Трагический январь. Президент Токаев и извлечение уроков

Заместитель министра иностранных дел КНР Цянь Цичэнь и Капица были полными антиподами. Один субтильный человек, другой — двухметровый гигант. Их поведение тоже было разным: китаец тяготел к стилю “камерного” общения, говорил негромко, вел себя корректно, источал вежливость; советский представитель был громогласен, подавлял невысоких азиатов своим ростом и мощной энергетикой. Как-то на приеме в Пекине произошла неприятная сцена.

Подвыпивший Капица стал обвинять китайские власти в проведении “имперской” политики, причем ударение почему-то делал на первой букве, отчего от этой фразы всем стало не по себе.

Цянь Цичэнь, глядя прямо на собеседника своими большими и умными глазами, ответил:

— Я поддерживаю указ президента Горбачева о введении сухого закона.

Нам было обидно за своего руководителя. Тем более мы знали его как первоклассного специалиста и хорошего человека, много сделавшего для карьерного роста молодых дипломатов».

Когда Касым-Жомарт Токаев приступил к работе на Смоленской площади, Громыко находился на вершине власти, и это определяло как значимость самого министерства, так и положение дипломатов. Сотрудники министерства почувствовали себя увереннее во взаимоотношениях с другими ведомствами.

Леонид Ильич Брежнев оценил Громыко. Министр получил семь орденов Ленина. В 1969 году, к шестидесятилетию, Брежнев дал ему Золотую Звезду Героя Социалистического Труда, к семидесятилетию — вторую.

В апреле 1973 года на Пленуме ЦК Громыко ввели в состав Политбюро — вместе с министром обороны Андреем Антоновичем Гречко и председателем КГБ Юрием Владимировичем Андроповым.

Когда пленум окончился, Андрея Андреевича стали поздравлять коллеги, жали руку, желали успеха. Из зала его пригласили пройти в комнату для членов Политбюро, где собиралась партийная верхушка. Здесь пили чай с бутербродами и пирожными, обменивались мнениями. Начался новый раунд поздравлений — на сей раз Громыко пожимали руку те люди, чьи портреты трудящиеся по праздникам носили на Красной площади. Он стал одним из них.

Андрея Андреевича уже ожидали сотрудники Девятого (охрана высших должностных лиц) управления КГБ — прикрепленные к нему офицеры, которые станут неотлучно сопровождать министра повсюду.

Членство в Политбюро изменило аппаратный вес Громыко. Отныне он принадлежал к числу тех немногих, кто определял судьбу страны.

«В свои выступления, — вспоминал японист Юрий Дмитриевич Кузнецов, который работал и в нашем посольстве в Токио, и в международном отделе ЦК, — министр обязательно вставлял слова: «мы, советские руководители».

Заседания Политбюро ЦК КПСС проходили по четвергам в Кремле в здании правительства на третьем этаже. В зале, где заседало Политбюро, у каждого было свое место, чужое кресло не занимали.

Магнитофонные записи заседаний (даже когда такая техника появилась) исключались, во-первых, ради соблюдения секретности и, во-вторых, как ни странно это звучит, — ради свободы высказываний. Еще в ленинские времена члены Политбюро условились, что стенограмм не будет: все могут высказываться свободно и не думать о том, что потом кто-то прочтет запись и узнает, кто какой позиции придерживался. На заседаниях всегда присутствовал заведующий общим отделом ЦК или его 1-й заместитель. Они коротко конспектировали ход обсуждения и записывали принятое решение.

На заседаниях Политбюро решались наиболее важные проблемы — военные, политические, кадровые. Остальные решения принимались опросом: общий отдел ЦК с фельдъегерской связью рассылал членам Политбюро документы, на которых следовало пометить: «за» или «не согласен».

До избрания в Политбюро Андрей Андреевич выступал в роли самого важного, но подсобного внешнеполитического работника. Теперь он постепенно становился чуть ли не единоличным творцом внешней политики.

И для своих подчиненных, для дипломатов министр превратился почти в божество, абсолютно недоступное. Можно было проработать всю жизнь в МИД и ни разу не увидеть Громыко. К нему допускались только самые высокие по рангу дипломаты.

Обедал Андрей Андреевич в одиночестве за маленьким столом в комнате отдыха, куда вела дверь из его кабинета № 706 на 7-м этаже. Еду ему, как члену Политбюро, доставляли в запечатанных контейнерах под охраной.

Время приема у министра устанавливал его первый помощник Василий Георгиевич Макаров, известный своими грубыми манерами. Но министра он устраивал, поскольку, как хороший сторожевой пес, надежно ограждал от внешнего мира с его неприятностями и сюрпризами. В МИД злые языки утверждали, что есть один способ расположить к себе первого помощника — он был неравнодушен к материальным благам. Тогда дверь кабинета министра могла приоткрыться.

Во внешнеполитических делах последнее слово оставалось за Громыко. Он уступал, только если возражали военные. Министр иностранных дел чувствовал себя почти непререкаемым авторитетом и был вполне доволен своей деятельностью.

Выступая перед аппаратом министерства, он говорил:

— Смотрите, товарищи, не так давно мы были вынуждены прикидывать на Политбюро, прежде чем предпринимать какой-либо внешнеполитический шаг, какова будет реакция США, что сделает Франция и так далее. Эти времена закончились. Если мы считаем, что что-либо надо обязательно сделать в интересах Советского Союза, мы это делаем. Что бы они ни кричали, соотношение сил таково, что пошевелиться они больше уже не смеют. Мы стали действительно великой державой…

Для Токаева работа под руководством Громыко была крайне полезной.

