Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи

Таня обнимает Паулину, и та нерешительно и нежно кладет голову ей на плечо. Молчание.

Таня (тихо). Не надо про любовь.

Паулина (тихо). Не надо.

Таня. Какая у нас может быть любовь? Погибшие мы, Полиночка, последние люди на земле, как козявки: кто пройдет мимо, тот и наступит и раздавит. Благородство, отец чиновник, когда-то хорошую службу имел… а вот придет отец пьяный, ночью, чиновник-то этот, и такое благородство покажет!.. Нет, ты лучше нас, Полина. Ты на Бога прямо смотришь, какая ты есть, а мы все глазами косим… благородные!

Паулина. Нет, ты такая хорошая, Таньхен. Ты, как мама.

Молчание. Обе задумались.

Таня. И зачем люди живут, зачем мучаются, когда так легко, так просто умереть!

Паулина (тихо). Я тебе говориль: купим спичек, отломаем красные головки и все тут… как Дунька сделаль. Ах, как она мучальси от этих спички, должно быть, мало положиль… мы много положим, Таньхен? А?

Таня (вздрогнув). Нет!

Паулина. Или в Неву…

Таня (вставая). Нет! Не говори. Оставь. Потом, потом. Ах, Господи!.. Так надо, так надо! (Беспокойно и испуганно ходит, слегка поламывая пальцы.)

Паулина. Что надо?

Таня. Не знаю. Так надо, так надо… надо терпеть. Ах, Господи!.. Полина, – что я хотела тебе сказать? Я сегодня не пойду, дай мне два рубля до завтра, нет, до послезавтра, Сене лекарство понадобится.

Паулина. Хоть всю меня возьми, сокровище мое! Вот на, здесь три рублика… я завтра хотель новую шляпу купить, у этой Ванька ленту оборваль, такой поганый черт! Все равно, и эта хороша. Знаешь, купи горбатенькому монпасье, пусть сосет, и ему тогда веселее будет!

Таня (улыбаясь). Он мороженого на десять копеек съел, я ему денег дала… я уж маме и не говорю. Глупенький мальчик, никаких у него радостей нет… мальчики в игру его не принимают…

Паулина. Меня сегодня один мальчишка камнем бросиль, а я его за вихор отодраль… тоже Ванька какой! – Ах, к штуденту гости!..

Вошли Егор Иванович Монастырский и отставной штабс-капитан Гавриил Прелестнов. Монастырский юн, непомерно длинен, безбородое лицо угревато, одет бедно, держится он неуклюже, с некоторой застенчивостью, говорит круглым басом, откашливаясь. Капитан лыс, краснонос, из всех пор дышит алкоголем и ненарушимым душевным спокойствием. Здороваются – все давно знакомы.

Монастырский. Виноват, Михаила Федоровича нет? Здравствуйте, Татьяна Тимофеевна, здравствуйте, Полина Ивановна.

Прелестнов. Салют, медам! Фух, жара какая на улице… а у вас тут, приятно.

Таня. Садитесь, Егор Иванович…

Монастырский. Я про Михаила?..

Таня. Он просил вас подождать… он в редакцию пошел.

Монастырский. А!..

Короткое молчание.

Прелестнов. Приятнейшая прохлада-с, точно на даче живете.

Таня (улыбаясь). У нас тут в наводнение на два аршина воды было, так и не просыхает.

Прелестнов (хохочет). Значит, и морские купания? Егор, слыхал?

Монастырский. Слыхал, не бубни. Давно пошел Михаил?

Таня. Давно. Сегодня ему обещали ответ… вы знаете.

Прелестнов. А мы-с в трактире «Палермо» подвизались на биллиардике. Прохладное заведеньице… Жорж, сигарету?

Монастырский. Все вышли сигареты. – Как ваши, все ли здоровы, Татьяна Тимофеевна?

Таня (опуская глаза). У Сенички простуда, жар, а отец… еще не приходил…

Монастырский. A!.. Понимаю-с. Так-то-с, да – нехорошо.

Молчание.

Паулина. Егор Иваныч, у вас есть невеста?

Монастырский (смущаясь). У меня? Нет, нет-с

Паулина. Фи, какой вы! Отчего же у вас нет невесты? Или вы не хотите?

