Русские на Индигирке
- Автор: Алексей Чикачев
- Жанр: Путешествия и география / История: прочее
Читать книгу "Русские на Индигирке"
Что же произошло? В середине 20-х годов пришло головотяпское указание об уничтожении архива. Заставили людей выдолбить прорубь и спустить туда кипы ценных бумаг. Затем поступила новая команда: был допущен перегиб — надо спасти документы. Снова стали рубить лед и вымораживать их со дна. Несколько глыб льда вместе с вмерзшими в них папками вытащили и положили на крышу амбара. Больше к ним никто не подходил. Со временем дождь и ветер окончательно уничтожили бесценные сведения о далеком прошлом. (Записано со слов И. Л. Киселева, 57 лет, 1962 г.)
Итак, факты позволяют утверждать: на Индигирке издавна обитает небольшая группа русских людей. Живя в окружении местных народностей и отчасти смешиваясь с ними, они тем не менее, в отличие от объякутившихся вилюйских, амгинских, устъянских и других русских крестьян Якутии, сохранили почти в неприкосновенности родной язык, устное народное творчество и русское самосознание. И даже часть их соседей — якутов, юкагиров и эвенов — забыли свой язык и переняли русский. Видимо, поэтому многих путешественников удивляла одна странная особенность: чем дальше едешь на север по Якутии, тем больше распространен среди аборигенов русский язык.
Основными факторами, обусловившими удивительную национальную устойчивость индигирских русских, самобытность их языка, на наш взгляд, являются:
во-первых, компактность расселения как следствие оседания «промышленных» людей в дельте Индигирки, богатой рыбой и белым песцом;
во-вторых, полунатуральный характер хозяйства. Единственной товарной отраслью были песцовый промысел да заготовки мамонтовой кости. Все это приводило к замкнутости быта и хозяйства;
в-третьих, определенная территориальная обособленность и отдаленность от окружающих их коренных народов Севера ввиду сравнительно редких браков с якутами и юкагирами;
в-четвертых, то обстоятельство, что сравнительно многочисленное мещанское общество время от времени пополнялось новыми поселенцами — русскими людьми.
Браки совершались в основном внутри общества, часто женились (пли выходили замуж) на колымских русских, реже — на устьянских. Местная традиция разделяет все русскоустьинские фамилии на четыре вида:
а) «корневые» (коренные, то есть старожильческие) русские фамилии — Чихачевы, Киселевы, Струковы, Антоновы, Щелкановы, Голыженские, Рожины, Шкулевы, Шелоховские, Черемкины, Суздаловы;
б) «некорневые» (то есть пришлые), принадлежавшие поздним поселенцам: Скопины, Гуськовы, Каратаевы, Журавлевы, Поневы, Шаховы, Котевщиковы, Шульговатые;
в) «некорневые», принадлежавшие поселенцам из крестьянского сословия: Портнягины;
г) фамилии обрусевших юкагиров и якутов — Варакины, Щербачковы, Новгородовы, Клемовские.
Эти факторы способствовали тому, что, принеся с собой более высокую культуру, русские переселенцы не подвергались ассимилирующему влиянию соседей. Восприняв у них все необходимое для жизни и ведения хозяйства в условиях Севера и героически сопротивляясь полярной стихии, они не утратили своего этнического облика.
Как известно, регулярные плавания на восток от Лены с начала XVIII века прекратились. Иидигирщики оказались в особых условиях существования, лишенные самых важных предметов первой необходимости, оторванные от всего русского. Тем не менее они с удивительным упорством, на протяжении веков любовно хранили и передавали из поколения в поколение лучшие образцы народного поэтического наследия — древние песни, сказки и обряды, давно забытые в других местах России.
Первые сведения об их устном народном творчестве сообщил И. А. Худяков, записавший в 1868 году в Верхоянске от уроженца Русского Устья восемь сказок и две былины.
В 1912 году В. М. Зензинов услышал в Русском Устье вариант песни о Стеньке Разине, который, как это ни удивительно, полностью совпадает с записью А. С. Пушкина:
Во городе то было во Астрахани:
Появился детина, незнакомый человек…
Экспедиция под руководством Т. А. Шуба в 1946 году записала 62 сказки, 11 былин и свыше 100 песен, в том числе много исторических: «Скопин», «Ермак», «Сынок Стеньки Разина», «Милославский» и другие.
Характерной особенностью русскоустьинцев является то, что они до последнего времени с особым старанием хранили памятники русской старины, находя большое духовное удовлетворение в сказывании сказок и исполнении песен. Автору этих строк довелось не раз слушать известных в Русском Устье знатоков народной поэтической традиции Н. Г. Чихачева (Гавриленка), Н. Н. Шкулева (Микушошку) и С. П. Киселева (Хупая).
На память приходят картины, навеянные далеким детством. Зима. Полярная ночь. За степами избушки воет пурга. Ярко горит камелек. Звучит напевная русская речь. Все мы, и взрослые и дети, с замиранием сердца слушаем сказочника о далекой прародине, недосягаемой «мудрой» Руси: «…и призывает царь князей, бояр, думных сенаторов, приближенных министров. Придумайте, говорит, пригадайте, присоветуйте — как достать в Вавилонском городе, где Вавилонские змеи, скипетр и венец…» или «…и не было у них детей, и стали они бога просить, молебен служить, приклады прикладывать: «Дай нам, боже, не то сына, не то дочь, при младости — на утеху, при старости — на замену, при смертном часе — на помин души…»
Вспоминаются песни, которые певали деды. Вот две из них:
* * *
Туча с громом прогремела,
Три дня ровно дождик лил,
К нам приехал гость нежданный,
Знаменитый господин.