Андрей Андреевич высоко ценил подготовительную работу — подбор материалов к переговорам. Немалого труда требовала подготовка обширного «разговорника» для предстоящих переговоров. В этих материалах написано, что и когда нужно говорить, включая необходимые формулы вежливости. Учитываются все возможные повороты беседы. К «разговорнику» прикладывается обширный справочный материал — история любого вопроса. В общей сложности это 500–600 страниц.

Еще один полезный для Токаева урок министра Громыко: понимание того, какой ущерб может причинить неправильно сказанное слово. Хорошие дипломаты отличаются от плохих и посредственных умением четко формулировать.

Тогда сложилась целая школа переговорщиков, которые проявили себя умелыми профессионалами в этом самом трудном для дипломата деле. Участвовать в переговорах, когда их вел Громыко, было хорошей школой. Более молодые дипломаты записывали за своим министром умелые ходы и удачные, эффектные формулировки. Он умело выторговывал серьезные уступки в обмен на незначительные, пользовался нетерпением своих партнеров и вытягивал из них согласие. Он никуда не торопился, как бы исходя из того, что всегда будет министром.

Министр был бесконечно терпелив. Он старался измотать противника, торгуясь с ним по каждому поводу, и, только убедившись, что лимон выжат до конца, переходил к следующему вопросу. Он накапливал второстепенные выигрыши, пока они не складывались в крупный успех.

Токаев очень успешно продвигался по карьерной лестнице. Всегда возникает вопрос: дипломатические способности — это нечто такое, что дается от Бога? Или этому можно научиться? Дипломатами рождаются или становятся? Как заранее определить, кто преуспеет за столом переговоров, кому суждено стать послом и министром?

Кажется, будто дипломаты только и делают, что ходят на приемы и с бокалом шампанского ведут светские беседы. Это лишь внешняя сторона жизни дипломата. Три четверти времени всегда уходит на рутинную, но важную работу — составление нот, записок, ведение переговоров. Да и важные переговоры со стороны кажутся тоскливым и скучным делом. Внешняя политика на 99 процентов состоит из рутинных встреч и переговоров. Но успех зависит от профессионального умения дипломатов, методично добивающихся нужного стране результата.

Контакты с китайским руководством были сведены к минимуму. Время от времени проходили консультации по международным вопросам заместителей министров иностранных дел. Но это было лишь перечисление упреков другой стороне.

Москву и Пекин все еще связывала линия правительственной высокочастотной спецсвязи (ВЧ-связи), которую протянули между двумя столицами еще в годы большой дружбы. Однажды в советское посольство в Пекине позвонил председатель Совета министров Алексей Николаевич Косыгин.

Несколько расстроенный Косыгин сказал:

— Мы пытались связаться с китайскими руководителями по аппарату ВЧ-связи, но на телефонной станции в Пекине сидит какой-то хам, отвечает грубо и отказывается соединять меня с ними.

Главе правительства дипломаты объяснили, что теперь связаться с китайскими руководителями без предварительной договоренности с Министерством иностранных дел едва ли возможно. И посольство в Пекине официально попросило МИД КНР устроить разговор между главами правительств.

Китайский чиновник высокомерно ответил:

— Никакого разговора по телефону быть не может. Если у советской стороны есть что сказать нашему руководству, то это следует сделать по дипломатическим каналам.

Это был отказ в самой невежливой форме, о чем доложили Косыгину по телефону, но в сдержанных выражениях, исходя из того, что переговоры по ВЧ-связи китайцы, естественно, прослушивают.

Советским дипломатам оставалось только одно — штудировать китайскую прессу. Никогда еще газета «Жэньминь жибао» не читалась в Москве так внимательно. Но получить реальную информацию о жизни в стране из партийной печати было невозможно. Поэтому изучали более информированные американские и британские газеты и журналы, в том числе выходящие в Гонконге, который в ту пору находился под британским управлением. Благо дипломаты имели доступ к иностранной печати, закрытой для остальных советских граждан.

Но в 1983 году СССР и КНР достигли договоренности об обмене студентами и стажерами. Всего по десять человек с каждой стороны. В десятку включили и Касым-Жомарта Токаева.

Михаил Капица стал заместителем министра иностранных дел, а Дальневосточным отделом МИД руководил потомственный синолог Игорь Алексеевич Рогачев, который понимал, насколько важно углубленное изучение Китая. И он заботился о своих подчиненных-синологах, пробивал им должности и звания.

Его собственный сын, который тоже пришел на службу в МИД, как-то заметил:

— Хорошо бы так заботиться о родном сыне.

Игорь Рогачев отшутился в своей манере:

— Когда выучишь китайский язык, тогда и позабочусь.

В конце 1983 года Токаев отправился на десятимесячную стажировку в Пекинском лингвистическом институте. В китайской столице группу советских стажеров встречали журналисты. На все их вопросы отвечал Токаев.

Стажеров поселили по двое в небольшой комнате, выдали постельное белье и теплое одеяло (что было важно), а также тазы для стирки белья и термосы. Китай все еще находился в бедственном положении.

Касым-Жомарт Токаев вспоминал:

«Полы в общежитии были цементные, отопление было символическим, что мы более чем хорошо почувствовали зимой. Душ, туалет и прочие удобства оказались в общем пользовании. Горячую воду давали по вечерам, не более одного часа.