Дело о запертых кошмарах

Глава 1 В которой, как и положено, начинаются неприятности.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Ясное осеннее солнце лениво плыло по небу, перебираясь от одного облачка к другому. Пронзительная синь, заливавшая небосклон лишь в такие погожие осенние дни, радовала глаз. Золото и багрянец древесных крон кострами горели на фоне неба. Ветер гнал по реке мелкие волны, а на них верткими лодчонками покачивались яркие резные листья. В такие дни Чистинка будто оживала, напитываясь ясными красками осени и свежим прохладным воздухом. Летом зеленая, а осенью свинцовая река уже не казалась такой запущенной и угрюмой, отражая синее небо.

Старинный мост, сложенный из серых камней, подобно спине диковинного существа, навеки соединил берега Чистинки, петлявшей среди восточных кварталов Кипеллена и впадавшей в залив Святого Щуся. Его широкие каменные опоры покрывал мох. Ниже, в воде, вились длинные бороды водорослей. Отполированные множеством рук перила поблескивали на солнце.

А под мостом, как водится, жил тролль, взимающий плату за проход. У входа на обоих берегах стояло по жестянке, а витиевато расписанная шильда возвещала, что требуется уплатить по медяку с пешего, по три с конного и аж десять — с телеги. Я, как всегда, прошла бесплатно. Иначе тролль бы давно обогатился, а некая Алана де Керси пошла по миру. Через мост пролегал мой ежедневный путь на работу и обратно.

Румпель возился под берегом, сгребая в кучу выброшенные рекой водоросли и палые листья. Дверь в халупу, гордо именуемую таверной «Под Мостом», была распахнута, и оттуда разносился умопомрачительный аромат специй. Вообще-то, тролля звали Румпельстилтскин, но каждый раз выговаривать эту абракадабру было утомительно, и я сократила его до ёмкого Румпеля.

Смотритель моста делал вид, что поглощен уборкой, однако стоило вашей покорной слуге приблизиться к противоположному берегу, как он с обезьяньим проворством вскарабкался на мост и преградил дорогу. Был там, стал здесь, я даже глазом не успела моргнуть. Песочно-бурые пряди свисали из-под застиранного платка, чуть шевелясь на ветру. На грубоватом лице с характерным горбатым носом резко выделялись пронзительные светло-серые глаза. Жесткая черная кисточка длинного гибкого хвоста сердито подрагивала. Тролль был всего-то полголовы выше меня, зато раза в полтора шире. Массивная кряжистая фигура перегородила проход. И не обойдешь, и не сдвинешь!

— Медяк с пешего! — нагло потребовал он. — Аланка, там же растийским языком написано!

— Знаю, — фыркнула я. — Сама же тебе эту шильду и рисовала. За что ты благодарно разрешил мне пользоваться мостом бесплатно.

— Злая ты, — тяжело вздохнул тролль, почесывая заросшую короткой светлой шерстью лапу, назвать его конечность рукой, язык не поворачивался. — Что тебе стоит кинуть старине Румпелю медяк для поддержания штанов?

— Целого растийского медяка, — ухмыльнулась я, — тем более, что он твою мошну все равно не спасет, а штаны на тебе и так ладно сидят.

— Тогда, может, хоть кружечку глинтвейна пропустишь перед работой? — заискивающе предложил он, в надежде получить вожделенный медяк законным способом.

О... а вот это уже удар ниже пояса, ибо к глинтвейну я питала особую слабость. А к глинтвейну старины Румпеля — вдвойне. Что он туда намешивал, тайна за семью печатями, но получалось божественно. А мне, известной мерзлячке, коченеющей на противном сыром ветру за несчастные пять минут от дома до работы, жизненно требовалось согревающее. Обычно, когда я переставала стучать зубами о край кружки, дегустация перетекала в травлю баек, коих Румпель знал великое множество, и на работу я безбожно опаздывала. Тогда мой хозяин, пан Франц Врочек, вместо приветствия привычно ворчал: «Опять с Румпелем наклюкалась».

Но сегодня погода радовала, настроение стремилось к отметке «чудесно», и я здраво решила не портить его недовольным ворчанием пана Франца. Которое обязательно начнется, когда я появлюсь в лавке на час позже, благоухая вином, специями и речной тиной. Посему, от заманчивого предложения пришлось отказаться.

