Импровиз. Одиночество менестреля

Пролог

Реналла не думала, что способна когда-либо испытать настоящий ужас. Просто так пугалась она часто, как и свойственно девочкам. Увиденная в полумраке спальни крыса; нетопырь, влетевший в окно; ухающая ночью болотная выпь; крики кружащего рядом с замком козодоя; злая собака; бык, которого выпасали на лугу, а чтобы добраться до опушки с зарослями малины, нужно было пройти мимо него или сделать большой крюк по задворкам, где, опять же, можно запросто влезть в крапиву, ничего хорошего не сулящую босым ногам. Боялась чудищ и демонов из сказок, что на ночь глядя рассказывала ей нянька. Став чуть постарше, она боялась за жизнь отца, отправляющегося на войну с Унсалой. За менестреля Ланса альт Грегора, который должен был драться на дуэли с сыном посланника с островов. И за сына посланника тоже немножко. Боялась за мужа, который отличался задиристым нравом и часто ввязывался в поединки. Боялась, когда осталась одна в Аркайле и когда приехали родители Деррика. Боялась бежать в карете прана Гвена альт Раста. Очень сильно боялась, когда стала свидетельницей убийства знаменщика Толбо. Но оказалось, что эти страхи — сущая безделица.

Ведь ни крыса, ни бык, ни, тем более, свёкор со свекровью не угрожали её жизни непосредственно. А переживания за кого-то, пусть даже и за близкого человека, так и останутся переживаниями, даже если они очень сильные и не находишь себе места, и темнеет в глазах, дрожат руки и ноги.

Но первый обстрел Вожерона…

Начался он среди бела дня, когда Реналла, скучая у окошка — а покидать подворье, где квартировалось командование Роты Стальных Котов, ей запретили строго настрого — решила позвать служанку и расчесать волосы. Марша, по всему похоже, была готова молиться на Реналлу. Ещё бы! Многие селянки и дворовые девки успевали от рождения вырасти, выйти замуж, нарожать детей и состариться, нянча внуков, а города так и не видели. Для четырнадцатилетней девчонки Вожерон казался столицей — двухэтажные дома с каменным основанием, черепичные крыши, позолоченные купола храмов, ратуша, замощённая камнем рыночная площадь. А ещё — военные… Красавцы-праны, как свои, местные, так и кевинальцы, вирулийцы, даже несколько унсальцев. Одетые в яркие камзолы, начищенные кирасы, шлемы с плюмажём. С гербами Домов на груди. Вооружённые шпагами и кинжалами. Первые насколько дней Марша наблюдала за ними с раскрытым ртом и выпученными глазами. Потом немного пообвыклась, но всё равно обмирала при виде офицеров. Не зная, как ещё выразить благодарность, она ухаживала за Реналлой старательно и самозабвенно. Само собой, успевая выкроить время для того,чтобы выбежать на улицу и поглазеть на военных.

Реналла устроилась у окна, но едва только Марша провела по её волосам костяной расчёской, вдалеке что-то загрохотало. Сам по себе гром канонады давно никого не удивлял в Вожероне. Всю минувшую неделю сводки с полей сражений становились хуже и хуже. Армия Аркайла, используя численный перевес, теснила войска бунтовщиков, отбросив их с первоначально занимаемых позиций на добрый десяток лиг. Пран Жерон сутками не покидал седла, появляясь в расположении Роты лишь для того, чтобы переодеться, сменив заскорузлое от пота и пыли платье на новое и поспать одну две стражи. Его лейтенанты сбивались с ног, поддерживая боеспособность не только Роты Стальных Котов, но и отрядов местного ополчения. Дворянская самооборона, как назывались эти отряды из числа вассалов Домов Сапфирного Солнца и Бирюзовой Черепахи стремились в битву, не задумываясь, чем это грозит.

