Право слабого

Глава I

В его мире осталась только боль. Тяжёлая, давящая, не отпускающая ни на миг, она заполняла всё естество, выжигая прочие чувства, как степной пожар сухую траву, как саранча цветущий сад. Не было ни времени, ни пространства, ни верха, ни низа – только боль и тьма.

Сладковато-пряный вкус появился незаметно. Сперва еле уловимый, он стремительно ширился, переплетаясь с болью и составляя с ней единое целое. Омерзительная сладость с привкусом гнили и тошнотворно-дразнящий запах пряности. За вкусом появился цвет, тьму пронзили мутные, точно солнце в дымке, жёлто-оранжевые протуберанцы. Вкусы, чувства, цвета завертелись калейдоскопом, всё быстрее и быстрее, сливаясь в бешено вращающееся колесо. Быстрее, быстрее, ещё быстрее... Мир не смог этого выдержать, он взорвался.

Хилона вырвало, тяжело, мучительно, до боли в груди и рези в горле. Даже опустошив желудок до конца, он продолжал судорожно корчиться, выплёвывая желчь, а успокоившись было, содрогнулся снова, почуяв во рту знакомый сладковато-гнилостный привкус. Едва измученное тело сумело наконец вдохнуть воздух, и нос наполнился тяжёлым духом соли и сырого дерева. После сладко-пряной пучины, этот запах был желаннее аромата лучших садов мира.

Тяжело дыша, Хилон откинулся на своё ложе и отрешённо понял, что это холщовый корабельный гамак. Боль никуда не делась, она продолжала давить голову тесным обручем, как после долгой попойки с неразбавленным вином, только гораздо хуже. Впрочем, по сравнению с недавней всепоглощающей болью, эта казалась едва ли не приятной. Подняв еле слушающиеся руки, Хилон ощупал своё покрытое холодной испариной тело и обнаружил, что полностью обнажён, за исключением льняного полотна на бёдрах. Он судорожно натянул одеяло до шеи. Его бил сильный озноб.

Немного согревшись, Хилон смог, наконец, разлепить налитые свинцом веки, и увидел тесную комнатку с деревянными стенами, небольшим дубовым сундуком и узким окошком, сквозь которое проникал яркий дневной свет. Непохоже на мрачные Чертоги Урвоса. Хилон с недоумением отметил, что стены слегка покачиваются, и тут же пришло озарение: корабль! Он на корабле, отсюда и запах дерева с солью. Судя по резьбе на двери и оконной раме, судно дорогое и, притом, анфейское. Он узнал изображение Корабля Аэлин и прочие символы богини.

Подняться с гамака самостоятельно казалось не легче, чем взволочь телегу камней на вершину Лейны. Оставив тщетные попытки встать, Хилон попросту раскачал гамак и вывалился на деревянный пол, стараясь не угодить в зловонную оранжевую лужу. Всем телом опираясь на стену, Хилон сумел подняться, но ватные ноги тут же подломились, и он тяжело уселся на кстати подвернувшийся сундук.

Немного отдохнув, Хилон снова попробовал встать, и на сей раз с большим успехом. Убедившись, что падать больше не собирается, он обернул вокруг себя пропитанное потом одеяло и нетвёрдыми шагами заковылял к выходу.

За незапертой дверью обнаружился узкий коридор с украшеными резьбой и позолотой дверьми. Хилон решил, что это кормовая надстройка, помещения старших командиров. Крупное судно, тетрера или пентера. Слева доносился приглушённый шум. Рассудив, что выход, должно быть там, Хилон, шатаясь и цепляясь за стены, направился на звук.

Дверь легко распахнулась, и в глаза ударил яркий солнечный свет. Ослеплённый Хилон зашатался и едва не упал. Раздался возглас: «Очнулся!», послышался суетливый топот. Крепкие руки подхватили Хилона, его пальцы нащупали вложенный кем-то мех с водой. Запрокинув голову, Хилон принялся пить прохладную влагу, жадно, взахлёб, судорожно дёргая кадыком. Он продолжал жать мягкие бока опустевшего меха, высасывая оставшиеся капли, пока ему не дали деревянную флягу. Опустошив и её, Хилон почувствовал новый позыв в животе. Его оттащили к борту, и он обильно опорожнил желудок прямо на выкрашенный красным бок корабля и длинное весло верхнего ряда.