— Ну чего ты сегодня такая бука? — слегка обиделся тролль. — У тебя чего, это самое?..

— Румпель, — вздохнула я, зябко кутаясь в шерстяную шаль насыщенного горчичного цвета. — Если бы у меня было «это самое», я бы послала тебя к куцьке водзянеку[1] ещё до того, как ты открыл рот.

— Может, тогда вечерком, а?

— Подумаю, — откликнулась я, ступая, наконец, на мостовую.

— Да, и Врочека с собой захвати! Старый книгопродавец обещался зайти ещё месяц назад! — крикнул мне вслед Румпель.

— Хорошо! — я махнула на прощание рукой и поспешила через улицу к резной двери, отмечая на ходу, что пора помыть витрину и обновить товар.

Книжная лавка «У моста» скромно приютилась между массивным домом гильдии ювелиров-чеканщиков и вычурной каменкой шляхтичей Гольд-Портоницких, теряясь на фоне внушительных соседей. Резная вывеска скрывалась в тени козырька над входом, совсем не привлекая внимания. Но покупатели в лавке никогда не иссякали. А пан Врочек важно говорил, что те, кому надо, нас и без вывески найдут, а те, кому не надо, пройдут мимо в любом случае. Уж больно не любил старик праздно шатающихся особей, забредающих в лавку лишь для того, чтобы, по его словам, вытереть руки о книги.

Я толкнула дверь и заскочила в уютный квадратный зальчик с верхней галереей и высоким потолком. Стеллажи светлого и темного дерева опоясывали стены, вздымаясь ввысь. Их заполняли десятки, сотни, тысячи книг... На галерею уводила крутая лестница с витыми перилами, щерившимися на концах шишковатыми головами то ли неведомых науке змеев, то ли пресловутых книжных червей, а между верхними стеллажами темным пятном выделялась дверь в жилые покои хозяина. Я опасливо покосилась на неё, похоже, Франц ещё не спускался. Когда я попала сюда в первый раз, то сразу и навсегда влюбилась в дивный, немного жутковатый мирок, где жили книги. Да-да, именно жили, ожидая прихода своего покупателя, чтобы покинуть лавку и водрузиться на полку в домашней библиотеке, или шлепнуться в стопку своих товарок на тумбочке в общежитии Школы Высших Искусств, а может, улечься в дорожную сумку очередного бродяги...

Стоило мне переступить порог, как над головой приветственно зашелестела листьями Ива, и коснулся шершавой веткой моего плеча Ясень. В ответ я дотронулась до грубой коры древесов. Они росли внутри у входа, пол под их стволами убрали, оголив землю. До моего появления в лавке полуразумные деревья-охранники оставались безымянными, но с моей легкой руки превратились в Ясеня и Иву. В отличие от обычных деревьев, им не требовалось много солнечного света, а вполне хватало того, что проникал в лавку сквозь витрину. А уж охранников подобных Иве и Ясеню днём с огнём не сыщешь. Пронести мимо них даже крошечную брошюрку, не заплатив — невозможно. Стоило воришке очутиться между неподвижными с виду древесами, как гибкие цепкие ветви мгновенно оплетали его и не давали пошевелиться. Вдобавок эти двое успевали изрядно потянуть из жертвы жизненных сил.

Корни и ветви древесов давно и прочно проросли в стены лавки. И то, что многие принимали за резной орнамент на деревянных панелях, на самом деле было частями древесов, спящими до поры, но гибкими и быстрыми, когда нужно. Однажды я видела, как из стены рванулся гибкий прут, и молниеносно спеленал незадачливого воришку, накрепко припечатав к стене. После нескольких промашек, воровская гильдия обходила лавку Врочека стороной.

Я швырнула сумку на загроможденную столешницу и тоскливо подумала, что пора требовать стол побольше, этот уже не вмещает весь бардак. Ася, сидевшая на стремянке у стеллажа, оторвалась от чтения парившего перед ней фолианта:

— Привет, малышка, — прошелестела она, взмахом полупрозрачной руки отправляя книгу на полку.

— Привет, — я уже шарила в ящиках стола, извлекая необходимые принадлежности.

