи, тем крепче становится грог.

У всех вдруг пропало желание говорить про убийство. Запальчивость уступила место усталости и безразличию. Юхан-Якуб первым понял, что делать ему здесь больше нечего. Он встал, поблагодарил хозяина за гостеприимство и откланялся. Филип Бринкман решил, что хватит уже предаваться возлияниям.

К тому же он смертельно устал. Его дочь и Турин должны были уехать вместе с ним в такси. Внезапно снова появился Харальд. Он подозвал меня к окну.

— Тебя долго не было, — заметил я.

Он лукаво улыбнулся.

— Я посмотрел, в каком состоянии обувь и галоши хозяина, — ответил он.

— Что-нибудь удалось выяснить?

— Кое-что, — ответил он и продолжал шепотом: — Я нашел тот самый узор на подошве и кнопку. А теперь я пойду. Ты можешь остаться и следить за тем, что здесь произойдет.

Он нашел Хильдинга в передней. Я слышал, как Бринкман приглашал Харальда к ним в такси. Входная дверь захлопнулась, и Хильдинг вернулся к нам. Мы снова уселись перед камином с искусственным пламенем.

В общем мы сваляли дурака, что остались. Разговор не клеился. Но мы настолько устали, что не могли подняться и уйти. Силы покинули нас. Мы просто сидели и изредка перекидывались фразами. Хильдинг поставил несколько старых пластинок.

— У тебя есть Бах? — спросил я.

Мне хотелось бы послушать «Музыкальную жертву».

У него не было Баха. Только джаз. Хильдинг не мог похвастаться тонким музыкальным вкусом.

Наконец Ёста встал и откланялся. Было уже около воловины третьего ночи. Его примеру последовал Эрик. Он предложил Ёсте подвезти его в своей машине. Но Ёста хотел немного пройтись. Хильдинг проводил их в переднюю. Я стоял у балконных дверей и смотрел на темный замерзший сад. Из темноты вынырнула машина с желтыми французскими фарами. Она свернула за угол и пронеслась мимо виллы Хильдинга. По саду полоснули ярко-желтые длинные лучи света. На мгновение ожили тени — черные, белые и желтые. И все снова окутал непроницаемый мрак.