Сумев, наконец, оторваться от борта, Хилон огляделся. Действительно: тетрера. Красные борта и свёрнутые розовые паруса – анфейское боевое судно. Ещё одно такое же покачивалось на волнах неподалёку. Корабли стояли на якоре у берега, с палубы открывался вид на каменистый мыс, небольшой храм Сефетариса и протяжённый галечный пляж, плавно переходящий в хвойный подлесок. На палубе, под пёстрым тентом, был накрыт стол и расставлены ложа, окружёные рабами с павлиньими опахалами. Лица пирующих показались знакомыми.

– Приветствую в мире живых, друг мой, – усмехнулся Анексилай, с небрежным изяществом поднимая чашу. Белый хитон и жёлтый плащ самого изысканного вида, золотые волосы тщательно уложены в сложную причёску. Казалось, он не на боевом судне, а на ужине в одном из лучших домов Анфеи. – Плионакт, помоги ему сесть.

Златовласый и синеглазый юноша в салатовом хитоне подставил Хилону плечо. Помимо Анексилая, у стола возлежал его брат Анексимандр, тоже златовласый красавец, но не столь ослепительный, как брат. Других двоих Хилон не знал, но обликом они походили на братьев-Менетеидов. Известно, что если у одного из супругов волосы тёмные, то и ребёнок чаще рождается темноволосым, также и тёмный цвет глаз появится скорее, чем синий: таков был уговор при игре в тавулорис между темноликой Фенебрис, солнечным Ипероном и владычицей волн Текк. Но кровь златовласой Аэлин в жилах Менетеидов была столь сильна, что темноволосыми в их роду рождались единицы, хотя кое-кто из них брал в жёны даже кахамок.

– Дурно? – сочувственно спросил Анексилай. – Лекарь говорил, что так и будет. Он сейчас на «Любви», но ему уже дали знать, скоро прибудет.

– Где я? – сдавленно прошептал Хилон, безучастно глядя на уставленный изысканными закусками стол. Перепела в меду, пирог из птичьих языков, маринованые угри, сырые морские жёлуди с винным уксусом – кухня Анексилая славилась далеко за пределами Анфеи.

– Добро пожаловать на «Страсть», а тот красавец – «Любовь». Я построил их для города, но теперь это мои корабли – флот свободной Анфеи. Моего брата Анексимандра ты знаешь, а это наши родичи: сын брата моего деда Телевп и его сыновья ‒ Мерил и Плионакт.

– Мы рады встрече, Хилон, сын Анакрета, – сказал Телевп. – Живи и преуспевай.

– Почему я жив? – хрипло спросил Хилон. Менетеиды переглянулись.

– Можно подумать, ты не рад, – рассмеялся Анексилай, но, поймав полубезумный взгляд Хилона, продолжил серьёзно. – То, что власть в Анфее захватили кровожадные ублюдки не значит, что у Анексилая, сына Анексилема не осталось там друзей. Я всегда был готов к подобному, хотя, признаюсь, и меня застали врасплох. Кто мог подумать, что они решатся на такое в священные дни? Так или иначе, мы спаслись, а мои люди в городе получили указание выручить кого можно из оставшихся, прежде всего тебя. Я же говорил: Менетеиды не оставляют друзей в беде. Хвала Златовласой, черни пришла охота тебя не растерзать, а отравить. Не спрашивай, как, но моим людям удалось подменить яд, а дальше было проще. Тела казнённых побросали на съедение собакам, ну а тебя выкрали и подменили другим телом, благо сейчас в Анфее найти изуродованный труп проще простого. Скажу без хвастовства, твоё спасение было делом блестящим, если не сказать чудесным. Ради этого многие едва не лишились головы.

– Я благодарен, – промолвил Хилон бесцветным голосом. – Но всё это напрасно. Лучше бы мне было остаться в мире мёртвых.