Таня. Полина!..

Прелестнов. Куда ему, с его физиономией и неопределенным положением в обществе… хорошо, что хоть на чужих свадьбах попеть дают! Правда, Егор?

Паулина. Нет, он очень милый. А если я в вас влюблюсь, а? Тогда что? (Хлопает в ладоши.) Он покраснел! А вы можете побить одного человека, его зовут Ванька? Такой черт поганый!

Монастырский. Могу-с! (Смеется.) Вы лучше в капитана влюбитесь.

Прелестнов. Не советую-с. Безнадежен-с. С тех пор как Вечный Судия мне дал женщину, которая носит мое имя, – враг любви-с. Враг, и непримиримый! Как прелестно выразился поэт:

Увы! Ничто не вечно!
Мое блаженство с ней
Казалось бесконечно…
В течение трех дней.
Жена моя в гробу – Рабу…

Таня. Тише… мама.

Входит Елизавета Семеновна, церемонно приветствует пришедших.

Елизавета Семеновна. Я слышу голоса… Здравствуйте! Как ваше здоровье, капитан? Добрый вечер, фрейлейн Паулина. Садитесь, господа.

Прелестнов. Как изволите чувствовать себя, достоуважаемая Елизавета Семеновна? Погода прекрасная…

Елизавета Семеновна. Благодарствуйте, капитан, хорошо. Сегодня моего Тимофея Аристарховича задержали на службе… генерал всегда дает ему особые поручения, и вот… да, погода прекрасная. Как здоровье ваших родителей, фрейлейн Паулина?

Паулина (делает неловкий книксен). Моих родителей… Ах, мерси, благодару, очень хорошо.

Елизавета Семеновна. Летом так душно в Петербурге. Прежде мы каждое лето ездили на дачу… вы на даче изволите, капитан?

Прелестнов. Да-с, на свежем воздухе.

Елизавета Семеновна. А ваши родители, фрейлин Паулина?

Паулина. Мои родители?..

Елизавета Семеновна. Куда ты, Таня?

Таня. Я хочу посмотреть Сеничку.

Елизавета Семеновна. Да, я как раз хотела попросить тебя, мой друг, взглянуть, что с ним: кажется, он бредит… подожди, мы пойдем вместе. (Вставая.) Это такая забота, дети… вы извините, господа? Добрый вечер, капитан. Добрый вечер, фрейлейн Паулина. (Громким шепотом.) Отчего ты не предложишь им чаю, Таня?

Выходят обе. Паулина, снова делавшая книксен, разражается гневными восклицаниями.

Паулина. Нет, я больше не могу! Зачем она спрашивает меня про каких-то родителей, она каждый день меня спрашивает, что я, кукла? Я ей раз сказаль, что у меня нет родителей, я ей два сказаль, что у меня нет родителей, так чего она хочет? Или она смеется? Или она думает, что я к ней конфирмоваться пришель? Я уличная девушка и другой раз крикну этой дама: пусть черт взяль моих родителей!

Капитан хохочет.

(Почти плача.) Она может быть святая, если хочет, а я не хочу быть святой. Мне Ванька синяк делаль, я сегодня пиво лакаль, а она спрашивает: родители! Или я такая кукла, которая закрывает глаза так, и тогда ей можно про всякую вещь… всякую вещь… Я не хочу!

Прелестнов хохочет.

Монастырский. Успокойтесь, Полина Ивановна, вы же знаете, какая она несчастная женщина… Господь ее знает, может быть, она давно уже и с ума сошла, и только мы этого не примечаем… А ты чего смеешься?

Прелестнов. Смешно!

Монастырский. Нет, ты чего смеешься?

Прелестнов. Да как же, брат… родители, ха-ха! Фрейлейн Паулина… родители… смешно!

Монастырский. Нет, ты чего смеешься?

Прелестнов. Но, позволь… ведь это же чистейший, так сказать, юмор, и…

Монастырский (презрительно). Осел!

Прелестнов. Но, но, Жорж, – такие выражения недопустимы!