Об этом рассказал Реналле пран Пьетро, вернувшийся на один день из Аледе, где его сменил Сергио альт Табаска. Форты, где стояли гарнизоны повстанцев ещё держались. Не сдавался городок Глевер, отстоявший от Вожерона на пять-шесть лиг. Его обороняла ещё одна Рота, нанятая праном Клеаном в Кевинале — Сладкие Демоны. Количеством солдат и выучкой она уступала «стальным котам», но превосходила их беззаботным отношением к смерти. Отчаянными вылазками они так напугали аркайлцев, что те не решались пойти на штурм, хотя у Глевера не было крепостной стены.

Одно единственное полевое сражение окончилось вничью. Потери с обеих сторон оказались слишком тяжёлыми, чтобы у командиров возникло желание пытаться повторить. Только в Вожерон два дня свозили раненых. Лейтенант Марцель, возглавивший «младших сыновей» носился день и ночь по тылам атакующих сил, уничтожая обозы и вырезая отряды фуражиров. Во многом благодаря его неустанным трудам наступление приостановилось. Воякам герцога-консорта приходилось едва ли не каждую телегу с солониной охранять так, будто там бочонки с серебром. Начались грабежи местных крестьян — амбары выгребались до последнего зёрнышка, овец, кров и свиней пустили под нож. В ответ люди уходили, оставляя поселения пустыми, как во время чумы. Кто-то просто бежал, куда глаза глядят, кто-то приходил в Вожерон и просил оружие, чтобы мстить. Реналла искренне недоумевала, каким образом столичные праны намерены править этими провинциями, если победят? Нужны им земли с людьми или достаточно будет просто завоевать пустыню, а потом нагнать переселенцев с севера Аркайла, раздаривая наделы всем желающим?

По рассказам того же Пьетро, в армии Эйлии альт Ставоса появились особые отряды, больше похожие на шайки грабителей. Они носили чёрные повязки, вышитые серебром, что должно было означать единство правящих Домов Аркайла — Чёрного Единорога и Серебряного Барса. Называли себя — «правые». Утверждали, что главная ценность для них — единый и неделимый Аркайл под мудрым правлением герцогини Маризы. Они скакали по дорогам, врывались в сёла, оттуда ещё не бежали все жители, грабили, насиловали, убивали. Вешая крестьян на деревьях, зачитывали приговор о том, что, де, пойман очередной кевинальский шпион или наёмник. Кстати, последних ненавидели особой, смертельной ненавистью. Захватив в плен, могли долго издеваться, отрубать пальцы, выжигать глаза, а потом распять на солнцепёке и оставить умирать медленной смертью. Несколько раз «лишённые наследства» устраивали «правым» засады. Честного боя с умелым противникам те не любили и старались уйти, огрызаясь и отстреливаясь.

Но, как бы то ни было, правительственные войска теснили повстанцев. Роты несли потери. Ополчение несколько раз оказывалось под угрозой полного истребления. В каждом доме Вожерона лежал хотя бы один раненый. На рыночной площади установили шатры, там простреленных, проткнутых пиками или шпагами, порубленных палашами складывали рядами на расстеленные одеяла. Реналла хотела выбраться туда, чтобы помогать — менять повязки и смоченные уксусом тряпки на головах у тех, чьи раны воспалились, подносить воду, или растирать снадобья в ступках. Такая работа сейчас почиталась за честь среди вожеронских благородных пран. Говорят, даже герцогиня-регентша изволила появляться под холщовыми пологами, вселяя боевой дух в легкораненых и скрашивая последние дни умирающим. Но неумолимый Бардок строго-настрого Реналле идти в толпу. При необходимости молчаливый слуга прана Гвена умел быть убедительным. «Я и без того не знаю, как буду оправдываться, что позволил вам оказаться в городе, который вот-вот захватит жестокий враг! — заявил он, скрестив руки на груди и буравя Реналлу пристальным взглядом. — Сидели бы под крылышком праны Нателлы и горя не знали. Так нет же, захотелось справедливости!» Пошёл на единственную уступку — позволил Марше приносить тряпки, которые после служанка и госпожа трепали на корпию и передавали лекарям и их добровольным помощникам.