Он, родимый, пред полками
Сизым соколом летал,
Сам ружьем солдатским правил,
Сам он пушку заряжал.
Тут одна злодейка-пуля
В шляпу царскую впилась.
Знать, убить его хотела,
Да на землю улеглась.
Видно, шведы промахнулись,
Император усидел,
Шляпу снял, перекрестился,
Снова в битву полетел.
* * *
Стихни ты, ветер, с полуночи,
С подвосточной дальней стороны.
Ты разбрызгай, крупен дожик,
Промочи ты грязь земли.
Гробова доска, откройся,
Ты восстань, родная мать,
Со мной ты реченьку промолви —
Свой прекрасный разговор.
Знанием старины гордились, считая это признаком образованности. Вот что рассказывал мне в 1947 году известный знаток старины С. П. Киселев: «Ты, брат, наверно, знаешь, что на заимке Домнино похоронен русский солдат… Давно это было. Шла война. Пришел указ послать на войну солдат. Жребий пал на трех братьев Голыженских. Всех троих отправили в рекруты. Старший брат был женат. Прошло несколько лет, от солдат нет вестей. Ждали-ждали и ждать перестали. Женщина вторично вышла замуж.
…Однажды летом все мужики ушли по гуси. Видят бабы: сверху лодка едет, подъезжает к берегу и выходит из нее человек по-городскому одетый — в сапогах, в картузе и медаль на груди.
Увидала его жена — в ноги к нему упала. Это был старший Голыженский. Поднял он жену и сказал: «Я прощаю тебя. Ведь я сам не чаял живым остаться». И приезжий рассказал, что младший брат рекрутчины не выдержал и его шомполами запороли. А средний брат до того выслужился, что его «сами люди обувают, сами люди одевают, без доклада к нему не заходят».
И привез солдат царскую грамоту, золотыми буквами писанную: из рода Голыженских за их усердную службу больше никого в солдаты не брать. Мой отец эту грамоту своими глазами видал».
Остается предполагать, что эти солдаты были участниками Крымской войны 1854–1855 годов. В обороне Севастополя участвовало 17 дивизий. Одиннадцатая дивизия состояла из Селенгинского, Якутского, Охотского и Камчатского полков. Якутский полк сражался на Малаховой кургане. Он состоял в основном из казаков и других русских старожилов Якутии [Башарин, 1971, с. 85].
После Октября
Установление Советской власти пробудило общественное сознание широких масс.
В политическом отношении Русское Устье являлось одним из самых сознательных регионов северо-востока Якутии. Из его населения никто не участвовал в белобандитском движении. Распоряжения поручика Деревянова, окопавшегося со своей бандой в Аллаихе, русскоустьинцы упорно и молчаливо игнорировали.
К 1928 году в Русском Устье и в Аллаихе скопилось много невывезенной пушнины. Этим воспользовалась американская разведка. Надеясь на слабость Советской власти, она поручила своему резиденту бывшему колчаковскому офицеру и авантюристу Шмидту захватить пушнину и переправить ее на шхуне в Америку. Жители Русского Устья создали боевую дружину для охраны государственных ценностей и помогли известному чекисту Г. С. Сыроежкину (оп участвовал в поимке Б. Савинкова, за что был в 1924 году награжден орденом Красного Знамени) раскрыть преступную деятельность Шмидта.
Старая школа, Постройка XIX века. (Фото Б. В. Дмитриева.)
В 1931 году русскоустьинцы объединились в два колхоза — «Комсомолец» и «Пионер». Ожогинцы создали отдельное хозяйство. Однако созданные коллективы оказались крайне слабыми. Фактически колхозники жили за счет личного хозяйства. Перегибы, грубые нарушения принципов коллективизации не обошли Русское Устье. Коснулись они, в частности, и моего деда, которого в 1931 году посчитали зажиточным человеком и раскулачили. Он имел две зимние избы, два невода, около трех десятков сетей, три собачьих упряжки и коня. Одну избу, которая находилась в Русском Устье, отобрали, а самого объявили лишенцем, то есть запретили присутствовать на собраниях. Дед с бабкой стали почти безвыездно жить на заимке Лобазное. Ретивые чиновники настаивали отправить деда в ссылку, но общество заступилось. Тогда уполномоченный предложил выслать дедова сына. Старшим его сыном был мой отец, Гавриил. Но он вел отдельное хозяйство и первым вступил в колхоз. Тогда решили взяться за среднего, двадцатилетнего сына, Пантелеймона. Как известно, дальше Русского Устья — Ледовитый океан. Поэтому пи в чем не повинного Пантелеймона отправили в ссылку на юг Якутии. А на младшего Ивана стали «ронять контрольные цифры», то есть заставляли выполнять бесплатно самую трудную и неблагодарную работу. Всего из Русского Устья в ссылку попали три человека, двое из них — за «грехи отцов»…
В 1931 году в Русском Устье силами населения была выстроена школа, церковь переоборудована под клуб, открылся государственный магазин и полярная метеорологическая станция.
В связи с закрытием церкви произошел следующий эпизод. Приехал начальник из района. Собрал народ на собрание и предложил закрыть церковь, сделать из нее клуб. Начался тихий ропот. Мужики чесали затылки, по открыто протестовать боялись.
В защиту церкви дружно выступили три брата, бедняки Шкулевы:
— Нет, нет. Мы свою церкву закрывать не дадим. Матерь Божью шевелить — тяжкий великий грех!