Монастырский. Женщина кровавыми слезами плачет, а ты ржешь, а? Тебе смешно, подлецу, пьянице? Ты знаешь, кто была Елизавета Семеновна, как они жили, пока этот, ее супруг, краснорожий мерзавец, такой же пьяница, как и ты, не вверг ее в эту нищету, в этот позор, а?

Паулина (всхлипывая). Таничка пансионе училься, где благородный девиц…

Монастырский. Ты знаешь, что у нее уже двое Детишек умерло, и вот третий, горбатенький… а? А Татьяна Тимофеевна, которая для спасения голодных детей… и это смешно, а? Смеешься? – Осел!

Прелестнов. Извини, Егор, но… ты совершенно прав! Осел, каюсь. Обольщен, так сказать, внешним видом и… мне стыдно-с. Гавриил Прелестнов пьяница, так издревле повелел рок его судьбы, он позорен, он за двугривенный к потехе низкой черни пролезет под биллиард… и обратно-с! – но он рыцарь! Как прелестно выразился поэт: «подзовем-ка ее да расспросим»… а я забыл, как тать в нощи. Извините, Полина Ивановна, умоляю. Пред кем еще извиниться, Егор, говори!

Монастырский. Ты же и не дурак, капитан, и не зол…

Прелестнов. Верно, Егор, веррно: и нисколько не зол!

Паулина. Капитан очень добрый.

Прелестнов. Полина Ивановна, ангел вы мой… Пристыжен, форменно пристыжен-с! Смеялся, как Гарпагон! Тут такое несчастье… воистину одни горькие слезы да надгробные рыдания, а я…

Монастырский. Надо будет сюда еще ночью заглянуть, когда этот вернется… Михаил в тот раз насилу с ним справился один. Его связывать надо, а Миша не силен… (Увидя входящую Таню.) Так-то, Гавриил, вот ты и опять вляпался!

Вошла Таня.

Прелестнов. Опять, Жорж, но больше – клянусь! Пароль донер![8]

Таня. Еще не вернулся Михаил Федорович?.. Да, у Сенички жар сильнее, бредит, я ему компресс положила… бедненький, ему даже трудно на спинке лежать, и в бреду он не понимает, что это мешает ему…

Прелестнов (сочувственно). Да-с, в природе вещей горба или, так сказать, горбика не существует, и, как невинное дитя, еще не привыкшее к сей юдоли… печально-с, печально!

Молчание.

Таня. Как долго нет Михаила Федоровича… Господи, хоть бы ему посчастливилось! Неужели ему опять вернут рукопись – как вы думаете, Егор Иваныч?

Монастырский. Думаю я грустно, Татьяна Тимофеевна. Ничего не выйдет у Миши, вот что я думаю.

Таня. Но ведь это так хорошо написано, вы же сами плакали, Егор Иваныч, когда он читал нам… и капитан плакал!

Монастырский. Что наши слезы! Вы несерьезный критик, Татьяна Тимофеевна: раз вы заплакали над книжкой, так думаете уже, что и хорошо?

Таня. А то как же? Или вы не верите в его талант?

Монастырский. А что такое талант, Татьяна Тимофеевна? Мало ли людей и с талантом пропадает, вы сами знаете. Нужна справедливость, Татьяна Тимофеевна, а где она? Нужны добрые, отзывчивые сердца, которые своим теплом согрели бы одинокого человека, нужен просвещённый ум, чтобы понять и оценить, а где все это? Лучше и не ищите, Татьяна Тимофеевна, нигде не найдете.

Паулина (важно). Это – правда. Он правду говорила

Прелестнов (вдумчиво). Истина святая! Что талант, что добродетель, когда придет любая хрюкающая свинья, посмотрит на тебя и съест! Продолжай, Егор.

Монастырский. Михаил – человек гордый, он скорее руки на себя наложит, нежели поклонится лишний раз…

Прелестнов. И это не годится!.. извини, Егор.

Монастырский. А как можно жить без лишнего поклона, сами посудите! Там, где мы с вами только улыбнемся на выходку хама, Михаил видит оскорбление святыни и жестоко страдает… эх, к нему и другу-то подойти нелегко! Мне на его бледность и горящие глаза смотреть страшно… говорю все это в сознании, что вы его столь же искренний друг, Татьяна Тимофеевна, как и я.