А третьего дня привезли раненого лейтенанта Марцеля, и Реналле всё-таки пришлось вспомнить давно позабытые навыки. Гоняясь за «правыми», летучий отряд «младших сыновей» напоролся на полуэскадрон рейтар. Наёмники сработали на опережение — ударили коней шпорами и устремились на врага со шпагами в вытянутых вперёд руках. Кираса от такого удара защитит, но если клинок направить в лицо, то это — верная смерть. А если промахнулся и конь пронёс тебя дальше, доставай из кобуры «прилучник» и бей в упор. Рейтаров разнесли в пух и прах, ни один не ушёл, но, к несчастью для прана Марцеля, один из аркайлцев успел ударить его палашом. Подставленная шпага сломалась у крестовины. Палаш упал наискось у плеча, сломав лейтенанту ключицу и разрубив два верхних ребра.

Прана Марцеля принесли на носилках. Сутки его душа колебалась на зыбкой грани жизни и смерти. Жар, бред, слабость. Он лишь стонал, когда промывали рану и ротный лекарь тонкими щипцами удалял осколки кости. Реналла и Марша помогали врачевателю, как могли. Полоскали в чистой воде окровавленные лоскуты, подвали корпию. Держали лейтенанта, чтобы тот, не приведи Вседержитель, не дёрнулся, когда шили рану, и не навредил себе.

Не многие верили, что Марцель останется на этом свете, но, видно, святая Маркитта, чей образок он всегда носил на груди, помогла офицеру. Через сутки жар и вызванная им лихорадка приутихли, осталась только слабость. Теперь молодость и здоровье должны были взять верх над хворью, хотя лекарь предрекал, что Марцель останется калекой до конца дней своих. Подвижность к руке не вернётся уже никогда. Не то, что шпагу, он и вилку или нож не сможет правильно применить правой рукой. И ведь такой молодой… Вряд ли кевинальскому прану исполнилось больше четверти века.

Именно об этом размышляла Реналла, когда Марша начала расчёсывать ей волосы. Когда неизлечимое увечье получает человек, немало поживший, успевший обзавестись наследниками, его, конечно, жалко, но можно смириться. Но совсем молодой дворянин, посвятивший жизнь карьере военного… Не просто военного, а наёмника, где твой успех и доход напрямую зависят от умения сражаться. Даже, если раны зарубцуются без осложнений, Марцеля ждёт либо нищета, либо жизнь приживалы в замке того из родичей, чьи права на наследство предпочтительнее.

В открытое окно врывался осенний ветерок. В меру тёплый, в меру прохладный, особенно по сравнению с жарким летом южного Аркайла. Выросшая на севере, Реналла никак не могла привыкнуть к удушливому зною, засухе и всепроникающей пыли. На её родине летние месяцы изобиловали дождями, на которые крестьяне часто сетовали — не дают подняться ржи и просу. Часто приходилось топить камин, а выходя из замка, накидывать плотный холщовый плащ, защищающий от ветра и от сырости. Здесь же осенью было тепло, как летом, а летом — жарко, как в Преисподней. А как же тогда живёт народ в Вирулии или, того ужаснее, на островах Айа-Багаан? Они же ещё южнее… Читая в книгах о том, что если долго-долго плыть, то рано ил поздно вода станет такой горячей, что начнёт кипеть, Реналла вначале верила — так и будет. Потом здравый смысл возобладал — конечно же, это выдумки. Но сейчас она склонна была вернуться к первоначальной уверенности.

На противный свист, послышавшийся со стороны крепостной стены, она сперва не обратила внимания. Но неожиданно земля содрогнулась. Взметнулись занавески. Тугая волна воздуха ударила в окно. Взбрыкнул столик, сбрасывая с себя зеркало в черепаховой оправе и флакончик с розовым маслом. Слетел с петель ставень.