Ася эфемерным облаком перелетела ко мне, привычно поправляя сбившуюся шаль, такую же прозрачную, как она сама.

Анисия — книжный призрак. В посмертии душа привязывается к месту, реже — к человеку, а наша Ася привязалась к любимой книге. Неприятно удивив Врочека, получившего наглого призрака в придачу к очередному фолианту . Продать книгу не получалось, ибо Анисия тут же появлялась рядом и честно предупреждала, что вместе с книгой придется забрать и её. В конце концов, хозяин плюнул на это безобразие и оставил фолиант и призрака в покое.

Но как по мне, лавка от этого только выиграла. Ася оказалась милейшим, а главное, незаменимым существом. Лучше неё книги в "У моста" не знал никто. А Врочек быстро приноровился натравливать призрака на непрошенных гостей. Большинство из них, при виде полупрозрачной дамы замогильным голосом предлагающей помощь, вылетали из лавки с воплем: «Изыди!».

— Ух ты! — любопытная Ася тут же сунулась в брошенную на стол папку. — Малышка, твои работы с каждым разом все лучше! Врочек ещё не скрежещет зубами от зависти?

— Скорей, плюется ядом недовольства и считает, что растрачиваю талант попусту, — усмехнулась я, вытаскивая из сумки эльфийский роман, который заканчивала иллюстрировать.

И хоть брали меня в лавку помощником книгопродавца, степень мастера-живописца, добытую десятью годами обучения в Школе Высших Искусств, никто не отменял. Так что иллюстрации к эльфийским романам, которые в безумном количестве поглощала моя лучшая подруга, давали неплохую возможность подзаработать. Хозяин, сам мастер-живописец, сначала ворчал, но потом смирился и даже начал спихивать на меня часть своей работы.

Стоило перевернуть табличку на двери и вернуться на место, как явился первый посетитель. Колокольчик приветственно звякнул, а я интуитивно вжалась в кресло, более всего желая провалиться под пол! В лавку, покачивая в руке черную отполированную трость, вошел Бальтазар Вильк...

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя Ночной стражи

Сырость, холод, вонючие листья и тоскливый ветер с залива. Ненавижу осень! На улицах опять снуют толпы студентов, вернувшихся после каникул. Во время отдыха толк из них выходит, а вот бестолочь возвращается обратно на учебу. Вбивай потом в их оскудевшие мозги всё по-новому. Легкий приступ ностальгии противно кольнул сердце. Хотя, что мне? Скоро седьмой год, как свет мудрости в дремучие студенческие головы проливают другие. С легкой завистью я проводил взглядом шумную ватагу прогомонившую мимо диллижанса. Они-то бодрые, румяные, здоровые — им промозглые осенние дни нипочём. А у меня подранная топляком нога так ноет, что впору выть, как этот самый топляк. Даже нежданно выползшее солнце уже не греет, зато подло слепит глаза. Хотелось захлопнуть дверцу дилижанса и юркнуть обратно в темноту кабины, чтобы убраться подальше от Кипеллена, хоть назад в Ривас, а хоть бы и дальше в Зодчек. Всё равно! Лишь бы не слышать противный голос капитана Браца. Не успел я вернуться, а он уже нёсся навстречу, как соскучившийся пёс. Того и гляди испачкает штаны грязными лапами и обслюнявит рукава. Брр! На распутывание преступления у него нюха не хватает, а почуять меня, пожалуйста. Красная рожа, чудовищная одышка и мокрая от пота рубашка на груди. Снова скачет на месте убийства, топчется по следам и орёт как скальный дракон во время брачного периода. Хотя, тут я слегка покривил против истины. Может, Брац и был неважным следователем, зато управленцем – отменным, и свой капитанский кусок хлеба с маслом ел не зря. Только любовь к показушности, мол глядите как Ночная стража работает на благо мирных горожан, временами изрядно раздражала. Тем более, времена сейчас не лучшие. Светлейший князь растийский больше интересуется охотой, чем государственными делами. Власть крепко держит в руках гильдия купцов. Они занимают почти все места в городском совете, даже градоначальник из их числа. Но гильдия алхимиков набирает силу и наступает им на пятки. Так что любое громкое дело тут же берётся под контроль.