– Молчи! – Анексилай, так шарахнул кубком по столу, что все от неожиданности вздрогнули. – Молчи и не гневи богов! Не для того они помогли спасти тебе жизнь! Я знаю, ты потерял жену и сына, ну а я потерял сестру и племянника. Скорбь велика, и мы оплачем наших мёртвых, но неужто мы почтим их, если опустим руки, на радость их убийцам? Думаешь Асфо хотела бы этого? Нет, уж она точно была не из таких, она настоящая дочь Менетеидов – кровь от крови богини! Радостно будет твоему отцу в царстве Урвоса знать, что его род прервался и некому возложить подношения к его гробнице? Твой сын желал бы стать последним рождённым Элевтериадом? Так-то ты почтишь их и нашу бессмерную покровительницу, безвольно сдохнув и оставив Анфею в руках негодяев!

Махом выпив до дна, Анексилай гневно посмотрел на Хилона, вертя опустевший кубок в руке.

– Мы все здесь потеряли многое и многих, – сказал он мягче. – Нам удалось спастись, но наши родичи и друзья остались в городе, про одних мы уже знаем, что они погибли, а о других нет вестей. Мы изгнанники, в наших домах пирует чернь, гробницы наших предков осквернены, всё, что нам дорого – поругано. Мои драгоценные кони, те, что взяли в Калаиде три венка... Их ослепили, Хилон. Выкололи глаза, избили воловьим бичом и поставили вертеть мельничный жернов...

Он сглотнул подкативший к горлу ком. Обманчиво тонкие пальцы сжали драгоценный кубок, и золото смялось, словно тонкий папирус. Рубины и изумруды звонким дождём просыпались на палубу.

– Я всё знаю, словно сам был там, – Анексилай небрежно отбросил изуродованный сосуд. – Поверь, мне известны все имена до единого. Каждого, кто надругался над моими конями, включая мальчишку, подавшего нож. Каждого кто убивал и насиловал моих слуг и рабов. Каждого, кто испражнялся на статуи моих предков. Каждого, кто проливал кровь моих родичей и друзей. Список велик, и он здесь, на этом корабле. Запомни эти слова: настанет день, и я, Анексилай, сын Анексилема, вступлю в освобождённую Анфею, а этот список будут нести перед моим конём, точно знамя. Настанет день, и я уплачу все долги сполна.

Он тяжело выдохнул сквозь стиснутые зубы. Остальные смотрели на него в суеверном молчании.

– Но даже не ради мести я вступлю в Анфею, нет, – продолжил Анексилай, совладав с собой. – Иная цель приведёт меня домой. Мои предки основали этот город. Сотни лет, множество поколений они трудились ради него, сперва как цари, потом как граждане. Клянусь Аэлин, если собрать всю кровь и весь пот, что мы пролили во имя Анфеи, можно наполнить не одно море! Это наша земля, мы плоть от её плоти и кровь от её крови, а теперь она в руках безродной черни, досталась тем, кто разрушит всё, что было создано, унизит всё, что было великим, осквернит всё, что было чистым, обесчестит всё, что было достойным. Сделает наш город – рубин в короне Эйнемиды – подстилкой Эфера, Латарии, кого там ещё? Кем мы будем, если позволим этому случиться? Сможем ли мы тогда назваться Менетеидами и посмотреть в глаза собственным предкам?! Да завидев нас, они плюнут нам в лицо! Я знаю, Хилон, ты меня понимаешь, ведь и тебе, этот город не чужой, твои предки стояли рядом с моими, когда Менетей заложил первый камень на Схиронском холме. Я намерен спасти наш город, вернуть Анфее величие и очистить её от скверны. Будешь ли ты со мной, решать тебе.

– Мы все здесь многое потеряли... – промолвил Хилон. – То же говорили Эврил, Схетей и прочие.

– Кто это? – спросил Анексилай.

– Я встретил их перед казнью, в подвале. Они ободрили меня, отдали свою воду. Эврил сказал мне, что бросить борьбу и упиваться горем недостойно гражданина. Что наш долг – хотя бы умереть достойно, не доставив врагам радости видеть нас сломленными.

– Значит он достойный сын Анфеи. Да позволит Светлоокая нам с ним когда-нибудь встретиться. И что?